Смертельный лабиринт - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 58

Что касается Лилии Бондаревской, то она, как удалось выяснить Гале, закончила Институт иностранных языков в Москве и работала теперь в группе переводчиц МИДа. А последний из «шестерки», Вадим Рутыч, отучившийся на юрфаке Нижегородского университета, устроился на работу в юридический отдел московского коммерческого банка «Мостемп». Это были последние сведения о нем, причем позапрошлогодней давности. Точнее не могли сказать ни в школе, где он учился и где за судьбами лучших своих учеников следила их старая классная руководительница, давно вышедшая на пенсию, ни в университете.

Родителей Вадима уже не было на свете. Собственно, и переезд его в Москву был частично вызван этой потерей. Отец, крупный юрист местного значения, по стопам которого и пошел сын, умер от рака несколько лет назад, а мать – так уж случается в семьях, где люди любят друг друга, – не сумела пережить постигшего ее горя. Через год последовала за мужем. Вот тогда Вадим и перебрался в Москву, где, по слухам, уж для толкового юриста всегда найдется «хлебное» место, а Вадим считался на факультете очень способным человеком. Словом, двух последних друзей следовало искать в Москве.

Вечером, когда сводили в общую картину добытые сведения, Турецкий рассказал своим младшим коллегам о собственных мыслях по поводу назойливых телефонных звонков к его собеседникам. И не в меру решительный Владислав предложил немедленно установить в квартире Воробьевых подслушивающее устройство, мотивируя это действие крайней следственной необходимостью.

Галя поморщилась – это ей показалось слишком. А вот Александр Борисович задумался и вложил все свои сомнения в одну фразу:

– А почему бы и нет?

Галя фыркнула.

– Галочка, зря трясешь головой, – погрозил ей указательным пальцем Турецкий. – Он верно мыслит.

Копытин просиял.

– Более того, именно Владиславу мы и поручим этот нелегкий акт. Надо ведь будет незаметно проникнуть в помещение, установить «прослушку», более того, организовать дежурство. Ну а насчет разрешения, это уж я сам позабочусь. Прямо завтра же, как только все Воробьевы уйдут на работу, Влад, надо это дело организовать. Сумеешь, чтоб и комар носа не подточил?

– Александр Борисович! – Майор показал, что для него нет невозможного, когда этого требует дело.

А Галя сморщила носик:

– Как это гадко, фи!

Турецкий видел, что на нее сильно подействовало известие о вынужденном аборте Зои, и Галя, вероятно, как всякая нормальная женщина, уже готова была простить Воробьевой ее любые грехи, а покойного предать полнейшему остракизму. Но вся беда в том, что на слово этим людям нельзя было верить, требовалась тщательная проверка. Хотя... нечего скрывать, Александр Борисович и сам с трудом пытался сохранить объективный взгляд на события. Но любой бунт требовалось давить в зародыше.

– Будешь возражать, – обратился Турецкий к «главному аргументу», – самой поручу этим заниматься, чистюля, понимаешь ли... Не вноси свои личные эмоции в это... в расследование уголовного преступления!

– Да уж, – пробурчала Галя в сторону, – наградил Бог начальничком...

Но Александр Борисович на этот раз «не расслышал» сказанного. И подмигнул Владиславу, а тот смутился.

Огорченная Сашиным непониманием самых элементарных человеческих истин, Галя тем не менее четко выполняла свою программу. В течение дня встретилась с Аней Воронцовой и Олегом Вольновым. И почти уже твердое ее, чисто женское, убеждение в том, что если и был наказан Морозов за свой подлый эгоизм, то, в общем, отчасти справедливо (именно отчасти, поскольку убийство, по каким бы причинам оно ни произошло, все равно уголовно наказуемое преступление), получило дополнительную поддержку. И к этому ее подвел не формальный допрос, выглядевший, скорее, дружеской беседой с Анной, которая по складу характера была торопыгой, и все у нее где-то горело. Убедил ее, вовсе и не стараясь этого делать, а, напротив, как бы выискивая аргументы в пользу Леонида, его близкий товарищ и муж Ани – Олег Александрович Вольнов.

То, что Олег и Аня любят друг друга, Галя поняла после первых же слов обоих, но то, что они недавно стали мужем и женой, хотя и носят свои собственные фамилии, оказалось для нее неожиданностью. Олег, отвечая на вопросы Гали, часто и к слову, и без острой необходимости упоминал о своей Ане с неизменным уважением: какая она талантливая, какая энергичная, обязательная и так далее, что обычно почему-то не говорят о любимых женщинах. И точно такое же отношение проглядывалось, точнее, прослушивалось в высказываниях самой Ани: Олежка у нее – невероятно умный, а уж о его работоспособности легенды ходят! Надежда всего института! Человек с блестящим будущим! Ну и все прочее, в таком же духе. Нет, не оперируют нынче такими понятиями в семейных отношениях – и все тут! Это ж как надо любить и уважать друг друга! И если такие же отношения были у всех шестерых друзей, то о какой ненависти вообще может идти речь? Абсурд! Зоя для них была вне любых подозрений, святая душа. Леня – тот просто гигант, ну плохо, конечно, что он так некрасиво поступил с Зоей, но если подумать... всегда найдутся оправдания, всего ж никто о человеке не знает. Вадька? Это – голова! Без всякого сомнения! Лиля? Международное чудо! Мудрая красавица – что еще надо?

Они были людьми чистыми, незамутненными – эти молодожены. И считали таковыми же своих друзей, хотя троих из них давно не видели, но продолжали любить прежней восторженной, юношеской любовью.

Главное же, что вынесла Галя из допросов этих свидетелей, – это твердое убеждение в том, что к гибели Леньки – так они все еще называли старого друга по школьной привычке – ни Зоя, ни ее родители просто физически не могут быть причастны. Не говоря уже об исповедуемых ими моральных принципах. В силу особых качеств их характеров. Да, взрывные, да, разумеется, гордые и не терпящие снисхождения со стороны кого бы то ни было, легко уязвимые – по той же причине, но всегда предельно честные и искренние с близкими им людьми.

«С близкими!» – подчеркнула Галя. А с остальными? С «не близкими» как?

Последовали категорические однозначные ответы: «Справедливые!» Хотя допросы проводились с каждым в отдельности и в разное время. Не говоря о том, что еще и в разных местах. Сговорились они, что ли, заранее? Или «обменялись», пока Галя добиралась от Центра кардиологии до НИИ, расположенного аж в Сормовском районе, у черта на куличках? А может, это и есть единство душ? Единство взглядов и мнений? Бывают же и такие семьи, про которые недаром говорят, что муж и жена – одна сатана, но только со знаком плюс?.. В любом случае оспаривать их мнение Галя вовсе не собиралась. В ее задачу входил лишь тщательный сбор информации, которую затем можно было бы применить в деле. Да и конкретный свой интерес она тоже старалась не выдавать прямыми вопросами, ходила как бы вокруг да около, чтоб не проглядывало ничего определенного. И вопросы ставила простенько: а как, по вашему мнению, эти?.. А как те?.. А что вы думаете по этому поводу? А по тому?.. И все фиксировала в протоколы, хотя понимала, что от своих показаний ни один, ни другая никогда не откажутся – это не стиль их жизни. У них Бог – правда. Можно позавидовать.

Кстати, работая вместе с Зоей, Аня точно знала, когда подруга уезжала в Москву, и назвала, не задумываясь, несколько дат, которые записала Галя, чтобы позже проверить в отделе кадров. Все эти даты за прошедший год, кроме последней – почти сразу после смерти Лени, в день его похорон, – относились еще к весне и лету, когда Зоя довольно часто ездила в Москву. Как теперь выяснилось, для того, чтобы определить свои отношения с потенциальным супругом. В декабре у нее уже никаких поездок не было. Болела по нескольку дней кряду – это было, но она представляла бюллетень от участкового врача. Болезнь была связана с ее частыми простудами, горло слабенькое, и курить надо бросать. А потом был же еще тот проклятый аборт, который, как Зоя сама призналась Ане, поломал ей жизнь окончательно.