Большие каникулы - Сынтимбряну Мирча. Страница 3

…Что же еще было сегодня в школе? Была перемена. II потасовка, которая закончилась в учительской. Ты, Билибока, нанес несколько мощных ударов, но и сам получил — правда, всего один, в нос, но это все перевернуло. Отвратительное положение! Тебе сочувствуют, медсестра делает перевязку, а столпившиеся вокруг благожелатели советуют: «Подними руку, заткни одну ноздрю, вытянись на кушетке…» И это — после трех недель занятий карате, после тренировки у зеркала, когда ты, Билибока, будущий чемпион, уже видел себя на почетном возвышении… Попасть впросак так неожиданно, так глупо! Не боль его беспокоит. А поражение, унижение — нечто непредвиденное, «неизвестное»! В течение нескольких недель изучать удар, колоссальный удар, и потом испытать его на собственной шкуре!

…Но что же еще было сегодня в школе? Тишина. Муть.

То однообразное течение, что уносит с собой триместр [2], дни и часы, вместе с тиной мелких, незначительных событий. «Кто сегодня отсутствует?» «Пожалуй-ка к доске». «Я сегодня не подготовился… я не мог…» и так далее и тому подобное.

А потом, по дороге домой, — еще одно… «неизвестное». Вернее, на этот раз «неизвестная», причем — в полном смысле этого слова. На трамвайной остановке высокая белокурая женщина в черном костюме ни с того ни с сего вдруг делает ему замечание:

— Подними, пожалуйста, бумажку и брось ее в корзину.

Но ведь всем и так ясно, как день, что он, Билибока, хотел бросить ее именно в корзину. Только не попал.

Хорошо, я готов это сделать, но не так же, при людях, при своих товарищах, которые ржут вокруг…

— Не слышишь?

Да, Билибока слышит. Он наклоняется…

— А остальные?

Остальные не он набросал. Разве высокая женщина этого не понимает? Ну и что же, что он, Билибока, — ребенок? Значит, все должны над ним издеваться? Он с отвращением поднимает еще одну бумажку. Потом еще одну. И — упирается. Больше он не желает! Ясно? И бежит прочь, сердито бубня что-то себе под нос.

Послав ее к черту? Он не помнит. Но так говорит Кирика из соседнего подъезда, старшеклассник из их школы.

— Идиот! Ты знаешь, кто это был? Сама инспекторша. Она сегодня в нам в класс приходила.

Билибока плетётся к дому, волоча ноги по ковру из жухлой листвы. И кажется, слышит вечный, неизбежный вопрос мамы — в ту минуту, когда открывается дверь:

— Что было сегодня в школе?

Но дома никого нет. Кухню наполняет вкусный запах супа. Проголодавшийся мальчик с аппетитом надкусывает… но не горбушку, а стручок горького перца. Еще одно неизвестное! От ожога и от обиды ему хочется кричать, плакать, кого-то проклинать.

И вдруг — мягкий голос мамы, ее вечный, неизбежный вопрос:

— Что было сегодня в школе?

Билибока вздрагивает, потом взрывается, шипит, словно ошпаренный, вкладывая в свой ответ обиду на все, что произошло за день:

— Что было? Ничего, мама. Абсолютно ничего! У-у-у-у, Ш-ш-ш-! А-а-а-а!

САМАЯ ГЛАВНАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

ПОТЕРЯТЬ КАРАНДАШ, РЕЗИНКУ, ПОЧТОВУЮ МАРКУ, дойти до того, чтобы у тебя как сквозь землю провалилась пуговица и ты никак не мог отыскать в спешке одежную щетку, крем для обуви или очки — все это может случиться с каждым. И если такие неприятности происходят с тобой не слишком часто, в этом нет ничего страшного. Самое большее — они могут заставить тебя принять решение, что впредь… и. т. д. и т. п.

Но если потери становятся правилом, если они повторяются изо дня в день и в самые неподходящие моменты — например, как раз тогда, когда ты должен идти в школу, и если к тому же такого рода неприятности становятся несчастьем и ужасом для всего дома, тогда, о, тогда это совсем другое дело… Тогда для того, чтобы ты надел оба чулка одного цвета, чтобы нашел оба ботинка или собрал свой ранец — особенно ранец! — в доме начинается страшный переполох, сдвигаются диваны и шкаф, свертываются ковры, перетряхиваются перины, выворачивается бельевая корзина, исследуется мусорное ведро… А если к этому прибавить нервное напряжение, упреки и ссоры перед неумолимыми часами, которые спокойно продолжают свой ход и, словно в насмешку вдруг сразу перепрыгивают минут на десять… Тогда в конце концов назревает решение:

— Дальше так не пойдет. Завтра я наведу порядок. Буду все записывать, учитывать каждое движение. Куда положил шапку, пальто, книги, щетку — все в записную книжку!

То воскресенье, когда Джиджел все это проделал, еще не было праздником. Праздник должен был начаться на следующий день, в понедельник, и длиться по крайней мере целый учебный год. Прощайте, нервы и слезы, прощай, беспорядок и отчаянные поиски в бельевой корзине, прощай, забывчивость…

И в самом деле, назавтра, поднятый ровно в семь часов будильником, Джиджел целые пятнадцать минут не произнес ни слова. Как был, в пижаме, он уселся на стульчик посреди гостиной и, поднеся указательный палец к виску, а маленький засунув в рот, погрузился в себя, как роденовский «Мыслитель». Все домашние чувствовали, что здесь что-то не так, и то и дело сновали мимо, глядя на него вопрошающе, но не смели прервать его размышлений. И лишь когда часы показали двадцать минут восьмого, кто-то робко спросил:

— Ты что-то ищешь, дорогой?

— Записную книжку.

— Какую книжку?

— В которой я записал вчера все: где у меня чулки, рубашка, книги, все!

— И где ты решил ее хранить?

— Не помню, — всхлипнул мальчик. — Я записал это в ней, на первой странице, я точно помню, в правом верхнем углу… Не беспокойтесь, мне бы только ее найти! Где она может быть? На тумбочке? На шкафу? На холодильнике? В ящике стола? Под стеклом на столике? Под ковром?

— Скоро восемь, ты опаздываешь! — в отчаянии воскликнула мама. — Почему ты не смотришь на часы?

Джиджел взглянул… Ура! Записная книжка там, под будильником. Мальчик радостно схватил ее. Да, в ней все записано! Остальное просто: чулки на батарее, ботинки в кладовке, рубашка на спинке голубого кресла, ранец на вешалке… Джиджел счастлив. Метод не подвел. Опыт удался. За пять минут он был готов. Остался, правда, один нерешенный вопрос, но ведь человек учится всю жизнь…

— Мама, дай мне, пожалуйста, пять лей. Мне надо купить самую главную записную книжку, в которой я буду записывать, где держу книжку номер один…

Джиджел уходит в школу счастливый. Правда, он опоздал, но не без пользы. К тому же, это в последний раз. И все же его мучит тень сомнения: «А если я потеряю и книжку номер два? Лучше я куплю еще две записные книжки». В книжке номер два он запишет, где держит книжку номер один, а в книжке номер три — где лежит номер два. Но как же запомнить про книжку номер три? Завязать узелок на платке? Написать записочку и приколоть кнопкой к коврику над постелью? Или попросить кого-нибудь из домашних запомнить про нее крепко-накрепко?

Мальчик замедляет шаг. Он думает напряженно, сосредоточенно, поднеся указательный палец к виску, а маленький — ко рту, как роденовский «Мыслитель». Да, это вопрос… И вдруг мальчика осенило: «Ура! Нашел! Нет ничего проще… Все решается само собой. Все! А на пять лей я куплю баранок».

Счастливый Джиджел беззаботно грызет баранки с маком и вдруг — застывает, прямо в воротах школы: «Что же я такое нашел? Забыл. Забыл начисто… А ведь это было такое прекрасное решение… Просто потрясающее! Забыл… ох-охо…» — кается Джиджел и, вспомнив, что истратил деньги, предназначенные для записных книжек, чуть не плачет. «А ведь какое это было фантастически прекрасное решение! Но какое же? Какое? Ох…»

И в самом деле, на минуту, всего на одну минуту ему пришло в голову, что нужно… класть все вещи на место, все — на свое место, и что тогда не нужна будет даже самая, самая, самая главная записная книжка.

КУДА ВПАДАЕТ НИЛ?

СТОЯ У ДОСКИ, МИХАЙ КАЧАЕТ ГОЛОВОЙ, совсем как верблюд, и цедит сквозь зубы что-то мутное и бесконечное. Иногда он словно задремывает, и тогда в классе слышится что-то вроде назойливого и упрямого жужжания, словно муха бьется в оконное стекло.