Ищи на диком берегу - Монтгомери Джин. Страница 4

Эти события выходят за рамки повести Джин Монтгомери. Так же как и дальнейшая судьба крепости Росс.

В 1821 году Кусков расстался с крепостью Росс и вернулся в Ново-Архангельск. А годом позже отправился в Россию. Путь его лежал в Охотск и далее через всю Сибирь — на родину, в Тотьму. Еще в Россе Кусков жаловался на свое здоровье. Добрался он до Тотьмы совершенно больным. Там он и скончался спустя три месяца, в октябре 1823 года.

Селение же Росс, казалось, жило прежней жизнью. Сменялись правители, возникали новые постройки в крепости и вне ее, приходили и уходили русские кругосветные и местные компанейские корабли.

Но вокруг Росса многое переменилось. Сперва католические монахи придвинулись к самой крепости, а затем все больше и больше в Калифорнию стали переселяться американцы. И в 1841 году Российско-Американская компания вынуждена была покинуть свой южный форпост. Крепость Росс со всем движимым и недвижимым имуществом была продана американскому колонисту Джону Суттеру. Русские ушли в Ново-Архангельск.

В 1848 году США отняли у Мексики Калифорнию. И в том же году вблизи крепости Росс было найдено золото. Началась «золотая лихорадка». В поисках удачи десятки тысяч людей хлынули в Калифорнию. Золотоискатели вытеснили Суттера с его земель, а крепость Росс перешла к новым владельцам.

Постепенно крепость Росс разрушалась. Не пощадило ее и катастрофическое калифорнийское землетрясение 1906 года.

Но с 1907 года судьбой этого памятника русской истории и культуры заинтересовались власти штата Калифорния. Стены крепости и многие постройки внутри ее постепенно были восстановлены. В 1962 году крепость Росс и прилегающие к ней земли объявлены заповедником штата Калифорния. Там ведутся археологические раскопки и реставрационные работы. Восстанавливается также по плану крепости Росс 1817 года и дом Ивана Александровича Кускова.

И дышит преданиями кусковского времени русское селение Росс, которое двадцать девять лет было самым южным русским форпостом на Северо-Американском материке.

В заключение несколько слов об авторе повести «Ищи на диком берегу». Джин Монтгомери «открыла» для себя крепость Росс, изучая быт, обычаи и нравы индейского племени помо. Того самого племени, с которым в свое время завязали дружественные связи соотечественники юного Захара. И Джин Монтгомери, желая ознакомить американского читателя с этой страницей истории Нового Света, написала повесть, посвященную людям, которые некогда жили в русской крепости Росс.

Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что-то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.

1. В ПУТЬ

Отец Сергий оторвался от письма и задумчиво покосился на окно. Дождь бичевал воды Охотского моря, над ними стлался мглистый туман. «Такой уж у нас август, — думал он, — день-деньской дождь или туман, туман или дождь. Где еще в нашей матушке-России найдешь другое такое дождливое место, как Охотск?»

Священник окунул перо в чернила, окинул взглядом стены из грубых некрашеных досок. Бревенчатая изба была и школой, и церковью вместе. В красном углу — маленький алтарь с иконой, большая печка-каменка заняла весь второй угол. В комнате было голо и неуютно. Пахло деревом, сырой одеждой, людским потом, хотя в избе никого не было — только угловатая фигура священника сутулилась над письмом.

Закончив письмо словами: «Храни тебя Господь», отец Сергий подписался, сложил лист и запечатал его воском.

— Захар! — позвал он. — Захар!

В дверях появился высокий, крепкий парень в серых шерстяных штанах и коричневой холщовой рубахе. Вид у него был нескладный, и стоял он как-то неуклюже на своих здоровенных ногах. Густые темные волосы были подстрижены неровной лесенкой. Серые глаза, лицо румяное, открытое, грубовато-добродушное.

Священник протянул ему письмо.

— Ох, не хочется мне отпускать тебя, Захарушка…

— Надо ехать, батюшка. — Захар неспокойно вертел письмо в больших обветренных руках. — Век буду благодарен за вашу доброту, вырастили вы меня, выучили. А только все это время, все эти годы недоставало мне отца, все-то думал: «Где он, что с ним делается?» Поеду поищу. Найду — хорошо, не найду — значит, не судьба, заживу сам, как сумею.

— Я понимаю, сынок, но ты ведь и не знаешь его толком. Ты еще мал был, когда отец твой подался на Аляску…

Захар перебил его:

— Иначе нельзя было. Он тогда плотником завербовался на верфи, на пять лет. Тут как раз матушка моя померла. А ему уже было не отвертеться.

Священник вздохнул:

— Знаю. Помню. Уж больно он был отчаянный, жизнью своей не дорожил. Начнет об Аляске говорить — не остановишь: «У кого голова на плечах и руки умелые, того Аляска не обидит, не обойдет». А когда твоя мать померла, его и подавно потянуло прочь отсюда. Да я-то о тебе пекусь. Путь туда долгий, опасный. Сколько кораблей на этом пути потонуло — не счесть. Так и отец твой мог пропасть, кто знает? А если и добрался он до Аляски, если и писал тебе письма… и письма те могли пропасть. Я вот часто думаю: что людей туда гонит, какая сила, чего ради идут они в незнаемые края?

Отец Сергий умолк, размышляя о первых русских пришельцах на Аляску. Отчаянный, неукротимый народ эти сибирские охотники — ни бога, ни черта не боятся. Уж если собрались они на промысел, лучше не становиться у них на пути. «Промышленные» — они ни перед чем не останавливались! Те, кому удавалось вернуться в Сибирь, привозили с собой неслыханно богатую добычу: шкуры котика, песцов и самый дорогой и красивый мех на свете — калана, или, иначе, морского бобра. За калана китайцы платили баснословные деньги.

— Я-то знаю, что меня туда гонит, — сказал Захар. — А вот что погнало туда вашего друга? — он показал на письмо. — Что он там искал?

— Александр? Долги его туда загнали. Когда я с ним здесь познакомился, он был торговцем пушниной, один неудачный год — и он влез в долги по самые уши. В то время компания купцов Шелихова и Голикова основала на Аляске колонию для надзора за добычей пушнины. Им понадобился новый управляющий, они и предложили Баранову взяться за это дело. Было это в 1790-м, взяли его на пять лет. И вот поди ж ты, двадцать семь лет прошло, а он все еще там… — Отец Сергий вздохнул. — Так ты не передумал, Захарушка?

Захар покачал головой.

— Нет, батюшка, не могу. Никак мне нельзя отступаться.

Захар видел, понимал: старик чувствует то же, что и он сам. И грустно им было, и тяжко вымолвить «прощай». Он поцеловал священнику руку, пробормотал слова благодарности, поклонился и торопливо ушел.