Сердце хирурга - Углов Федор Григорьевич. Страница 110

...Вскрыв левую плевральную полость у Вити Горского, я обнаружил большое количество спаек между легким и грудной стенкой. Эти спайки очень важны, они необходимы ребенку. В них проходят сосуды, которые частично переносят недостающую легкому кровь из тканей. Но хирургу во время операции они мешают. Не разделив их, нельзя подойти ни к легочной артерии, ни к аорте. А как только начинаешь эти спайки рассекать, из них обильно течет черная, густая, как сливки, кровь. Иногда остановить такое кровотечение почти невозможно: кровь льет, как вода из мокрой губки, которую сжимаешь в руке... Поэтому приходится тратить очень много бесценного времени на то, чтобы шаг за шагом пересекать спайки между зажимами и при этом осторожно прижигать их электроножом.

Легочная артерия совсем узкая — меньше одного сантиметра в диаметре, хотя должна быть, по крайней мере, в два раза шире... На нее нужно наложить зажим пристеночно, то есть так, чтобы, отключив часть просвета сосуда, сохранить в нем достаточной величины отверстие. Иначе мы полностью нарушим кислородный обмен через левое легкое. Но если отжать очень малую часть стенки сосуда, соустье наложить невозможно... Закрепив пристеночно кривой зажим-отщеп, мы больше чем вдвое закрыли просвет легочной артерии. Вся надежда на то, что быстро наложим соустье и тем уменьшим время кислородного голодания мозга! Но легко сказать «быстро»... А как это сделать, когда вся работа идет в глубине, чуть ли не на ощупь. А стенка легочной артерии тонка, как папиросная бумага, прокол ее самой маленькой иглой оставляет после себя большое отверстие, и ты каждую минуту боишься: чуть-чуть подтянешь ее сильнее, она расползется... А ведь еще предстоит стягивать этот непрерывно наложенный шов!

Когда наложил только половину швов, я вдруг заметил, что стенка аорты начинает выскальзывать из зажима. Если срочно не исправить положения, оба сосуда, в которых сделаны отверстия, вот-вот освободятся от зажима, и тогда начнется из них кровотечение...

— Полина, вы какой мне отщеп дали?

— Новый, что вы сами отобрали...

— Почему же не подали мне тот, что я всегда употребляю?

— Вы же сами оба испробовали и сказали, что новый держит лучше.

— Но теперь видите, как он держит?

— Вижу, — отвечает она, а в глазах — обида и близкие слезы...

Великолепная операционная сестра, она без слов понимает каждое мое движение, каждый жест. Ее за работой часто снимали на кинопленку иностранцы. Но она совершенно не выносит замечаний, сделанных даже в мягкой форме. Она не возражает, не входит в пререкания с хирургом, нет. Она сразу же краснеет, как маков цвет, и глаза ее наполняются слезами. А тут и вовсе она ни в чем не виновата: это я, под влиянием внезапной тревоги, начал брюзжать...

— Что будем делать? — спрашиваю ассистирующую мне Лидию Ивановну.

Она отлично понимает надвигающуюся катастрофу.

— Надо переложить отщеп.

— Как просто!.. А вы знаете, чем это грозит?

— Знаю, — тихо отвечает она.

Каждому члену операционной бригады понятна та угроза, что нависла над ребенком. Из-за плохого качества инструментов, которые к этому времени наша промышленность еще не научилась делать надежно, вся операция и жизнь мальчика поставлены под удар. Предстоит наложить новый зажим, а старый снять. И все это делается на крошечных сосудах, в глубине, где ты работаешь вблизи сердца, легких... При снятии зажима можно нечаянно разорвать линию разреза, можно нечаянно дернуть за ниточку — и весь шов превратится в рваную рану... Но не заменить зажим нельзя. Бранши его находятся у самых краев разреза, и дальше уже нет места, куда вкалывать иглу. Все ушло под них, под зажимы! Новый следует осторожно наложить ниже первого. Чуть что не так, и начнется мощное кровотечение сразу из двух сосудов: из аорты и неточной артерии! С этим уже не справишься. Эх, Витя, Витя! Как же нам быть с тобой, дружок?! В мозгу лихорадочная работа: как избежать катастрофы?!

Сконцентрировав все внимание — упаси бог в чем-то ошибиться! — я быстро и точно наложил ниже основного зажима другой, очень бережно снял первый. Ассистенты и сестра замерли: будет ли кровотечение?

Обошлось! Вздох всеобщего облегчения пронесся но операционной.

Мы потеряли время... Спешно продолжаю накладывать непрерывный шов на переднюю поверхность анастомоза... Закончил наконец все швы. Осталось завязать последний вдел и — бывает же, что не заладится, — нитка шва, с таким невероятным трудом наложенная, вдруг лопнула!

— Что же вы, Полина, даете такие нитки на такой ответственный шов? Ведь теперь этот шов снимать и накладывать заново!

Полина молчит. Что может мне ответить? Не ее вина, что нитки плохого качества. Она дала лучшую.

— К счастью, Федор Григорьевич, нитка с переднего шва. Задняя же стенка ушита!

— Плохое утешение, Лидия Ивановна! У нас время на пределе. Мы давно уже должны освободить легочную артерию...

Слова произносятся, а руки работают, чтобы быстрее исправить дефект...

И вот все сделано, как требуется. Снимаю зажим, и сразу же сильное кровотечение между швами... Это пока ничего не значит. Необходимо выждать несколько минут, и только тогда поймем: удался или не удался анастомоз? Положив на кровоточащее место сухую салфетку, твердо, но нежно прижимаю ее к месту анастомоза. Удручающе медлен­но тянется время, необходимое для остановки капиллярного кровотечения... Минута... Две... Три... Пять... Семь... Так хочется посмотреть, остановилось ли кровотечение? Но снимать салфетку нельзя. Нужна выдержка... Восемь... девять... десять!.. Можно, пожалуй, снять салфетку... И... перед нами миниатюрный, в несколько миллиметров длины шов! Но полной герметичности нет. Новая забота!

Несколько раз промокнув тампоном это место, я убедился, что кровоточит из стенки рядом со швом, где она прорвалась от укола иглы. О том, что отверстие закроется само по себе, и думать не приходится. Опять, значит, шов... Опять кропотливая, требующая идеального терпения и полной выдержки работа...

И этот шов наложен, затянут, как будто все в порядке... Кровотечение приостановлено. Собственные руки у предплечий отяжелели, гудят ноги, неприятное покалывание в пояснице. Выйдешь из операционной, и — по меткому народному выражению, словно на тебе черти воду возили. Да всё в гору, бегом!

Производим туалет раны. Убираем все салфетки, чтобы случайно не оставить какую-нибудь из них в плевральной полости! Такое тоже случается. Борясь за жизнь больного в осложненных обстоятельствах, не всегда проследишь, куда делась снятая с кровоточащего места салфетка. А она, возможно, забытая лежит где-нибудь между грудной стенкой и диафрагмой, в виде небольшого комочка, похожего на кровяной сгусток. А потом будет одной из причин печального исхода...

У некоторых хирургов (как у нас, так и за рубежом) заведен следующий порядок... Салфетки распаковываются десятками. Перед операционным столом стоит доска, на ней десять гвоздей в ряд острием вверх. Как только салфетка выбрасывается, санитарка сразу же нанизывает ее на гвоздь. Если все десять гвоздей заняты, значит, все салфетки собраны.

Но если все же тампон останется в ране, кто тогда отвечает перед законом?

На моей памяти произошел неприятный случай с опытнейшим хирургом одной из ленинградских клиник. Тампон, оставленный в брюшной полости прооперированной женщины, был обнаружен там после ее смерти. Вполне допустимо, что больная погибла по другой причине, но, может быть, и тампон сыграл здесь свою отрицательную роль... Родственники женщины подали на хирурга в суд. На суде присутствовала вся операционная бригада.

Когда судья спросил, кто виноват в том, что салфетка осталась в операционной ране, встал хирург и заявил:

— Виноват в этом я. Как хирург, отвечаю за жизнь больного, за все течение операции и, если случилось такое несчастье, виноват только я!

Попросил слова первый ассистент и сказал:

— Хирург не виноват в том, что салфетка осталась в брюшной полости. У него была трудная и сложная операция, он с огромным напряжением делал ее, борясь за жизнь больной. Во время операции началось массивное кровотечение, от которого больная могла погибнуть в несколько минут. Он должен остановить кровотечение. Ему было не до салфеток. В том, что салфетка осталась в брюшной полости, виновным можно признать меня. Это я должен был следить за тем, что делается в операционном поле...