Мученик англичан - Лепеллетье Эдмон. Страница 18

К несчастью, как мы видели, полиция была предупреждена. Нескромность Анрио, его доверие к баронессе Невиль погубили великолепный план.

Между прочим, было условлено, что ла Виолетт проберется к караульным и как только переодетый маршал пройдет мимо них, то в коридоре, ведущем к выходу, будет заперта дверь, соединяющая его с дворцом. Таким образом беглец успеет выиграть нужное время на тот случай, если бы была поднята тревога. Он вскочит в карету, которая будет ждать его у ворот Люксембургского дворца, и найдет там приготовленную военную форму, что даст ему возможность беспрепятственно покинуть Париж и достичь границы, если только при известии о его побеге не произойдет военное восстание, которое освобожденный маршал тотчас возглавит.

В тот момент, когда ла Виолетт, снова надевший свой адъютантский мундир, собирался подойти к дружественным часовым и проникнуть в караульню, чтобы подождать там маршала при выходе его с заседания, он словно получил внезапный и жестокий удар в спину, не видя на часах у дверей и в караульне ни одного из солдат, которых рассчитывал здесь встретить. Ему показалось, что он бредит, и он остановился против часового, напрасно стараясь его узнать. Действительно, наряд стражи был заменен. Вместо старых воинов, преданных императору и готовых на все, чтобы спасти маршала Нея, вместо тех, кто получил наставление в кабачке «Солдат-Земледелец», ла Виолетт увидал гвардейцев, демонстрировавших своими кокардами, своей осанкой и довольством на лице усердие роялистов и зоркую бдительность, с какой они собирались стеречь арестанта.

– Тысяча патронов! – глухо проворчал тамбурмажор. – Нас предали. О, гром небесный! Если бы мне узнать негодяя… или негодяйку, выдавшую нас!

Он машинально повертел рукой, точно в ней была его трость и он собирался осыпать градом ударов изменника, которого проклинал в душе. Однако он сдержался. Ему пришло голову, что малейшее неосторожное движение может погубить его. Полиция, очевидно, напала на след заговора. Но так как он только что виделся с Анрио, то был уверен, что имена заговорщиков остались неизвестными; ведь в противном случае генерал был бы арестован. Вместе с тем он подумал, что если бы сам он попался, то полиция весьма легко добралась бы до маршала Лефевра, у которого он был доверенным лицом, преданным слугой. Поэтому ла Виолетт сделал усилие и, преодолев тревогу, спросил часового, как будто он нечаянно ошибся дорогой:

– Можно пройти отсюда в зал заседания?

– Ну нет! Ведь вы видите, что вход вон там, о улицы, где толпится в ожидании столько народа.

– Заметив эти двери, я подумал, что вы пропустите товарища.

– Невозможно! Здесь поведут обвиняемого.

– Ну, тогда извините.

Тамбурмажор выбрался на улицу и затерялся в толпе, стоявшей напротив Люксембургского дворца в ожидании приговора. Он потерял всякую надежду, но не уходил, будучи встревожен, расстроен, отчаявшись и напрасно ломая голову над вопросом, каким путем могли обнаружиться связи заговорщиков с людьми, которые были назначены в полицейский караул сегодня ночью и в экзекуционный взвод. Он не мог оторвать взгляд, отвлечь мысли от этой комнаты второго этажа, где находился маршал и откуда ему предстояло выйти только на казнь.

Размышляя о трагическом конце, ожидавшем доблестного солдата, ла Виолетт чувствовал, как у него сжимается сердце, а на глаза набегают слезы.

Пока толпа ожидала постановления палаты пэров, маршала отвели обратно в его камеру, так как приговор надлежало вынести в его отсутствии, и в силу особых распоряжений не спускали с него глаз. За его малейшими движениями следило четверо гвардейцев, тщательно подобранных, переодетых жандармами и заменивших солдат, на которых рассчитывал ла Виолетт.

Маршал сел за стол и ужинал спокойно, с аппетитом, когда дверь камеры отворилась, чтобы пропустить двоих мужчин в черном. То были оба защитника Нея, Беррье и Дюпен, пришедшие проститься с ним. Они нисколько не обманывали себя относительно ожидаемого приговора, находились в большом волнении и пришли, чтобы ободрить осужденного. Однако маршал сам добродушно заметил:

– Вы видите, господа, я подкрепляюсь! Поверьте, что господин Беллар обедает с меньшим аппетитом, чем я.

После этого Ней поблагодарил и обнял своих защитников, так как и сам не сомневался в роковом исходе процесса.

Адвокаты сообщили подзащитному о распространившейся молве, будто его друзья, сторонники императорского режима, подготовили заговор с целью освободить его, что министр Де Каз казался сильно встревоженным, и потому было объявлено, что в случае, если подсудимому вынесут смертный приговор, он будет немедленно приведен в исполнение. Однако Англес, префект полиции, утверждал, что он держится настороже и не допустит никакой попытки к побегу и освобождению арестанта. Маршал Удино прибавил, что на основании сведений, доставленных ему префектом, он сменил взвод, назначенный для охраны осужденного в его последнюю ночь и для совершения казни.

При этом рассказе маршал печально улыбнулся.

– Только бы эта великодушная попытка не стоила жизни никому из храбрецов, вздумавших спасти старого товарища по оружию! – сказал он и прибавил, провожая до дверей камеры Дюпена и Беррье: – Прощайте, господа, прощайте, мои милые защитники, мы встретимся на небесах!

После ухода защитников Ней сел к столу, составил последние распоряжения и потом бросился совершенно одетый на постель, где и заснул.

В три часа утра отворилась дверь и с обычным церемониалом вошел для прочтения приговора Кошн, секретарь палаты пэров.

Маршал крепко спал. Один из стражей тронул его за плечо, Ней приподнялся, сел на койке, а затем, увидав Коши, спросил:

– В чем дело?

– В весьма тяжелой обязанности! – ответил тот и приступил дрожащим голосом к чтению приговора.

Маршал перебил его:

– К делу! Пропустите все формулы, тем более, что текст, который вы мне читаете и который карает лиц, стремящихся прервать порядок престолонасления, был вдобавок составлен для фамилии Бонапарта, – с иронией заметил он.

Секретарь продолжал чтение, произнося нараспев числа, статьи закона.

– Да перейдите же к заключению! – воскликнул Ней, а когда законник произносил торжественные слова: «смертная казнь», он снова прервал его, сказав: – Было бы лучше написать «убийство». Это вышло бы куда больше по-военному!

Секретарь дочитал последние слова приговора: «Казнь последует сегодня же утром, в девять часов».

– Хорошо, – холодно заметил Ней. – Когда угодно, я готов.

Тогда недалекий секретарь в неуместном усердии предложил маршалу свои услуги относительно духовного напутствия, сказав:

– Я могу пригласить священника из церкви Святого Сюльпиция.

Ней сделал жест удивления и досады и воскликнул:

– Не докучайте мне со своими попами! Я предстану перед Богом, как представал перед людьми… Я ничего не страшусь!

Когда чиновник удалился, маршалу пришлось принять графа де Рошшуара, коменданта города Парижа, который сообщил, что ему разрешено повидаться с женой, детьми и духовником.

– Сначала я желаю переговорить с моим нотариусом, – просто ответил маршал, – потом я приму жену и детей. Что же касается духовника, то, пожалуйста, увольте!

Повидавшись с нотариусом, Анри Батарди, и составив духовное завещание, в котором были изложены его предсмертные распоряжения, осужденный принял пришедших к нему жену, четверых сыновей и сестру. То была потрясающая сцена. С громким плачем супруга маршала обняла мужа и упала без чувств к его ногам. Ней поднял жену, поцеловал сыновей и сказал им: «Любите и почитайте свою мать!» Потом он попросил, чтобы его оставили одного, чувствуя потребность в отдыхе, так как ему было нужно напрячь все свои силы для момента казни.

Принцесса Московская в сопровождении своих детей, из которых старшему было двенадцать лет, а самому младшему всего три года, вышла из камеры неверными шагами, вся в слезах. Она через силу добралась до экипажа, а так как кучер ожидал приказания, несчастная женщина пробормотала, снова близкая к обмороку: