Женщина-трансформер - Нестерина Елена Вячеславовна. Страница 43

– Ладно, будем считать, что на пассажирские рейсы у меня нет лицензии. – пошутила я, закутавшись в одеяло и дуя на чашку с чаем. – Но грузоперевозки мне вполне по силам.

Глеб улыбался. Он был рад мне – я видела!!! Он рассказывал что – то, я смотрела на него, слушала и упивалась – и его видом, и голосом, и смыслом того, о чём он говорил. Восхищение переполняло меня. Да, я осознавала, что это было простое радостное восхищение чудом, которое называется «мужчина». Да, именно таковым Глеб и казался. И являлся.

Ну что тут сказать? Думаю, это самое удивление, радость и восхищение испытывали до меня миллиарды женщин. «Ну надо же, какой хороший!» – как будто радовались во мне душа, мозги и остальной организм. И у них, у этих самых многочисленнейших женщин, радовались. И не было в этом никакого ни уничижения, ни дурного преклонения, ни ощущения своей ущербности. Он, мужчина, просто совсем не такой, как ты, а потому и удивительный, приятный, манящий…

Да, моя любовь могла выглядеть именно так. Так ощущаться, такую радость доставлять. Я вижу человека или думаю о нём – и поёт, веселится всё моё существо, улыбаются душа и мозг, фиксируя улыбку на лице. Мне не нужен такой мужчина, чтобы я чувствовала свою власть над ним и упивалась этим. Как не нужен и тот, что будет унижать и угнетать меня, держать в напряжении, в ожидании измены и отчаливания к другой, более качественной женщине. Не нужен неуважаемый карапуз – мальчик или старичок для добывания денег, не нужен супруг-ширма: для прикрытия моих эротических похождений или для того, чтобы оттенить на его блёклом фоне мою неописуемую красоту и успешность. Даже муж – трамплин, толкач, двигатель прогресса, создатель моей необыкновенно удачной карьеры – и то не нужен. Тем более не хочу жалкого типа для срывания злобы от скопившихся неудач. И сам по себе неудачник – тоже не надобен. Не говоря уже о хитром ходоке-изменщике, старательно укрепляющем брак качественным «леваком». Придумают же – слова-то какие…

В общем, никакой не нужен. Только такой – яростно-любимый, от которого идёт искрящаяся радость, вдохновляющая и дающая какую-то удивительную уверенность. Уверенность во всём.

Ну и ну! Я раньше думала, что безответная непроявленная любовь – это вредно, плохо и ненужно. А мне сейчас при наличии всех этих составляющих было, тем не менее, хорошо и нужно. Я чувствовала себя счастливой. От того, что Глеб просто БЫЛ! Можно бесконечно говорить об удовольствии, которое доставляло общение с ним. Он был по-своему умный, интересный. И совсем не надоедал. Ещё тогда, раньше, не надоедал, а уж сейчас-то, когда загорелись и пылают мои противоречивые мозги… Мне хотелось Глеба ещё и ещё. Чтобы он ещё говорил, ещё улыбался, ещё что – нибудь делал – ловко, сильно, красиво. Хоть дрова колол, хоть сахар в чашке мешал.

Глеб был юн, Глеб, как я отмечала тысячу миллионов раз, годился мне в ранние сыновья. Но вот теперь стало ясно: именно такого мужчину я бы хотела. Себе. Для жизни и радости с ним.

И – странное дело, мне было даже не горько от того, что этот недоступный виноград зелен. Это раньше я расстраивалась бы от невозможности нашего совместного счастья. А теперь… Я как будто жила одним днём. В этот день хорошо – и слава Богу. Я просто нахожусь рядом с Глебом – и достаточно!

Одним днём… Один день кончился. Мы улеглись спать – хотя очень долго болтали. В перетопленной каморке (Глеб перестарался) уснуть было тяжело, мы распахнули дверь на улицу, и в ожидании, пока температура упадёт, говорили и говорили. Я могла продолжать до бесконечности – а я вообще отличаюсь неуёмностью и отсутствием чувства меры. И потому пришлось сделать вид, что я уснула. Замолчать и не отзываться. Глеб закрыл дверь, улёгся на свою раскладушку. Я слушала, как он чуть слышно дышит. Приятно.

Я уснула только к утру, когда уже свет за окошком забелел.

Днём вторым я тоже жила. Тоже счастливо. Училась водить машину. Глеб хорошо учил, понятно. Не злился на мою тупость, не хмыкал пренебрежительно, не разговаривал снисходительным тоном. То ли не поднаторел ещё в этом, то ли просто такой хороший был. Но вот чёртово только это переключение скоростей! И зачем усложнять им себе жизнь? Странный мужики народ – это ж наверняка они придумали… А автоматическую коробку передач – женщины. Я просто уверена.

Дальше Глеба ждала работа. Надо было ехать на конюшню. И я с ним.

Он по очереди выводил лошадей на улицу. В леваде снег был расчищен, Глеб гонял лошадок на корде. Я не мешала, просто наблюдала за ним. И как он с конями занимается, и как что-то чистит-начищает в их жилищах. Многочисленные лошади приятно пахли. Нужной жизнью, что ли. Если от безобидного запаха коров меня слегка мутило – в носу и горле щекотало, ощущение было такое почему-то, что я с женщинами целуюсь. То лошадиный дух, наоборот, бодрил. Мне казалось, что это мужественный запах войны, силы, солдат, движения вперёд, завоеваний и прогресса. Чёрт их знает, почему у меня всё это мешалось (война и прогресс), но вот так вот – казалось, и всё.

Глеб видел, что я на него смотрю, улыбался мне. Ясная у него улыбка, славная. Никаких сожалений. От улыбки хмурый день светлей.

Я летела над машиной, я обгоняла её, Глеб прибавлял скорость и вырывался вперёд. Сбавлял – я снова оказывалась первой.

Наш путь лежал к шоссе. Пока оно не показалось, я налеталась вволю. Высоко не забиралась, помня полученные сведения – каждую тысячу метров температура воздуха понижается на шесть с лишним градусов. Чего сопли морозить, и так холодно. Правда, интенсивное движение разогревало, если могла бы, вспотела. Лапы я сжала в один общий кулак – забавно смотрелось, Глеб смеялся. Сам бы полетал, понял, как холодно пальчикам-коготочкам…

Как обычно – комичное одевание посреди белой дороги. Полезла скорее греться в машину. Глеб меня обнял – согревающим способом, ничего личного, я же понимаю. Но приятно – неописуемо!

И когда прощались – обнял. Организм просто зашёлся от радости. Мозги выдавливали глупые мелкие слёзы из глаз и широкую улыбку.

– Ты чего? Чего ты? – спрашивал Глеб.

Я мотала головой. И, забираясь в автобус, поняла: нельзя сюда больше приезжать. От счастья тоже сходят с ума. Это близилось.

– Я уезжаю в командировку, Глеб. На Урал. Надолго, – сказала я, стоя в дверях.

– К Новому году вернёшься?

– Ой, нет…

– Жалко. Я буду тебе звонить! Можно?

– Конечно. Но лучше смс писать! Когда буду уезжать, сообщу. – Я очень убедительно врала. Но другого выхода не было.

Потому что сейчас я напоминала себе Антуана. Который навязывается, а его не хотят. Который мечтает обо мне. А ему – дулю. У Антуана, конечно же, мечты простенькие: приятно потрахаться. А у меня какие?

И мечты поползли. Вмиг представилось, что вот юный Глеб вытаскивает меня из автобуса, сообщает, что любит меня и жить без меня не может, мы садимся в этот самый автобус и едем ко мне домой…

Естественно, раз я это представила, значит, так уже не будет. Будет только дружба юноши со спасённой женщиной-монстром. А мне, оказывается, одной дружбы мало. Отчётливо-преотчётливо я это сейчас поняла.

Ишь, чего захотела…

И потому – уезжать. Исчезать. Летать где-нибудь ещё. Хотя совершенно понятно, что я сюда не только летать езжу. Вернее, уже совсем не летать…

Можно ругать себя за немолодой возраст сколько угодно. Количество лет от этого не изменится.

– Девушка, вы будете проходить или нет?

– Проходи, коза, чего растопырилась в дверях! – и какой-то мужик, желающий войти в автобус, дёрнул меня за пальто. Сильно так дёрнул – и отскочил в сторону, паразит. Я потеряла равновесие и аж вылетела вон, зацепившись за ступеньку.

Глеб схватил мужика за шкирку. Глеб отволок мужика от автобуса. Приподнял над землёй. Встряхнул. Поставил на место. И велел передо мной извиниться.

Тот извинился и исчез. Не волшебным, а обычным способом.

Может, я примитивна, но такие поступки приводят меня в исступлённое, просто вселенское восхищение. Хотя, казалось, дальше уже восхищаться Глебом некуда. И пусть, что для кого-то это – грубо, примитивно и дёшево, пусть все проблемы надо решать интеллигентными словами. Пусть. А мне нравилось! Меня обидели – а мой мужчина заступился и наказал обидчика. Приятно, чёрт возьми! Очень, очень приятно!