Незабываемая прогулка - Спаркс Николас. Страница 1

Николас Спаркс

Незабываемая прогулка

Пролог

Когда мне было 17, моя жизнь изменилась навсегда.

Я знаю людей, которые удивляются, когда я так говорю. Они смотрят на меня странно, пробуя понять — что же могло произойти, поэтому я редко утруждаю себя объяснениями. Я прожил здесь почти всю свою жизнь, и понимаю, что объяснение взяло бы намного больше времени, чем большинство людей согласилось бы потратить. Моя история не поместится в двух или трех предложениях; её не сожмешь во что-то опрятное и простое, что люди немедленно поняли бы. Несмотря на то, что прошло сорок лет, люди, все еще живущие здесь, кто знал меня в том году, принимают мой недостаток объяснения без вопросов. Моя история до некоторой степени — их история, потому что мы вместе её пережили.

Но эта история была наиболее тесно связана именно со мной. Мне пятьдесят семь лет, но даже теперь я могу вспомнить все, что случилось в том году, включая наименьшие детали. Часто я возрождаю тот год в моем сознании, возвращая его к жизни, и я понимаю, что, когда это происходит, я чувствую странную комбинацию печали и радости. Есть мгновения, когда мне жаль, что я не могу заставить часы пойти вспять и убрать всю печаль, но я понимаю, что с печалью ушла бы также и радость. Так что я принимаю воспоминания, позволяя им вести меня всякий раз, когда у меня есть возможность. Но это случается намного чаще, чем можна было бы заметить по мне.

Сегодня — 12 апреля, день последнего года тысячелетия, и поскольку я оставляю свой дом, я оглянулся вокруг. Небо пасмурно и серо. Спускаясь по улице, я замечаю, что цветут кизилы и азалии. Я немножко застегнул жакет. Температура прохладна, хотя я знаю, что это — только вопрос нескольких недель, прежде чем все уладится, и серые небеса уступят тем дням, которые делают Северную Каролину одним из самых красивых мест в мире. Вдыхая, я чувствую, как воспоминания возвращаются ко мне. Я закрываю глаза, и годы медленно текут вспять, подобно стрелкам часов, вращающихся в обратном направлении. Как бы со стороны я наблюдаю за тем, как становлюсь моложе; мои волосы изменяют цвет седины на коричневый, я чувствую, как морщины вокруг моих глаз начинают сглаживаться, мои руки и ноги становятся мускулистее. Уроки, которые я узнал с возрастом, умаляются и моя простота возвращается также, как и тот богатый на события год.

Тогда, подобно мне, мир начинает изменяться: дороги становятся уже, а некоторые преобразуются в гравий, который жители пригорода укладывали вместо грунтовок, улицы центра города изобилуют людьми, смотрящими в окна пекарни «Свини» и мясной лавки «Полка». Мужчины носят шляпы, женщины одеты в платья. В здании суда вверх по улице, звонили колокола…

Я открываю свои глаза и замираю. Я стою недалеко баптисткой церкви, и, смотря на фронтон, я точно знаю кто я. Меня зовут — Лендон Картер, и мне семнадцать лет.

Это — моя история; я обещаю не упустить ни малейшей детали.

Сначала Вы улыбнетесь, а затем будете плакать — только потом не говорите, что Вас не предупреждали.

Глава первая

В 1958 году, город Северной Каролины — Бьюфорт, расположенный на побережье около Морхед Сити, был местом подобным многим другим маленьким южным городам. Влажность летом повышалась настолько, что, выходя получить почту, человек нуждался в душе, и дети гуляли вокруг босыми с апреля до октября под дубами, покрывшимися испанским мхом. Люди махали руками из своих автомобилей всякий раз, когда они видели кого-то на улице, неважно, знали они его или нет, и воздух пахнул сосной, солью, и морем — ароматом, уникальным для всей Каролины. Для многих из людей, живущих там, ловля рыбы в заливе Памлико или ловля крабов в реке Ньюс были образом жизни, и лодки были пришвартованы везде по всей длине Берегового канала. У нас было только три телевизионных канала, поэтому телевидение не было важно для тех из нас, кто вырос здесь. Вместо этого наши жизни были сосредоточены вокруг церквей, из которых было восемнадцать в пределах города. Их названия были подобны — Церковь Друзей Христиан, Церковь Прощеных Людей, Церковь Воскресного Искупления, и конечно, это были баптистские церкви. Когда я рос, это было бесспорно самое популярное вероисповедание, и баптистские церкви были фактически на каждом углу города, поэтому каждый для себя выбирал в какую церковь приходить. Церкви были разных типов — Баптисты Свободного Выбора, Южные Баптисты, Баптисты для прихожан, Баптисты миссионеры, Независимые Баптисты… думаю, картина ясна.

Большое событие года произошло при содействии церкви Южных Баптистов, находящейся в центре города, и местной средней школой. Каждый год они ставили свое Рождественско-театрализованное представление в театре Бьюфорта, это была пьеса, написанная Хегбертом Саливаном — священником, который был с церковью с тех самых пор, когда Моисей разделил Красное море. Ну, возможно он не был так стар, но достаточно для того, чтобы Вы могли почти видеть кости через его кожу. Он был на вид липким все время, и прозрачным настолько, что дети поклялись бы, что они фактически видели, как кровь текла через его вены — и его волосы были столь же белы как те кролики, которых Вы видите в зоомагазинах накануне Пасхи.

Так или иначе, он написал пьесу «Рождественский Ангел», потому что он не хотел повторение «Рождественского гимна» старого классика Чарльза Диккенса. По его мнению, Скрудж был язычником, который убежал, потому что видел духов, не ангелов — и должен был сказать — не послал ли их Бог? Он должен был сказать, что не возвратился бы к своим греховным путям, если духов не послали непосредственно с небес? Пьеса точно не расставляла все точки в конце — она из тех пьес, рассчитанных на веру — но Хегберт не доверяли бы духам, если бы их не послал Бог, и не принимал по этому поводу простых объяснений, и это была его большая проблема. Несколько лет назад он изменил конец пьесы своей собственной версией, сделав из старика Скруджа проповедника, убравшего все препятствия к Иерусалиму, чтобы найти место, где Иисус однажды поучал книжников. Это не воспринималось слишком хорошо — даже прихожанами церкви, которые сидели в аудитории и смотрели спектакль с широко открытыми глазами — а в газете писали, что-то наподобие: «Хотя это было и интересно, но она не была той пьесой, на которую мы приходим, чтобы учится и любить…»

Так что Хегберт решил попробовать написать собственную пьесу. Он писал свои собственные проповеди сам, и некоторых из них, мы должны признать, были достаточно интересны, особенно когда он говорил о «гневе Божем, сходящем на блудливых». Кровь его вскипала, когда он говорил о блудливых людях. Это было его больным местом. Когда мы были моложе, мои друзья, и я скрывались позади деревьев и кричали, «Хегберт — блудливый!», когда он спускался по улице, и мы хихикали подобно идиотам, как будто мы были самыми остроумными существами когда-либо населявших планету.

Старый Хегберт становился вкопанным, навостривал уши, Богу клянусь, они фактически двигались — оттенок его кожи становился красным, как будто он только что выпил бензин. Большие зеленые вены в его шее становились отчетливо видны, подобно тем картам реки Амазонка, которую Вы видите в «Национальной Географии». Он смотрел по сторонам, его глаза сужались, когда он искал нас, и затем внезапно начинал идти снова бледным с тусклой кожей, прямо перед нашими глазами. Поверьте, было на что посмотреть.

Итак, мы скрывались позади дерева и Хегберт (какие же родители называют своего ребенка Хегбертом?) стоял на месте и ждал, когда же мы выдадим себя, как будто думал, что мы настолько глупы. Мы закрывали рты руками, чтобы не было слышно наш смех, но так или иначе он не отступал. Поворачивая голову по сторонам, он затем останавливал свои глаза-бусинки напротив нас, как будто видя нас через дерево. «Я знаю, кто ты — Лендон Картер», сказал он, «и Господь знает, также». Он переводил дыхание в течение минуты и затем, наконец, уходил, и в течение проповеди в тот уик-энд он смотрел прямо на нас и говорил что-то подобно «Бог милосердный к детям, но дети должны быть также достойны». И мы медленно погружались в свои сидения, не от стыда, но чтобы скрыть новый приступ хихиканья. Хегберт не понимал нас вообще, это было действительно странно, так как у него был ребенок. Но ребенком была девочка. Детали будут позже.