На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Коэльо Пауло. Страница 20

— …Пречистой Девы, Богородицы — это ведь и ваша сила. Ведь это вы привели его к нам.

На этот раз священник постарался не встретиться со мной глазами.

— Помолитесь за моего мужа, святой отец, — настойчиво произнесла женщина.

Священник глубоко вздохнул и, обращаясь к мужчине, сказал:

— Поднимись и стань передо мной.

Тот повиновался. Священник, закрыв глаза, прочел «Аве Мария», потом воззвал к Святому Духу, прося явиться и помочь страждущему.

Время от времени он ускорял речь, и тогда, хоть я и не все понимала, все это напоминало мне ритуал изгнания бесов. Его руки прикасались к плечам больного и скользили вниз — до самых пальцев. Это движение он повторил несколько раз.

Хворост в камине затрещал громче. Это могло быть простым совпадением, но я подумала: а вдруг священник вторгся в области, мне неведомые, — вторгся и потревожил царившие в них стихии.

Мы с хозяйкой вздрагивали каждый раз, когда горящее дерево издавало сухой и резкий звук, похожий на выстрел. Священник не обращал на это внимания: он был полностью увлечен выполнением задачи, он был орудием в руках Приснодевы. Он говорил на непонятном мне языке и произносил слова со сверхъестественной быстротой. Руки его уже не двигались, а неподвижно лежали на плечах больного.

Священник благословил его, размашисто осенив крестным знамением, — и ритуал окончился так же внезапно, как начался.

— Господь да пребудет в этом доме, — сказал он.

Потом обернулся ко мне, давая понять, что пора продолжить путь.

— А кофе? — спросила женщина, видя, что мы собрались уходить.

— Если сейчас выпью, уснуть не смогу, — отвечал священник.

Женщина рассмеялась, пробормотав что-то вроде «да ведь еще утро» — я толком не расслышала, потому что мы уже были на дороге.

— Отец мой, она говорила про какого-то юношу, который вылечил ее мужа. Это был он!

— Да, это был он.

Мне стало не по себе — я вспомнила вчерашний день, и Бильбао, и лекцию в Мадриде, и людей, толковавших о чудесах, и то ощущение Присутствия, которое возникло у меня, когда я молилась, обнявшись с другими.

Выходит, я люблю человека, способного творить чудеса. Человека, способного служить ближнему, утишать боль, умерять его страдания, возвращать здоровье больным и надежду — их родным. Человеку с таким предназначением тесно в домике с белыми занавесками на окнах, с любимыми книгами и дисками на полках.

— Не вини себя, дочь моя, — сказал священник.

— Вы читаете мои мысли.

— Читаю, — согласился он. — У меня тоже есть дар, и я стараюсь быть достойным его. Приснодева научила меня погружаться в водоворот человеческих чувств, чтобы руководить ими наилучшим образом, то есть — на благо людей.

— Вы тоже творите чудеса?

— Исцелять недуги я не могу. Но обладаю одним из даров Святого Духа.

— Тогда вам дано читать у меня в душе. И вы знаете, что я люблю этого человека и что любовь моя растет и крепнет с каждой секундой. Мы вместе с ним открывали для себя мир и вместе пребываем в нем. Хочу я того или нет — но он неотделим от моей жизни и присутствует в каждом ее дне.

Что я могла сказать этому священнику, шедшему со мной рядом? Он никогда бы не понял, что у меня были другие мужчины, что я влюблялась, что если бы вышла замуж, то была бы счастлива. Еще когда я была ребенком, на одной из площадей Сории любовь открылась мне, а потом позабылась.

Но, как видно, плохо позабылась. Хватило трех дней, чтобы все вернулось.

— Я имею право быть счастливой, отец мой. Я восстановила потерянное и снова терять это не хочу. Я буду бороться за свое счастье.

Если же я откажусь от этой борьбы, то откажусь тем самым и от своей духовной жизни. Как вы сами сказали — это будет значить, что я отдалилась от Бога, отказалась от своей женской силы, от моего могущества. Я буду бороться за этого человека.

Я знала, зачем здесь этот приземистый толстый священник. Он пришел, чтобы убедить меня в том, что я должна оставить своего возлюбленного, ибо ему суждено иное, высшее предназначение.

Нет, никогда я не поверю, что ему пришлось бы по вкусу, если бы мы с его воспитанником поженились и зажили в Сент-Савене в таком вот домике. Он говорит это лишь для того, чтобы сбить меня с толку, чтобы я ослабила свою оборону, а как только это произойдет, он — с улыбкой — убедит меня в обратном.

Он, не произнося ни слова, читал мои мысли. А может быть, обманывал меня и вовсе не обладал даром угадывать, что думают другие люди. Туман быстро рассеивался: теперь я различала уже дорогу и склон горы, поле и покрытые снегом деревья. Прояснилось и в голове.

Конечно, это обман! Если священник и вправду умеет читать мысли, пусть прочтет их все и всё про меня узнает! Пусть узнает, что вчера он хотел полной близости со мной, а я отказала ему — и теперь раскаиваюсь.

Еще вчера я думала, что, если бы ему пришлось уехать, я могла бы всегда помнить и вспоминать друга детства. Все это оказалось вздором. Пусть его плоть не проникла в меня — проникло что-то другое, и так глубоко, что достало до самого сердца.

— Отец мой, я люблю его, — повторила я.

— Я тоже. А от любви глупеют. В моем случае это выразилось в том, что я пытаюсь убрать тебя с его пути.

— Убрать меня не так-то просто. Вчера, когда мы молились у пещеры, я поняла, что в силах разбудить в себе те дары, о которых вы говорили. И я использую их, чтобы удержать его.

— Ну-ну, — с легкой улыбкой произнес священник. — Желаю удачи.

Он остановился, вытащил из кармана сутаны четки и, сжимая их в руке, поглядел мне прямо в глаза.

— Иисус не велел нам клясться, и я не клянусь. Но в присутствии предмета, для меня священного, говорю тебе: я не желаю ему обычной судьбы, не хочу, чтобы он стал рядовым священником — таким, как все, одним из многих.

Он может служить Богу по-другому. Рядом с тобой.

Мне трудно было поверить, что он и вправду произнес эти слова. Но это было так.

— Вот он, — сказал священник.

Я обернулась. Увидела припаркованную поблизости машину. Ту самую, в которой мы приехали из Испании.

— Он всегда ходит пешком, — с улыбкой продолжал священник. — На этот раз ему хочется создать впечатление, будто он прибыл издалека.

Мои кроссовки промокли насквозь. Но я взглянула на священника — он шел по снегу в сандалиях и шерстяных носках — и решила, что не стану жаловаться.

Он может, значит, и я могу. Мы начали взбираться по склону.

— Долго нам идти?

— Полчаса, самое большее.

— Куда мы идем?

— Навстречу ему. И другим.

Я поняла, что он не склонен продолжать разговор. Может быть, бережет силы для подъема. Мы шли молча — туман к этому времени уже почти совсем рассеялся, и на небо медленно выплывал желтый диск солнца.

Впервые передо мной оказалась вся панорама долины — текущая внизу река, разбросанные здесь и там деревушки и прилепившийся к отрогу горы Сент-Савен. Я увидела колокольню, кладбище, которого раньше не замечала, и средневековые домики окнами на реку.

Под нами, на том месте, которое мы миновали несколько минут назад, пастух гнал отару своих овец.

— Устал, — проговорил священник. — Давай-ка остановимся ненадолго.

Сбив снег с каменного валуна, мы без сил привалились к нему. Священник весь взмок от пота, а ноги у него, должно быть, совсем заледенели.

— Пусть святой Иаков сохранит мои силы, потому что я хочу проследовать его путем еще раз, — сказал он, обернувшись ко мне.

Я не поняла, о чем он, и решила заговорить о другом:

— Смотрите — следы на снегу.

— Одни следы оставлены охотниками. Другие — теми мужчинами и женщинами, которые хотят возродить традицию.

— Какую традицию?

— Начало ей положил святой Савен. Он удалился от мира, поднялся в горы и с этих вершин созерцал Божью славу.

— Отец мой, мне надо кое-что осознать. До вчерашнего дня я была с человеком, которому предстояло сделать выбор — женитьба или религия. Сегодня я узнала, что этот человек творит чудеса.