Элита элит - Злотников Роман Валерьевич. Страница 35

А наиболее эффективная социальная машина может базироваться только на семье, что почти неминуемо приводит к тому, что все новые и новые поколения семей имперской элиты включаются в ее главное дело – удержание связности империи. Но это, конечно, не означает, что имперская элита раз и навсегда замкнутая каста. Даже когда она организована по сословному признаку, все равно большинство вошедших в нее когда-то вышло из низов. И для представителей новых поколений этих низов всегда должна оставаться (и на самом деле остается!) возможность тоже пройти этим путем.

Вообще доступность, хотя и не абсолютная, социальных лифтов – один из ключевых показателей ее устойчивости и эффективности. Ибо если талантливые и амбициозные представители нового поколения из иных, не правящих, сословий или социальных слоев, пусть и преодолев некоторые препятствия, скорее служащие средством испытания претендентов, чем действительно являющиеся непреодолимой стеной, не могут войти в нее, они начинают использовать свои таланты и создаваемые ими возможности для борьбы против нее. И рано или поздно обрушивают империю. Ибо империя – единственный тип государства, который почти невозможно обрушить извне. Она жутко живуча и способна аккумулировать просто фантастическое количество ресурсов. Даже проигрыш в тяжелой войне, как правило, не служит ей приговором. Она может рухнуть, только разрушившись изнутри. Да и то не сразу.

Так вот, товарищ Сталин как раз и занимался тем, что строил имперскую элиту. Здесь она называлась «члены ВКП(б)». К сожалению, строил так, как умел. Но кто же строит элиту с помощью страха? И уж тем более страха физической расправы? Нет, пока во главе тот, кто и нагнетает этот страх, все еще может быть ничего. Но стоит только дожить до первой точки перехода, то есть до момента передачи власти от одного лидера к другому, – и тут же начнется обвал. Новому властителю волей-неволей придется ослабить обычное давление на ключевую часть элиты, ибо иначе он не сможет удержаться у власти. И это станет началом конца. Лишившись подпитки страхом в некой ключевой области, вся система элиты, построенной на страхе, неминуемо поползет, начнет сыпаться, разваливаться, превращаться не в костяк, не в несущую структуру, а в паразита, пользующегося моментом и старающегося урвать, пока можно. Потому что можно же… уже не убивают! Это и есть конец империи.

В лагерь я вернулся довольно поздно. Выслушал доклады Гарбуза и Головатюка, а затем собрал личный состав.

– Завтра мы с вами проведем боевую операцию по захвату языка. Язык довольно ценный, информированный, при этом он ранен. Поэтому в формах воздействия на него мы ограничены, ибо он может не выдержать и умереть. Потому завтра мы проведем операцию предельно корректно, постаравшись так осуществить захват, чтобы мне потом было легче склонить языка к сотрудничеству. Понятно?

Все молча недоуменно пялились на меня. Я тихонько вздохнул. Как сложно управлять коллективом, который даже говорит с тобой на другом языке. Впрочем, это теперь твои проблемы, парень, раз уж взялся руководить. Не понимают этот язык – переходи на более понятный. И я повторил на другом:

– Завтра берем языка. Аккуратно. Всех, кто будет в машине непосредственно с ним, не убивать и захватывать с минимальными повреждениями. Понятно?

Теперь все молча кивнули. Конечно, я и эту операцию мог бы осуществить в одиночку, что было бы легче. Но что это за подразделение, в котором воюет один командир. Пусть потихоньку втягиваются, тренируют психику, навыки работы в команде, отучаются воевать тупо «на ура», как тут их, по-видимому, учили.

Засаду мы подготовили километрах в полутора от аэродрома. Там дорога на протяжении почти трехсот метров шла по лесу, делая причудливую петлю, поэтому большая ее часть с опушек не просматривалась. И до аэродрома таких мест было еще два-три, поэтому в случае, если что-то пойдет не так, я вполне смогу перехватить объект своей охоты чуть ближе к аэродрому. Уже в одиночку. Поскольку развить необходимую для перехвата скорость ни один из моих подчиненных не в состоянии.

На большую охрану я не рассчитывал – пара мотоциклистов, может, еще БТР. В конце концов, если по дороге спокойно ездят одиночные машины, значит, немцы чувствуют себя уверенно. Хотя вчерашнее исчезновение грузовика вполне могло повысить градус тревожности. Ну да кто знал-то… Будем надеяться на слабое развитие информационных сетей и крайне низкую вследствие этого скорость прохождения информации.

Остановить движущееся транспортное средство с пневматическими шинами можно великим множеством способов. Но самым простым и при действующих скоростях передвижения наименее опасным для ее водителя и пассажиров будет просто пробить шину. Что я и собирался устроить. Причем наиболее безобидным способом.

Нас учили, что пилот, управляя транспортным средством, как правило, следует определенным устоявшимся привычкам, в которые входят, например, крутизна посадочной глиссады, радиус разворота, положение транспортного средства в потоке (верхний, нижний, средний скоростной эшелон). И я имел все основания полагать, что при управлении наземными транспортными средствами действуют те же правила. Поэтому отобрал несколько сучков, высохших до костяного звона, тщательно и умело надломил их, изготовив нечто вроде рогаток, и аккуратно расставил на дороге на расстоянии пяти-шести метров друг от друга, с шагом в пол-ладони относительно края обочины, присыпав пылью. Если их расположить щеткой, в линию, вероятность того, что автомобиль непременно наткнется на какой-то из сучков, будет выше, но на самом деле не намного, зато ряд сучков, торчащих остриями вверх, моментально вызовет подозрение. И заставит водителя заподозрить неладное. Что, несомненно, затруднит захват. А еще я собирался сначала послушать, о чем будут переговариваться пассажиры, пока водитель будет менять колесо.

Особых помех я не предвидел. Эта дорога вела в тыл, а основное движение от штаба и к штабу было направлено по другой дороге, ведущей в сторону линии фронта. Так что, если не случится фатального невезения, времени и на операцию, и на зачистку следов у меня должно остаться достаточно.

Машина, по всем признакам похожая на ту, в которой мог ехать представитель ОКХ, появилась на дороге около десяти утра. И совершенно без охраны. Ну это уже наглость! Разъезжать без охраны по территории, на которой действует гвардеец… Впрочем, пока их можно было извинить. Они-то еще об этом не знали. Да и не помогла бы им та охрана… Во всем остальном машина полностью соответствовала образу. Во-первых, это был не армейский автомобиль, а довольно симпатичный кабриолет, во-вторых, в числе его пассажиров присутствовали раненый офицер и сопровождающая его довольно симпатичная медсестра в белом халате. Так что я решил считать машину нашей целью.

Дав знак всем затаиться, я прикинул, какой из сучков при той траектории, что придерживался водитель, скорее всего пробьет колесо, и быстро занял позицию метрах в трех дальше. Когда колесо лопнет, водителю ведь еще потребуется время на остановку…

Все произошло так, как я и предполагал. Раздался громкий хлопок, машину чуть повело к обочине, водитель быстро нажал на тормоз и выключил скорость, остановив машину практически прямо рядом со мной. Выскочив из-за руля, он обежал капот и опустился на колено.

– Доннерветтер!

Пока машина двигалась, колесо сделало несколько оборотов, так что теперь злополучный сучок торчал прямо перед носом водителя. Он досадливо сморщился и резким движением вырвал его из покрышки.

– Колесо, герр гауптман, – сообщил он офицеру на дэйче.

– Как надолго мы задержимся, Вольфганг? – поинтересовался офицер.

– На двадцать минут, герр гауптман.

– Это ничего. Генерал Шлоссе говорил, что самолет должен прилететь в районе полудня.

Я тихо порадовался. Значит, времени достаточно. Если сработать аккуратно, тревога должна подняться не скоро, хотя беспокойство начнут проявлять уже перед приземлением самолета. Ну пока свяжутся с тем местом, откуда он выехал, пока уточнят, что ни в одном из мест, куда он мог бы заехать по пути, его нет, пока пробьют маршрут – часа три-четыре у нас вполне имеется. А вот потом придется хорошенько делать ноги.