Государь - Браун Саймон. Страница 72

– Я его не вижу.

Эйнон отдал приказ, и стоявший за ним всадник развернул большой прямоугольный флаг на древке, которое держал в руках. Утренний ветерок подхватил его и расправил в воздухе; увидев золотой круг на кроваво-красном поле, Макон невольно рассмеялся от удивления.

– Это же знамя Линана! – воскликнул он.

Эйнон покачал головой.

– Теперь, когда Линан идет на восток, это штандарт четтов.

Батерус почти придумал, как этого добиться. Завернутые в изукрашенный чандрийский коврик, привязанный ремнями к его спине, прямо поверх медного кувшинчика, который он собирался отдать жене, лежали четырнадцать брошей, семь заколок и два резных кинжала. Груз хоть и тяжелый, но все же легче продовольствия и запаса стрел, которые он притащил на себе в Океаны Травы в составе военного отряда Декелона. Досаждала только рана, повредившая мускулы на лодыжке – ничего опасного, но она сделала его достаточно медлительным, чтобы он стал бесполезен для стремительно проводимой кампании Декелона, и поэтому ему приказали возвращаться домой с кучей добычи.

Резкая боль в лодыжке заставила его выругаться себе под нос. Он выпустил кишки тому четтскому отродью, которое резануло его там, и это доставило ему некоторое удовлетворение, когда он затолкал боль в глубину сознания.

Да, теперь он почти придумал, как этого добиться. Он обязан отдать саранахам три четверти своей добычи. Скажем, одиннадцать брошей, пять заколок, один из кинжалов. Коврик оставит себе. Он пожевал нижнюю губу. Нет-нет, племя сочтет это не совсем честным. Скажем, двенадцать брошей. Соплеменники не рассердятся на него из-за одного из кинжалов, особенно раз он потерял свой, сражаясь за всех саранахов; признаться, у того был ржавый железный клинок и потрескавшаяся костяная рукоять, но все равно, он же не мог оставаться без кинжала. И Батерус к тому же знал, какой он хотел оставить себе: с рукоятью из железного дерева, вырезанного в виде восточной куртизанки. Отличный. Хороший клинок. Отличный.

Итак, подумал он, отдать племени двенадцать брошей и все заколки – ему заколки ни к чему – и один из кинжалов. Это оставит ему две броши, и он подарит одну ракушку жене, а другую – милочке Мадро (и кто знает, что может из этого выйти), кинжал для него самого и коврик.

А, этот коврик. Вот в нем-то и состояла основная трудность. Он стоил больше всех остальных предметов, вместе взятых. Племя может неодобрительно посмотреть на присвоение его Батерусом. Но племя не сможет пользоваться им сообща. И было бы постыдно продать его за всего лишь золотые монеты. На золотые монеты красоты не купишь, а этот ковер был самой прекрасной вещью, какую когда-либо видел Батерус. Сотканный из тонкой шерсти, разукрашенный в цвета, которых он прежде и вообразить себе не мог, изображающий массированную кавалерийскую атаку из какого-то древнего мифа или повести. Он будет держать его у себя дома, и все соседи из-за него будут считать Батеруса самым утонченным из них. Зимой он будет ограждать его ноги от твердого, холодного пола. А летом будет ограждать его ноги от твердого, раскаленного пола.

Фактически ковер был такой красивый, что даже сам Декелон не погнушался бы взять его в качестве своей доли добычи. Это было бы справедливо, признался Батерус. Декелон сделал для племени больше, чем любой предыдущий вождь со времен их изгнания из Океанов Травы. Благодаря инициативе и дерзости Декелона все саранахи сделаются неизмеримо богаче.

Он подтянул ковер повыше на плечи. «Посмотрим. Возможно, Декелон уже присмотрел себе другой ковер. Или два».

Громыханье. Это было скорее ощущение, чем звук, похожее на самый отдаленный раскат грома в неожиданно холодную летнюю ночь, когда звезды, казалось, еле тащились по небу. Он посмотрел в сторону горизонта. Другие шедшие гуськом саранахи, сплошь нагруженные добычей, остановились и-тоже посмотрели в ту сторону. Небо было ясным.

Да и судя по звуку, его производило что-то иное, он был глуше, чем гром. Что-то, исходящее не с неба, а…

Батерус бросил взгляд себе под ноги. Землетрясение? Нет, тело его не тряслось, ноги из-под него не выскальзывали. Он топнул по земле ногой, словно отвечая на какой-то подземный оклик. Тут в голове у него всплыл обрывок рассказа, предания о старых временах, когда саранахи были всадниками в степи, имевшими столько лошадей, что, когда клан откочевывал, возникал такой звук, словно…

– Нет, – медленно произнес он себе под нос. И, упав на четвереньки, приник ухом к земле. – Да.

Он не выкрикнул предупреждения, не потрудился отстегнуть ковер, чтобы вооружиться тем прекрасным кинжалом, не повернулся посмотреть на гибель, обрушивающуюся с севера на него и его сородичей. А просто ждал, под этот гром, нарастающий вокруг, словно начало грозы.

Армия четтов обнаружила своего первого врага всего через час после того, как покинула степь. Это был небольшой отряд возвращающихся воинов-саранахов, которые получили ранения в предыдущих боях. Они не дали им никакой пощады, лишь двоих оставили, чтобы выпытать у них, где расположены саранахские поселения. Получив нужные сведения, Эйнон разделил свое войско на четыре колонны.

– Страна это засушливая, и если мы останемся вместе, то лишим ее всей травы и воды задолго до того, как закончим поход, – объяснял Эйнон командирам. – В четырех днях пути от нас находятся семь саранахских поселений. Три колонны возьмут на себя каждая по два поселения; моя колонна возьмет последнее поселение, то, которое дальше всего от степи. Мы будем ждать остальных там. Пленных и добычи не брать, не оставлять после себя ничего живого, заваливать трупами все источники воды после того, как воспользуетесь им. Пустите в ход все средства, какие понадобятся, но обязательно выясните, где расположены другие поселения, чтобы мы смогли уничтожить и их тоже.

Командиры, похоже, почувствовали себя не очень уютно.

– Что такое? – требовательно спросил Эйнон.

– А что мы будем пить на обратном пути? – спросил один из командиров.

– А мы не станем возвращаться этим путем, – спокойно уведомил Эйнон. – Как только мы закончим здесь, то ударим по Аману, а из Амана мы можем выступить на соединение с войсками короля Линана в Чандре или в Кендре.

– В Амане полно гор, – указал другой командир. – Как мы его завоюем? Мы народ травы, а не скал.

– Мы не станем его завоевывать. Мы выпотрошим его. К тому времени, когда мы закончим, на десять лиг по обе стороны от нашего пути не останется больше ни ферм, ни деревень, ни сел. Мы сторицей отплатим Аману за то, что он натравил на нас саранахов. И преподадим этим жителям востока такой урок, что они никогда больше не осмелятся послать в Океаны Травы армию убивать наших сородичей, похищать наши богатства и уничтожать наш скот!

Эйнон говорил с такой страстью, что большинство командиров сразу же поддержали его, в разумности чего позже стали сомневаться. Они знали, что он точно выражает чувства большинства их воинов: зло, причиненное им саранахами и аманитами, нельзя оставлять безнаказанным.

Первое впечатление Макона от южных земель состояло в том, что они отличались от всего, виденного им раньше. И его родная степь, и слегка всхолмленный ландшафт Хьюма были покрыты травой, светло-зеленой и жесткой в степи, более пышной и мягкой на востоке, но почва под копытами лошадей издавала один и тот же звук. Однако твердая сухая земля юга делала все звуки резче, словно при ударе камнем о камень или костью о кость; слоя почвы не хватало, чтобы защитить мир от самого себя. Кроме того, хотя Макон и привык к летней жаре в Океанах Травы, здесь свет отражался от земли и окружал тебя со всех сторон. Колонна двигалась сквозь мерцающее жаркое марево, и хотя давно уже наступила осень, и лошади, и всадники страдали от этой жары.

Затем, на третий день их пути на юг, когда то ли жара уменьшилась, то ли он просто привык к ней, Макон вдруг сообразил, что начинает чувствовать себя как дома. Это оказалось настолько неожиданным, что ему потребовалось некоторое время, прежде чем он понял, чем вызвано такое ощущение: горизонтом. Точно так же, как в Океанах Травы, небо и земля тут встречались в самой отдаленной точке, а повсюду вокруг не было ничего, кроме воздуха. В Хьюме, в тамошней географии, Макону бывало трудно не чувствовать себя как в загоне для скота; восток был миром малых ландшафтов, различных уровней, но запад, хоть на севере в степи, хоть на юге в пустыне, весь находился на одном уровне.