Государь - Браун Саймон. Страница 73

– Просто иной ритм, – сказал он вслух самому себе.

– Что? – переспросила Веннема.

Макон покачал головой.

– Ты стал очень молчалив, – сказала Веннема. – Раньше ты, бывало, говорил куда больше.

– Это потому, что ты вообще ничего не говорила, – легко отозвался Макон. – Мне приходилось стараться за нас обоих.

– Мне хотелось говорить, – сказала она с удивительной настойчивостью.

Макон кивнул, делая вид, будто понял.

– Мне хотелось рассказать всем о том, что случилось, но всякий раз, когда я начинала, то видела это перед собой – как убивают моих родных, – и мои уста не могли вымолвить ни слова.

– А теперь?

– Случившееся по-прежнему чудовищно, но сделалось каким-то далеким, словно произошло много лет назад. Я пытаюсь вспомнить, как выглядели лица моего мужа и ребенка, но больше не могу этого сделать. Иногда лишь, когда я думаю о чем-то другом, какое-то слово или запах вдруг поражают меня, словно ударившая в дерево молния, и я на мгновение отчетливо вижу перед собой мужа, словно он стоит передо мной, или словно снова держу на руках моего ребенка. Эти мгновения одновременно и страшные, и чудесные.

– Надеюсь, ты никогда не забудешь, – мягко сказал Макон.

Веннема нервозно улыбнулась.

– Я надеялась, что ты поймешь меня.

Макону пришлось сдержать порыв повернуться к ней. Он был уверен, что эти слова означали именно то, что они означали по его мнению, но боялся нарушить контакт вспышкой радости, которую они разожгли в нем.

И поэтому дальше они ехали вместе молча; слова внезапно сделались слишком хрупкими.

ГЛАВА 24

Поул искал ответ на загадку и наконец почувствовал, что решение найдено. Священник понял: это был поворотный пункт в том, как он смотрел на свою веру и на свою работу примаса Церкви Подлинного Бога. Как священник, он презирал поворотные пункты – путь к спасению всегда должен быть прямым – но как ученый он бурно радовался тем извивам и поворотам, которые привносили в жизнь опыт и знания.

Осторожно открыл он начатую им новую книгу, заполненную странными буквами древнего алфавита, употребляемого в томах Колануса. Пройдясь взглядом по тому, что он уже написал на нескольких первых страницах, Поул взял перо, собираясь продолжить работу. И заколебался.

Он отложил перо.

Был ли он уверен? Не слишком ли он торопится? В конце концов, ему всего лишь несколько ночей назад удалось добиться первого успеха – понимания, что символы на корешках томов, хотя и не идеограммы, были все же по существу идеограмматическими. Каждая буква действительно обозначала звук, а каждая группа букв – слово, но сами слова описывали не содержание томов, а их роль в целом. Он был в церковной библиотеке, где проводил большую часть своего времени, отчаянно пытаясь найти какой-то ключ к разгадке имени божьего. Он тщательно проверял все теологические трактаты на всех полках, когда из них выделилась одна книга – не из-за своего содержания, а из-за того, что стояла не на той полке. Маленький красный оттиск на корешке указывал на ее принадлежность к разделу естественной философии, а не к разделу вводных рассуждений.

Пораженный мыслью, что, возможно, точно так же обстояло и со словами на корешках древних томов, он на следующий день наведался в центральную библиотеку теургии, тщательно отмечая главные разделы, по которым они каталогизировали свои книги. Как и в Церковной библиотеке, разделы эти отражали скорее принцип, чем тему, скорее сущность чего-либо, чем сам предмет. Позже он сопоставил все транслитерации, какие смог сделать с томов, и сравнил их с названиями разделов. И с удивлением и воодушевлением заметил, что некоторые либо идеально совпадали, либо слишком походили друг на друга, чтобы такое сходство могло быть просто случайным. Эта вторая группа стала настоящим прорывом, она показала Поулу, что древние, ранее неизвестные буквы можно заменить буквами современного алфавита, употребляемого повсюду в Тиире.

С этого задела он получил возможность расшифровать большинство слов и групп на корешках томов из башни. Любое новое слово он старательно записывал и пытался найти его в основном тексте томов и угадать по контексту его значение. Если он находил одно и то же слово появляющимся в схожем контексте, то делал вывод, что приблизился к установлению его настоящего значения. Это не всегда срабатывало, однако позволило Поулу начать составлять простой и примитивный словарь.

После визита в библиотеку теургии он к ночи того же дня знал уже, что у него есть инструменты, необходимые для расшифровки всех томов. Вот на этом-то он и остановился на два дня.

Древние маги составили заговор против Колануса с целью заполучить в свои руки эти тома, понимая, что те могут быть источником всей его власти, светской и магической. Коланус удивил заговорщиков, открыв им доступ к томам. Конечно, они не смогли их прочесть. И какое же право имел Поул читать их или даже пытаться расшифровать для кого-то другого? Примаса не интересовала власть как таковая, говорил он себе, и у него не возникало искушения по тем причинам, по каким оно появилось у древних магов. Но вот знание его интересовало. Это было его самой большой силой и самой большой слабостью как священнослужителя. Знание было и основанием, и врагом веры; без знания не было никакой возможности понять бога, но знание же могло позволить усомниться в боге.

Даже в первые годы своего послушничества Поул считал знание орудием, используемым богом для приведения своего народа ближе к себе, и он стремился к знаниям в полную меру своих способностей – ив эти дни после прорыва с алфавитом и языком томов, примас пришел к убеждению, что он тем самым исполняет задачу, поставленную ему богом.

«И за это будет награда», – сказал он себе, страстно желая в это верить.

Имя божье.

Он снова взялся за перо.

Олио с Эдейтором шли вдоль причалов порта, с тянущейся за ними следом группой королевских гвардейцев. В доках военного флота кипела работа: там конопатили и смолили корабли, чинили паруса, надраивали и полировали деревянные части, проверяли и запасали шкоты. В доках торгового флота тоже кипела работа, только там сортировали и грузили припасы. Рабочие трудились с мрачными и серьезными лицами. Никто не пел рабочих песен и не шутил во всю глотку. Не слышалось смеха. Шла подготовка к войне.

Эдейтор поплотнее закутался в плащ, когда с моря налетел прохладный южный ветерок.

– Вот и еще одно лето прошло, – промолвил он.

Внезапно принц остановился.

– Прошло больше года со смерти моей матери. – Он медленно повернулся вокруг, обводя взглядом доки и побережье. – Мы неподалеку от того места, где зажгли ее погребальный костер. – Олио покачал головой. – Кто мог себе представить, что столь многое изменится за столь короткий срок?

Он рассеянно коснулся Ключа Сердца, и когда поднял взгляд, то увидел уничтоженный район старого города. Кое-что там отстроили, кое-что находилось на разных этапах расчистки, но большую часть пространства по-прежнему заполняли обугленные остовы домов и лавок. В дождливые дни над городом все еще висел запах гари, заставляя тех, у кого остались сильные воспоминания, давиться едой.

– Вы уже решили, что будете делать с этим? – спросил Эдейтор, показывая на Ключ.

– Носить на шее, – легко ответил Олио и убрал его обратно под рубашку.

– Это не ответ, ваше высочество.

– Всякий раз, когда вы так вот говорите «ваше высочество», это похоже на какой-то упрек, – рассмеялся Олио.

Эдейтор, похоже, ужаснулся его словам.

– Ваше высочество! – выпалил он прежде, чем смог остановиться.

– Вот видишь?

Эдейтор мог лишь хмыкнуть. Сложив руки за спиной, он в смущении склонил голову.

Олио положил руку на широкие плечи прелата.

– Твой вопрос я и сам задавал себе все время с тех пор, как пришел в себя, – сообщил он, возобновляя их прогулку.

– Вы нашли какой-то ответ?