Шут. Книга 3 (СИ) - Кочешкова Е. А. "Golde". Страница 19
Шут скривился от омерзения и попытался оттолкнуть руку, что ухватила его за отворот дублета. Но эти пальцы держали крепко. Очень крепко. Шут понял, дрыгаться дальше — значит совсем потерять лицо. Он вдохнул поглубже и произнес тихо, но со сталью в голосе:
— Вам лучше бы убрать руки, господин министр. А то как бы не оказалось, что вы хватили кусок не по зубам… — и посмотрел на Торью так, словно на месте этого человека и в самом деле был какой-нибудь грязный шакал.
— Вот как ты заговорил, дружочек… — внезапно министр отпустил Шутову куртку и вместо того схватил его за подбородок. Костлявые пальцы больно сдавили кожу. Торья приблизил свою крючконосую физиономию вплотную к лицу Шута. От министра пахло настойкой кру и анисом. — А теперь послушай меня, любимчик! Послушай, да не вороти свою красивую мордашку… Ты, наверное, все еще думаешь, что бояться нужно только острого железа да злых колдунов… Напрасно, напрасно, — он хищно оскалил редкие кривоватые зубы. — Мне уже известен твой маленький секрет. Твоя тайна, которую ты так старательно прячешь от короля. Запомни, любимчик, один твой неверный шаг, одно лишнее слово — и Руальд очень быстро все узнает…
Шут замер. Он перестал чувствовать. Даже лицо его, стиснутое рукой министра, онемело. Дыхание пресеклось на полувдохе.
'Нет!
— Да, ваше сиятельство, — охотно кивнул Торья. — Да, узнать об этом было не так уж трудно. Хотя, кроме меня это пока еще не удалось никому… Наш двор — сборище глупцов.
'Нет… — мысли с трудом ожили в разом опустевшей от страха голове. — Откуда?.. Как?.. Или… он сам колдун? Старый коршун наделен Силой?! — думать об этом было невыносимо.
Торья, между тем, отпустил наконец Шута. По лицу его все еще гуляла кривая ухмылка. Господин министр откровенно праздновал свою победу и не скрывал этого.
— А теперь иди, дружочек, иди. Только не испачкай штанов, да лицо сделай чуть проще, а то распугаешь всех. Иди!
И Шут пошел. На деревянных ногах, не чуя под собой пола. Если бы он снова запнулся, то даже не ощутил бы боли.
В своей комнате он ничком упал на кровать и долго лежал, не поднимая головы. Смотрел на меховые ворсинки своего белого одеяла так внимательно, словно от их пересчета зависела вся жизнь.
Страха не было.
Только глухое отчаяние и предчувствие неотвратимой беды. Перед этой бедой меркла даже угроза военного вторжения ферестрийцев. Перед глазами снова одна за другой проносились картины прошлого — тех дней, когда он волен был решать и выбирать. И как же сильно хотелось Шуту вернуться назад и изменить содеянное… Как невыносимо разрывала душу необратимость…
А ведь тогда все казалось таким простым и правильным.
Даже прекрасным…
Шут водил пальцем по шерстяным складка одеяла, вспоминая безумную магию той ночи. Былого не изменишь, как ни крути. И он понимал — это конец. Пусть с небольшой отсрочкой, но именно конец всему хорошему — дружбе, доверию короля… не говоря уже о добром имени. Хотя об имени Шут не жалел — было бы о чем…
Конечно, Торья едва ли собирался идти к Руальду в ближайшие дни — не для того он стращал Шута.
Власть… Этот человек так хотел власти! Пусть даже над теми, кто беззащитен и зачастую уже обречен на смерть. Всякий во дворце знал, как министр безопасности уважает пыточные орудия… Узники Чертога наверняка молились о том, чтобы Торья никогда не обратил на них внимания. Да и люди свободные, даже родовитые старались обходить его по широкой дуге.
А Шут попался.
И какая теперь разница, откуда у Торьи эта информация. Она есть. И осведомленность Руальда — лишь дело времени.
Остаток дня незаметно перешел в долгий вечер. Шут поднялся с кровати только когда почувствовал непреодолимое желание посетить уборную. За окном давно стемнело…
Уже открыв дверь в ярко освещенный факелами коридор, он мельком бросил взгляд на зеркало и удивился бледности своего лица.
'Я похож на мертвеца…
В какой-то мере Шут действительно ощущал себя почти неживым.
В уборной он столкнулся со скрипачом. Тот был хмур и неопрятен. Длинные русые волосы музыканта свисали грязными сосульками, а от камзола так смердело, что сомневаться не приходилось — всю прошлую ночь до самого утра скрипач кутил напропалую, а потом долго отсыпался. Вероятней всего в канаве.
— Что, Пат, все так ужасно? — спросил он, завидев сочувствие на лице Шута. Даже попытался улыбнуться, хотя получилась у него лишь кривая усмешка.
Шут вздохнул. Ему бы эти проблемы. Скрипачу он посоветовал сходить к прачкам, а сам возвратился в свою комнату, где опять долго сидел в темноте на полу, на сей раз даже не разглядывая ничего. Он закрыл глаза, обхватил колени руками и просто слушал свое дыхание, пока не убедился, что сердце бьется почти ровно, а мысли уже не мечутся, как дикие куры по амбару.
13
— Руальд… скажи, что бы ты сделал с тем, кто сказал бы тебе, будто Фарр не твой сын?.. — Шут задал этот вопрос не сразу, а когда король уже выпил полный кубок вина и закусил его печеной куропаткой. Ужин в кабинете подходил к концу и Руальд очень удивлялся непривычной молчаливости своего друга.
Но таких слов не ждал вовсе.
Прозвучали они, видать, совсем тихо и отчаянно — король мгновенно закаменел лицом и двинул желваками так, что у Шута сразу же земля из-под ног ушла. Но брякнуться на пол он не успел бы при всем желании — здоровенные ручищи схватили его за отвороты куртки и в мгновение ока Шут оказался аж на целый локоть выше своего обычного роста… Руальд уставился ему прямо в глаза:
— Скажи мне, что я ослышался! — король стиснул ворот так, что Шут не мог дышать. Впрочем… он все равно не мог. — Скажи! — Руальд тряхнул его, и Шут не сдержал еле слышного вскрика. — Скажи! — и внезапно все понял по выражению лица своего нового графа… скривился в презрительном отвращении: — Ты… Неужели это ты… Боги! — увидев, что Шут обреченно опустил ресницы, он окончательно уверился в правильности догадки… — Как ты мог, Пат?! — и вдруг швырнул его об стену, так что с крючка над камином сорвалось старинное блюдо и, дребезжа, укатилось куда-то в угол. Сам Шут, ослепший и оглохший от этого удара, со стоном свалился рядом. — Как ты мог?! Ты! Безродный щенок… — звериная сила вновь подхватила его и снова швырнула — на сей раз об стол. Будь Шут чуть послабже телом, точно хребет бы переломил. А так лишь отделался еще одним снопом искр перед глазами. Но последовавшая за этим оплеуха показалась ему куда ощутимей. Потому что после нее он уже не чувствовал ничего…
— Пат? — лицу вдруг стало очень больно. Больно и холодно. — Пат… Проклятый мерзавец… Ну же! Очухивайся! — с трудом разлепив заплывший глаз, Шут увидел, что Руальд держит в руке какую-то бархатную тряпку, смоченную, надо полагать, в ледяной воде. Этой самой тряпкой он только что возил по физиономии своего обидчика — пятна крови на ней остались вполне заметные.
Выглядел король злым и… испуганным.
— Руальд… — Шут с трудом сел. Теперь голова у него кружилась, но вовсе не от страха и отчаяния. Искры все еще мелькали перед глазами… — Руальд… прости, это действительно моя вина… Я поверил, что так будет лучше… Прости! — он в отчаянии взметнул глаза на короля, но тот уже не смотрел на предателя. Отбросив тряпку, отошел к окну, тяжело уперся широкими ладонями в подоконник.
— Почему? — услышал Шут. — Ну почему? Как она могла… — дрожащие от обиды пальцы сжались в кулаки. — Как?!
— Она любила тебя… — еле слышно пробормотал Шут. Открыть королю правду казалось ему слишком жестоким. А молчать… ненамного лучше. Она хотела подарить тебе наследника…
— Так чего же не подарила?!
— Элея ждет ребенка, — тихо промолвил на это Шут, отведя глаза в сторону.
— И что? Да при чем здесь вообще Элея?! — но все же дураком Руальд не был и в следующий миг понял 'при чем'… - Значит… дело во мне… ты это хочешь сказать?!
Шут ничего говорить не хотел вовсе, поэтому он просто кивнул, по-прежнему не глядя на короля. Только руки его и видел — яростно сжатые в кулаки… Однако после этого кивка ладони Руальда бессильно обмякли. Он качнул головой и произнес так, что Шуту захотелось исчезнуть.