Билет на бумажный кораблик - Дробина Анастасия. Страница 29

– Извините, помочь не могу. Идите к врачам или другому человеку.

Неудавшиеся пациенты в таких случаях никогда не спорили и не возмущались: словно лучше меня знали, почему не появляется привередливый шар. Тихо благодарили непонятно за что и уходили.

Иногда ко мне приходили, а часто и приезжали на дорогущих лимузинах молодые женщины, и начиналось самое противное: меня просили извести разлучницу, вернуть мужа в семью, приворожить любовника или, еще хуже, – навести порчу. Сначала я, душа в себе злость, вежливо объясняла, что не могу этого сделать. На меня смотрели как на идиотку и предлагали все – от долларов и ювелирных украшений до пожизненного содержания. Я говорила, что не принимаю денег, объясняла, что могу только лечить, и то – не всегда, что колдовство очень опасно не только для того, кого портишь, но и для того, кто наводит порчу и кто ее желает. Мне не верили, обижались, плакали, снова предлагали деньги и в конце концов мстительно желали: «Подожди, твой мужик забегает – поймешь тогда! Святая нашлась!»

Сначала я ужасно переживала от таких разговоров, плакала и мучилась. Потом как-то пожаловалась на это Милке, и подруга страшно воодушевилась:

– Господи боже, мне бы твои заботы! Пересылай их сразу ко мне, я их, миленьких, как липку обдеру!

– Милка, ты сдурела! Ты что, порчу умеешь наводить?

– Зачем?! И так управимся...

Милка к тому времени уже ушла из ансамбля. Во-первых, количество ее детей росло год от года, через семь лет замужней жизни у нее уже было четверо, и она ходила постоянно беременной. Во-вторых, дохода от танцев было мало, а от мужа Кольки не было никакого толку: он пил, болтался по проституткам и появлялся дома лишь тогда, когда заканчивались деньги. Сначала Милка пробовала орать и скандалить, потом поняла – бесполезно, и занялась бизнесом. По-цыгански это означало снять комнату, обвесить ее мерцающей тканью, обставить зеркалами, свечами и иконами, завалить стол картами, блестящими шарами и дать в газету объявление: «Сильная цыганская магия, приворот, потомственная ясновидящая госпожа Мессалина».

– Какая-какая госпожа?! – хохотала я. – Милка, ты с ума сошла! Ты хоть знаешь, кто это?!

– Какая разница... – отмахивалась подруга. – Главное – красиво!

Бизнес госпожи Мессалины довольно быстро пошел в гору. Никаких паранормальных способностей у Милки не было, зато была вполне демоническая внешность и потрясающее умение выслушать собеседника, выхватить суть проблемы и дать довольно дельный совет. Однажды я была свидетельницей того, как подруга в течение двух с половиной часов, сочувственно качая головой, слушала рыдания и жалобы утонченной и очень красивой дамы в кольцах от Тиффани, которую бросил муж из-за юной любовницы. Наконец Милка бросила в чан с водой круглый камешек и что-то долго шептала над ним с умным видом. Дама, сидевшая через стол, ничего не слышала, но внимала с трепетом. Я же давилась смехом, слушая детские потешки: «Дра-татушки-дра-та-та, вышла кошка за кота», которыми Милка обычно утихомиривала свою мелюзгу. Наконец камешек был извлечен из воды, вытерт и торжественно вручен клиентке со словами:

«Вот, дорогая, спрячь под матрас, и пусть лежит: через месяц муж вернется».

Дама ушла с благодарностями и сильно похудевшим кошельком. Я схватилась за голову:

«Милка, а если он не вернется?!»

«Да куда он, родимый, денется...» – беспечно сказала Милка, любуясь рассыпанными по столу долларами. – Ты что, не слышала, о чем она болтала? У них – брачный контракт, в случае развода – все пополам и пожизненное содержание! Оно ему надо – все пополам?! Он же у нее этот... из Думы, как его... Ну, с нефтью-газом что-то! Так что, думаю, даже и не через месяц, а раньше прибежит. Была нужда оборотный капитал делить... да еще из-за шпингалетки какой-то».

Я посмеялась тогда, но все вышло именно так, как обещала подруга. Дама примчалась счастливая, как девочка на выпускном балу, и подарила Милке великолепный бриллиантовый браслет. После этого у меня отпали последние сомнения, и в дальнейшем я без зазрения совести пересылала к «госпоже Мессалине» всех своих стервочек. Визитных карточек Милки у меня всегда была целая пачка, и расходились они очень быстро.

Мои бразильцы, разумеется, очень быстро поняли, чем я занимаюсь. Из деликатности они не задавали вопросов, но однажды я застала их на кухне яростно спорящими и кричащими так, что дрожала посуда на полках. Когда я вошла, наступила тишина, и я поняла, что спорили обо мне.

– Что случилось?

– Ничего... – несколько смущенно отозвался Ману. – Алессандра, можно нам спросить?

– Угу...

– Мария говорит, что ты... как это по-русски... Мама ди санту.

– Мама ди – кто?

– Мать святого, – перевела Мария. – Бог входит в тебя, и ты можешь лечить людей.

– Ну, могу... – проворчала я. – Только в меня никто не входит. Это все... – Я запнулась, вспомнив про свой зеленый шар. Кто знает, откуда он и кто его посылает. Бог? Все может быть... При этом более неверующего человека, чем я, наверное, не было на свете. Я даже не держала в доме, к большому негодованию тети Ванды, ни одной иконы, поскольку не могла поверить, что бог, если он имеется, в самом деле выглядит именно так. В общем, как говорил Степаныч после какой-нибудь удачи или радости, – «Господи, если ты есть, – спасибо тебе, а если нет, – спасибо мне».

Золотая осень кончилась, пришел мерзкий, холодный, мокрый ноябрь с пронизывающим ветром, и первое, что сделали мои квартиранты, – дружно заболели. Однажды я полночи пролежала без сна, слушая, как из-за стенок доносится сопение, кашель и ожесточенное сморкание. Наутро на кухне открылась печальная картина: Мария с распухшим носом и слезящимися глазами, поминутно чихая, грустно обжаривала кофейные зерна. Рядом Жозе, уже одетый для выхода на улицу, яростно сморкался в полотенце. Ману даже не вышел из своей комнаты, и когда я заглянула туда, то увидела гору одеял и торчащий из-под них черный нос. При виде меня нос спрятался, и из-под одеял донеслось придушенное сообщение о том, что встать он не может и никуда не выйдет из дома до самого лета, а зачеты сдаст экстерном.

– Сколько раз вам говорить, чтобы нормальные куртки купили! – сердито сказала я, вернувшись на кухню. – Подождите, скоро еще холоднее будет.

– Еще холоднее? – искренне удивилась Мария между двумя чихами. – Как это?

Я только пожала плечами и накинулась на Жозе:

– Ты с ума сошел? Куда ты собрался, горишь ведь! Ложись, будем лечиться!

– Я не могу, у меня семинар, – сипло объявил Жозе. Взял сумку, замотался шарфом и ушел. Останавливать этого подвижника было бесполезно, и я занялась братом и сестрой. Беспокоить зеленый шар из-за такой ерунды не стоило, я заварила в огромном термосе сухую малину, смородину, мяту, шалфей и липовый цвет, достала аспирин, мед и варенье, растерла Марии грудь и спину барсучьим салом и загнала ее в постель под пуховое одеяло. Ману немедленно потребовал, чтобы и его растерли тоже, и я начала было, но уже через минуту вынуждена была констатировать:

– Фу, кобель... Только одно на уме. Хватит с тебя, пей таблетку сейчас же!

– Она горькая! – неожиданно закапризничал Мануэл.

Я растерялась.

– Ману, тебе три года, что ли?! Мануэл-Энрике-Амадиньо-Сантьяго-де-Пайва-да-Канчерос! Кому говорю! Открывай рот немедленно и глотай!

– А-а, нет... Я не буду! Не хочу! Я лучше просто полежу... Мария! Мария! Мария!!!

Мария из-за стенки что-то сердито и хрипло сказала по-португальски: было очевидно, что спасать брата она не намерена. В конце концов я раздавила ему таблетку аспирина в ложке с вареньем, как это делала тетя Ванда для нас в детстве, и лишь после этого Мануэл, морщась и вздыхая, проглотил лекарство. С тоской посмотрел в окно... и вдруг восторженно завопил на всю квартиру:

– Мария, снег! Снег, Мария!

В кухне с грохотом упала табуретка: видимо, Мария бросилась к окну. Я тоже прилипла носом к стеклу.