Само совершенство. Дилогия - Макнот Джудит. Страница 56

– Как это благородно с вашей стороны, мисс Мэтисон, – с издевкой в голосе протянул он, намеренно не замечая того, как смертельно побледнела Джулия, и продолжил, стараясь подбирать хлесткие и обидные слова: – Ради меня вы дважды пожертвовали своим драгоценным «я». Но вопреки вашему мнению я способен на сдержанность и самоконтроль. Даже такое животное, как я, иногда проявляет некоторую разборчивость. А потому вполне способно отказаться от такого «пиршества», как вы. Даже после пяти лет воздержания.

Джулия не могла не ощущать его гнев, и масштабы этого гнева пугали ее, хотя она и не понимала, что его так разозлило. Обхватив себя руками, словно пытаясь защититься от незаслуженно обидных слов Зака, она попятилась.

Но все, что Джулия чувствовала, Зак мог прочесть в ее выразительных глазах, и, удовлетворенный тем, что достиг своей цели и в отместку за свое унижение причинил ей максимально возможную боль, Зак резко повернулся, подошел к шкафу у телевизора и, полностью игнорируя Джулию, начал перебирать видеокассеты на полках.

Джулия поняла, что ее сейчас отвергли, выбросили за ненадобностью, как использованный бумажный носовой платок, но гордость ее восстала против того, чтобы, поджав хвост, ретироваться в спальню подобно побитой собаке. Упрямо не желая проливать ни одной слезы или показывать, что хоть чуть-чуть расстроена, она подошла к столу и принялась укладывать на нем ровной стопкой журналы. Окрик Зака заставил ее вздрогнуть.

– Иди спать! Или ты собираешься до утра изображать из себя примерную домохозяйку?

Журналы выскользнули из ее рук, и она, хмуро взглянув на него, беспрекословно ему подчинилась.

Боковым зрением Зак наблюдал за ее отступлением. Он отметил про себя, что ушла она с достоинством, но это не помешало ему тут же выбросить из головы всякие мысли о ней. Он давно, еще в восемнадцать, усвоил одну важную для себя истину: достаточно сказать себе, что тех, кто причиняет тебе боль, не существует, и тебе сразу станет легче. Забыв о Джулии, Зак постарался в деталях вспомнить все, о чем говорил в своем репортаже Том Брокау. Зак мог бы поклясться, что, пока он пытался ее успокоить, Брокау что-то сообщил о Доминике Сандини. Он сел на диван и хмуро уставился на экран телевизора. Примерно через два часа начнется ночной выпуск новостей, и Зак решил подождать. У него перед глазами стояло лицо Сандини – задорное, с неизменной ухмылкой уличного забияки. Зак улыбнулся, вспоминая неиссякаемый оптимизм плутоватого итальянца, которому всегда все было нипочем. За те семнадцать лет, что прошли с тех пор, как его восемнадцатилетнего выгнали из дома, Зак приобрел только двух настоящих друзей: Мэтта Фаррела, который был птицей высокого полета, бизнесменом экстра-класса, и Доминика Сандини – автомобильного вора экстра-класса и тоже птицу высокого полета. У них с Домиником не было ровным счетом ничего общего, и Зак не сделал ничего, чтобы завоевать уважение и преданность Сандини. И все же Доминик относился к нему с уважением и преданностью, не требуя ничего взамен, не выставляя никаких условий. Он пробился сквозь стену отчуждения, которой окружил себя Зак, с помощью тупых шуток и забавных историй о своей большой необычной семье. Еще до того как сам Зак понял, что происходит, Доминик сделал его близким другом своей семьи, даже не другом, а членом семьи. Родственники Сандини приходили в тюрьму и вели себя так, словно тюремный двор – идеальное место для семейных праздников. Они совали своих младенцев на руки Заку, когда он меньше всего этого ожидал. В их отношении к Заку присутствовало то же непонятное, приводящее в замешательство сочетание теплой привязанности и сурового семейного надзора, что и в их отношении к Доминику. Оглядываясь назад, Зак понимал, насколько их письма, их домашняя выпечка и даже чесночная колбаса мамы Сандини на самом деле были значимы для него. Как ему будет недоставать этих людей!..

Откинувшись на спинку дивана, Зак закрыл глаза. Он улыбался, думая о Доминике и его семействе, и настроение у него заметно улучшилось. Он решил, что должен найти способ переправить Джине свадебный подарок. Пусть это будет что-то традиционное и нужное в хозяйстве. Скажем, серебряный чайный сервиз. И Доминику – Дому – он тоже пошлет подарок. Что-нибудь особенное. Но что он мог купить Доминику Сандини такого, что действительно пригодится и понравится его другу? Ответ пришел сам собой. Это же очевидно – конечно, парк подержанных автомобилей! Зак даже усмехнулся абсурдности этой мысли.

За пару минут до полуночи, как Зак и надеялся, в новостях повторили репортаж Брокау с коротким видео, которое Зак уже смотрел раньше. На этой пленке Доминику надели наручники, заломив руки за спину, и запихнули на заднее сиденье машины шерифа Амарилло через час после того, как сбежал Зак, но не это заставило Зака нахмуриться, а слова диктора:

– Второй сбежавший преступник, Доминик Сандини, тридцати лет, был схвачен и арестован после короткого сопротивления властям. Его перевезли для проведения допроса в федеральное исправительное учреждение Амарилло, где он делил камеру с Бенедиктом, который все еще находится в розыске. Тюремный надзиратель Уэйн Хэдли описывает Сандини как чрезвычайно опасного преступника.

Подавшись вперед, Зак вгляделся в изображение и с облегчением вздохнул. Доминик не выглядел так, словно его основательно потрепали копы. И все же то, что о нем говорили в новостях, не имело разумного объяснения. Не в интересах Хэдли представлять Доминика преступником. Хэдли мог заработать себе очки, представив дело так, словно его воспитательная работа превратила заядлого рецидивиста в законопослушного гражданина, доверенное лицо администрации, человека, честно трудившегося на благо общества и ради блага того самого общества сообщившего властям о побеге сокамерника. Вчера, когда репортеры назвали Сандини вторым сбежавшим преступником, Зак полагал, что у них просто не было времени взять у Хэдли интервью и выяснить все досконально. Однако к этому моменту времени у них было более чем достаточно, и в том, что у Хэдли взяли интервью, сомневаться не приходилось. Однако Хэдли описывал Доминика как «опасного преступника». Какого черта?

Ответ, который первым пришел Заку на ум, казался невероятным – Хэдли не поверил Дому. Нет, такого просто не могло быть, сказал себе Зак, потому что алиби у Дома было железное. И тогда оставалась лишь одна возможность: Хэдли поверил в алиби Дома, но побег Зака так его разозлил, что он решил отыграться на Доминике. На это Зак не рассчитывал. Он полагал, что раздутое эго Хэдли подскажет ему, что Доминика следует похвалить за бдительность, особенно с учетом того, сколько внимания со стороны средств массовой информации уделялось этому делу. Зак даже не мог представить, что порочные склонности Хэдли могут перевесить его непомерное эго вкупе с соображениями здравого смысла, но если так все и произошло, то методы, которыми мог воспользоваться Хэдли, чтобы выместить свою злобу на Доме, были воистину зверскими. По тюрьме ходили зловещие слухи об избиениях, учиненных Хэдли в «конференц-зале», и часто бывали случаи со смертельным исходом. А что касается травм на теле тех, кто попадал в лазарет, или тех, кто попадал в морг, то Хэдли объяснял их наличие тем, что преступники оказывали сопротивление властям при попытке к бегству, вследствие чего к ним приходилось применять адекватные меры. В конце выпуска новостей тревога Зака переросла в панику, особенно после того, как местный ведущий из Колорадо добавил:

– У нас есть последние новости по расследованию дела о побеге из тюрьмы Бенедикта и Сандини. В соответствии с заявлением тюремных властей Доминик Сандини предпринял вторую попытку к бегству во время допроса относительно его участия в побеге Бенедикта. Трое охранников получили телесные повреждения до того, как Сандини был обезврежен. Сандини привезли в тюремный лазарет, где он сейчас находится в критическом состоянии. Никаких дополнительных сведений о природе его травм и их количестве пока не имеется.