Звезды светят вниз (Звезды сияют с небес) - Шелдон Сидни. Страница 45
Нестройный хор голосов:
– Просим, малыш, просим!
– Моцарта! Моцарта, Фил!
Он со злостью садится на стул, поднимает крышку. Гости продолжают беззаботно болтать. Но вот пальцы коснулись клавиш, и разговор внезапно смолк. В комнате господствует музыка, живая и чистая. Вот тогда он почувствовал себя мастером. Да что там мастером – самим Моцартом.
Прозвучал последний аккорд. Между исполнителем и его аудиторией встала стена тишины. Минуты две приятели отца оставались абсолютно неподвижными, а затем воздух дрогнул от аплодисментов. В этот момент мальчик понял, кем он хочет быть.
– Я всегда знал, что стану пианистом.
– Где вы учились игре?
– До четырнадцати лет – у матери. Потом меня отправили в Филадельфию, в институт Кертиса.
– В Филадельфии вам понравилось?
– Очень.
Четырнадцатилетний паренек, у которого в Филадельфии ни друзей, ни знакомых. Институт – четыре уютных, построенных в начале века особняка неподалеку от Риттенхаус-сквер. Из всех музыкальных учебных заведений страны он больше других напоминает знаменитую Московскую консерваторию. К его выпускникам с гордостью причисляли себя Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джанкарло Менотти, Питер Серкин и еще десяток знаменитостей.
– И вас не мучило чувство одиночества?
– Нет.
Его душило одиночество. Никогда прежде мальчик не покидал стены родного дома. Прочитав свое имя в списке принятых, он понял: начинается новая жизнь, в которой уже не будет места для прошлого. Опытным педагогам не составило труда распознать его дар. Преподавателями по классу фортепиано были Изабелла Венгерова и Рудольф Серкин. Филипп прилежно изучал сольфеджио, на факультативе брал в руки флейту. После занятий он оставался, чтобы сыграть с друзьями пару-тройку камерных произведений. Рояль, служивший когда-то предметом то ли вожделения, то ли ненависти, стал теперь смыслом его жизни. Прикосновения к волшебным черным и белым клавишам отзывались криком испуганной птицы, плеском морской волны, гневным рокотом богов. Этот язык был понятен всей вселенной.
– Первый концерт я дал в восемнадцать, вместе с Детройтским симфоническим оркестром.
– Было страшно?
Он потел от страха. Одно дело – играть перед группой товарищей, и совсем другое – оказаться лицом к лицу с теми, кто за право послушать его заплатил большие в общем-то деньги. Юноша нервно расхаживал за кулисами, когда со спины к нему приблизился менеджер.
– Пора. Иди!
Невозможно забыть чувство, охватившее его на сцене. Послышались ободряющие хлопки, он сел к роялю, и страх тут же улетучился. После этого выступление следовало за выступлением. Ему рукоплескали Европа и Азия, его слава гремела. Предложил свои услуги Уильям Эллерби – самый известный в стране импресарио. Два года спустя о Филиппе Адлере заговорил весь мир.
Филипп посмотрел на Лару, лукаво улыбнулся:
– Перед выходом на сцену я и сейчас испытываю страх.
– Как вообще проходят гастроли?
– О, там никогда не бывает скучно. Однажды вместе с Филадельфийским симфоническим я отправился в Брюссель. Оттуда предстоял перелет в Лондон, но рейс задерживался из-за тумана, и нас всех автобусом повезли в аэропорт Шипхол, Амстердам. Тамошний чиновник объяснил, что зафрахтованный для нас самолет слишком мал, поэтому с собой можно взять или инструменты, или багаж – на выбор. Разумеется, мы предпочли инструменты. В Лондоне до концерта оставались считанные минуты, и мы играли небритые, в футболках и джинсах.
Лара заразительно рассмеялась:
– Готова поклясться – публика приняла вас на ура!
– Это правда. Был еще один случай, в Индиане. Концертный рояль оказался заперт на ключ, пришлось ломать дверь.
Она хмыкнула, а Филипп продолжал:
– В прошлом году, после фестиваля Бетховена в Риме, кто-то из музыкальных критиков писал: «Адлер не пощадил наши уши. Со сцены звучала дикая какофония, главная тема рассыпалась, финал отсутствовал»...
– Ужас! – сочувственно воскликнула Лара.
– Ужас состоял в том, что за роялем сидел не я! Я опоздал на самолет!
Она подалась вперед:
– Вспомните что-нибудь еще.
– На концерте в Сан-Паулу в самый ответственный момент у инструмента отвалились обе педали.
– И как же вы?..
– Закончил сонату Шопена без них. А в другой раз рояль вдруг поехал к рампе... – Когда Филипп говорил о своей работе, голос его звенел от воодушевления. – Я счастливый человек, Лара. Это очень приятно – мановением руки переправлять душу слушателя в иные миры. Музыка позволяет человеку грезить наяву. Иногда я думаю, что она – единственное свидетельство нашего разума. Простите, если мои слова звучат слишком выспренне.
– Ничуть. Ваш талант делает людей счастливыми. Когда я слышу, как вы играете Дебюсси, перед глазами возникает пустынный берег моря и парус на горизонте...
– У меня тоже.
– А ваш Скарлатти переносит меня в Неаполь: полные прохожих улицы, стук копыт, грохот экипажей...
По лицу Адлера было видно, насколько приятно ему это слышать.
В душе Лара испытывала горячую благодарность к профессору Майеру.
– Бела Барток открыл мне прелесть венгерской деревни. Вы, Филипп, как бы расписываете красками холст, и пейзаж вдруг оживает...
– Это похоже на лесть.
– Нет. Это чистая правда.
Официант поставил на столик поднос: куропатка в белом вине, дольки тушеного картофеля, стебли спаржи, фруктовое суфле на десерт. К каждому блюду полагался особый сорт вина. Сделав первый глоток, Филипп произнес:
– Лара, я себя уже исчерпал. Поговорим о вас. Почему вы решили заняться строительством?
Некоторое время она собиралась с мыслями.
– Трудный вопрос. Вы творите руками. Я – головой. Я не строю здание, я создаю и обеспечиваю возможность его строительства. По ночам мне снятся горы кирпича, стальные балки, мешки с цементом. Я даю работу тысячам людей: архитекторам и инженерам, каменщикам и плотникам. Благодаря мне живут достойной жизнью их семьи. В выстроенных ими квартирах находят тепло и уют другие люди. По моим торговым комплексам ходят счастливые покупатели. Я стараюсь приблизить будущее. – Лара неловко улыбнулась. – Ну вот, получилась целая речь. Простите.
– Вы удивительная женщина. Вам это известно?
– Рада, что у вас сложилось такое мнение.
Вечер, казалось, никак не перейдет в ночь. Когда был выпит последний бокал вина, Лара поняла: это любовь. Долгое время она считала любовь досужей фантазией неудачниц. Живший в мозгу ее смутный образ не мог принадлежать реальному мужчине. Но Лохинвар сидел рядом.
Добравшись до постели, она оказалась не в состоянии заснуть. Села, зажгла ночник и стала неслышно повторять каждое произнесенное за ужином слово. Без всяких сомнений, подобного Филиппу Адлеру на свете нет.
Резко зазвонил телефон. Лара с улыбкой сняла трубку, проговорила:
– Филипп...
Голос Пола Мартина ответил:
– Хотел убедиться, девочка, что с тобой ничего не случилось.
– Со мной все в порядке, Пол.
– Как прошла встреча?
– Отлично.
– Ты меня успокоила. Поужинаем завтра?
Лара заколебалась.
– Хорошо.
Интересно, подумала она, что теперь?
Глава 21
Утром посыльный принес дюжину алых роз. Значит, подумала Лара, ему вечер тоже понравился. Она нетерпеливо вскрыла зажатый стеблями конверт. Записка была краткой: «Я уже мечтаю об ужине, девочка. Пол».
В душе поднялась волна досады. Остаток утра прошел в ожидании звонка от Филиппа. Хотя дел было невпроворот, заставить себя сосредоточиться на работе Лара так и не смогла.
В два часа дня Кэти сказала:
– Пришли новые секретарши, которых вы пригласили на собеседование.
– Запускай, только по одной.
Из шести опытных, высочайшей квалификации кандидаток повезло Гертруде Микс, тридцатилетней пышногрудой брюнетке. Открывающиеся перспективы приводили молодую женщину в священный трепет.