Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 48

Громовые проклятия взметнулись с мостовой к окну, где стоял де Флессель.

Не догадываясь о причине, он почувствовал угрозу и отпрянул от стекла.

Но его уже видели, уже знали, где он, и толпа устремилась вверх по лестнице; на сей раз то был всеобщий порыв, и те, кто нес доктора Жильбера, отпустили его, увлекаемые этим приливом, вздымаемым вихрем ярости.

Жильбер тоже хотел пройти в ратушу, но не затем, чтобы мстить, а чтобы защитить де Флесселя. Он уже поднялся на первые ступеньки, как вдруг почувствовал: кто-то настойчиво тянет его назад. Он обернулся, намереваясь избавиться от этих новых знаков внимания, но увидел Бийо и Питу.

– Что там происходит? – спросил доктор, указывая в сторону улицы Тиссерандри.

– Идемте, доктор, идемте, – произнесли одновременно Бийо и Питу.

– Убийцы! – вскричал Жильбер. – Убийцы!

Дело в том, что помощник Делоне рухнул, пораженный ударом топора; разъяренный народ расправился и с жестоким, своекорыстным комендантом, притеснявшим несчастных узников, и с благородным человеком, который неустанно помогал им.

– Да, идем отсюда, – промолвил Жильбер. – Мне стыдно, что меня освободили эти люди.

– Успокойтесь, доктор, – отозвался Бийо. – Те, кто сражался там, и те, кто убивает здесь, – разные люди.

Доктор начал спускаться с лестницы, на которую он поднялся, стремясь на помощь к де Флесселю, и тут людской поток, который совсем недавно ворвался под арку, извергся из нее. Он влек с собой человека, который отбивался, пытаясь вырваться.

– В Пале-Рояль! В Пале-Рояль! – вопила толпа.

– Да, дорогие друзья, в Пале-Рояль! – вторил ей этот человек.

Толпа увлекала его к реке, словно вовсе не собиралась доставить его в Пале-Рояль, а намеревалась утопить в Сене.

– Еще один, которого собираются прикончить! – воскликнул Жильбер. – Попытаемся спасти хотя бы его.

Но только он это произнес, раздался выстрел из пистолета, и дым скрыл де Флесселя.

Жильбер, охваченный безмерным гневом, прикрыл глаза рукой; он проклинал народ, который, будучи столь велик, не нашел в себе силы сохранить чистоту и запятнал свою победу тройным убийством.

А когда он отнял руку от глаз, то увидел три головы, насаженные на пики.

To были головы де Флесселя, де Лома и Делоне.

Одна возвышалась над ступенями ратуши, вторая посреди улицы Тиссерандри, третья на набережной Пельтье.

Они образовали собой как бы вершины некоего треугольника.

– О Бальзамо, Бальзамо! – со вздохом прошептал доктор. – Неужто этот треугольник и символизирует Свободу?

И он устремился к улице Корзинщиков, увлекая за собой Бийо и Питу.

XX. Себастьен Жильбер

На углу улицы Планш-Мибре доктор увидел фиакр, остановил и сел в него.

Бийо и Питу уселись рядом с ним.

– В коллеж Людовика Великого! – крикнул Жильбер, откинулся на спинку сиденья и погрузился в глубокую задумчивость. Бийо и Питу не решились нарушить ее.

Переехав через мост Менял, фиакр покатил по улице Сите, въехал на улицу Сен-Жак и остановился у коллежа.

Париж был в крайнем возбуждении. Новость уже разнеслась по всему городу; слухи об убийствах на Гревской площади перемешивались с горделивыми рассказами о взятии Бастилии; на лицах можно было прочесть, какое разное впечатление производят такие вести на разных людей – ведь на лице высвечивается все, что происходит в душе.

Жильбер не выглянул в окно, не промолвил ни слова. Есть нечто смехотворное в народных овациях, а именно так и воспринимал Жильбер свой сегодняшний триумф.

И потом ему казалось: хоть он и пытался предотвратить кровопролитие, несколько капель пролитой крови все-таки попало на него.

У ворот коллежа доктор вышел и знаком позвал с собою Бийо.

Питу же остался сидеть в фиакре.

Себастьен все еще был в лазарете; принципал коллежа, как только ему доложили о прибытии доктора Жильбера, сам проводил его к мальчику.

Бийо при всей своей ненаблюдательности хорошо знал характер отца и сына и внимательно следил за тем, что происходило у него на глазах.

Насколько мальчик был уязвим, раздражителен и нервичен в горе, настолько спокоен и сдержан он был в радости.

Увидев отца, Себастьен залился бледностью и словно лишился дара речи. У него только слегка задрожали губы.

Потом с криком радости, похожим на крик страдания, он бросился на шею к отцу и молча обнял его.

Доктор так же молча обнял сына. А потом, выпустив из объятий, долго всматривался с улыбкой скорее печальной, чем счастливой.

Наблюдатель более опытный, чем Бийо, мог бы подумать, что мальчика и его отца связывает горе либо преступление.

С Бийо Себастьен был не так сдержан. Когда, наконец, он оказался способен видеть не только отца, появление которого полностью захватило его внимание, то подбежал к добряку фермеру, повис у него на шее и сказал:

– Вы храбрец, господин Бийо. Вы сдержали слово. Благодарю вас.

– Это было не так-то просто, господин Себастьен. Вашего батюшку крепко заперли, и пришлось кое-что сломать, прежде чем мы вытащили его.

– Себастьен, – с некоторой тревогой поинтересовался доктор, – вы здоровы?

– Да, отец, – ответил мальчик. – Хоть вы и нашли меня в лазарете.

Жильбер улыбнулся.

– Я знаю, почему вы здесь, – сказал он.

Мальчик в ответ тоже улыбнулся.

– Вы тут ни в чем не нуждаетесь? – продолжал доктор.

– Благодарю вас, нет.

– Ну что ж, мой друг, я вам даю только один совет, все тот же: трудитесь.

– Да, отец.

– Я знаю, что это слово для вас не пустой и надоедливый звук. Если бы я думал иначе, я не стал бы вам это говорить.

– Не мне, отец, отвечать вам на это, – заметил Себастьен, – а нашему превосходному наставнику господину Берардье.

Доктор повернулся к г-ну Берардье, и тот сделал знак, что хочет сказать ему несколько слов.

– Подождите немножко, Себастьен, – сказал доктор сыну и подошел к принципалу.

– Сударь, – спросил Себастьен у фермера, – а не случилось ли какого-нибудь несчастья с Питу? Он ведь был с вами.

– Он сидит в фиакре у ворот.

– Отец, – попросил Себастьен, – позвольте господину Бийо привести сюда Питу, я был бы рад повидаться с ним.

Жильбер кивнул, и Бийо вышел.

– Что вы мне хотели сказать? – осведомился Жильбер у принципала.

– Только то, что этому мальчику надо советовать не трудиться, а побольше развлекаться.

– Простите, господин аббат, не понимаю.

– Себастьен – прекрасный молодой человек, и все любят его, как сына или как брата, но… – Аббат замолчал.

– Продолжайте, – попросил Жильбер.

– …но если не принять мер, то его убьет…

– Что? – прервал аббата Жильбер.

– …труд, который вы так настойчиво ему рекомендуете.

– Труд?

– Да, сударь, труд. Если бы вы видели его за партой… Он сидит, скрестив руки, сосредоточенно уставясь в словарь.

– Трудится или мечтает?

– В том-то и дело, сударь, что трудится: ищет точное выражение, древний оборот, греческую или латинскую форму. И так он может проводить часы напролет. Да вот взгляните, даже сейчас…

И действительно, хотя не прошло и пяти минут, как отец отошел от Себастьена, а Бийо вообще расстался с ним буквально несколько секунд назад, мальчик впал в задумчивость, напоминающую экстаз.

– И часто с ним такое? – с тревогой спросил Жильбер.

– Я мог бы сказать сударь, что это обычное его состояние. Видите, он опять трудится.

– Вы правы, господин аббат, – согласился Жильбер. – И теперь, когда увидите, что он вот так трудится, постарайтесь его отвлечь.

– Мне будет очень жаль это делать, потому что так он обдумывает сочинения, которые когда-нибудь прославят коллеж Людовика Великого. Говорю вам, через три года этот мальчик получит все премии на конкурсах.