Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки] - Дюма Александр. Страница 101
Король продолжает:
«Когда павильон был расширен, я взял обыкновение приезжать и останавливаться там подолгу, проводить там зиму. Однако, когда меня постигло горе и я потерял моего первенца, я стал наведываться туда лишь проездом. Тогда я решил найти этому обиталищу наиболее разумное применение. Жители, о коих я уже упоминал, вкупе с четырнадцатью другими семьями, что присоединились к ним, достигли общего числа в сто тридцать четыре человека благодаря отменной плодовитости, причиною которой явились чистый воздух, а также проживание под мирной сенью и покой домашнего очага. Принимая во внимание все это, я опасался, что множество младенцев обоего пола, число которых непрестанно росло, в будущем при отсутствии должного воспитания могут образовать опасное сообщество нечестивых строптивцев. Вот почему я задумал учредить воспитательный дом и собрать там детей обоего пола, приспособив для них охотничий павильон. Засим я начал устанавливать правила их воспитания и подыскивать искусных наставников, пригодных для достижения моих целей.
Приведя все в относительный порядок, я стал размышлять о том, что все труды, которых мне это стоило, все расходы, которые еще предстоят, к величайшему прискорбию, окажутся бесполезными, поскольку эти молодые люди, когда их учение подойдет к концу, или превратятся в бездельников, или, желая заняться каким-либо ремеслом, будут принуждены покинуть колонию, чтобы искать свою долю на стороне, ибо лишь немногие смогут остаться здесь на моей службе. А в этом случае, как я полагал, разлука с их почтенными семействами будет для них крайне печальна, да я и сам буду скорбеть, расставаясь с этой прекрасной младой порослью, с этими юношами и девами, на которых я привык смотреть как на моих собственных чад и которых взрастил с такими трудами и заботами! Тогда мои мысли переменили направление. Этой колонией, которая, без конца разрастаясь, может стать полезной для государства, для каждой семьи и каждого человека в отдельности, я решил управлять так, чтобы сделать сих бедных людей спокойными и счастливыми, научив их жить в святой богобоязненности и совершенной гармонии. С тех пор они не дали мне ни единого повода для недовольства; напротив, окруженный ими, я могу наслаждаться тем чувством полнейшего удовлетворения, что столь желанно в часы, когда общественные дела, накапливаясь, зловредно лишают меня покоя».
Итак, мы видим, король Фердинанд нашел наконец «тишину и уединение, необходимые для размышления и отдохновения души». Достигнув этой цели, превышающей все его чаяния, король в благодарность этой прекрасной молодежи, которая веселила его душу, решил дать своей колонии, столь процветающей, а в будущем сулящей еще более пышный расцвет, законы, подобные тем, какие Сатурн и Рея даровали своим народам, жившим в золотом веке.
Для этого он прежде всего упразднил тираническую власть родителей над детьми, власть, так часто мешающую молодым следовать велениям своего сердца и побуждениям природы.
Таким образом, дети получили свободу сами выбирать себе женихов и невест, родители же утратили возможность влиять на эти столь серьезные брачные решения, куда они обычно вмешиваются и по большей части все портят. Ежегодно в день Пятидесятницы, выходя из церкви после большой мессы, юноши должны были в присутствии всей деревни показать, какой выбор они сделали; для этого молодой человек, ни дать ни взять как какой-нибудь пастушок Ватто или Буше, на церковной паперти преподносил букет розовых роз той девушке, которую он полюбил; если та, которой он его дарит, отвечает взаимностью, она в ответ протягивает ему белые розы, и этим все сказано. С этого часа влюбленные становятся женихом и невестой, а в ближайшее воскресенье состоится их свадьба.
В промежутке между этими событиями король приглашает их к себе, разумеется по отдельности; он ведет с ними беседы о их супружеских обязанностях; потом его величество одаривает молодых, причем щедрость дара зависит от того, насколько усердно девушка воспринимает королевские уроки. Отсюда понятно, с каким вниманием невеста впитывает столь важные поучения. Что касается прочих законов, то колония не знает ни судов, ни судей. Если возникает какой-либо спор, трое старцев, выбранных колонистами, разрешают ее, по примеру святого Людовика, под сенью дуба.
Во избежание безумств и роскошеств, привлекающих даже крестьянок, все молодые женщины колонии носят одинаковую одежду — простой, но изящный наряд, изобретенный придворным художником. Если не считать некоторых отличий, разрешаемых самим Фердинандом из особой милости к добрым труженицам, никто не вправе что-либо в нем менять.
Кроме того, в колонии упразднена воинская повинность.
Совершенно очевидно, что король Фердинанд мог добиться таких восхитительных результатов, лишь соединив мудрость царя Соломона со знанием общества, присущим Идоменею.
Итак, не зная, куда пристроить кардинала Руффо, царственный основатель колонии Сан Леучо поставил его во главе этого сообщества. Возможно, это было не самое подходящее место для кардинала. Но говорят же, что умный человек везде на месте, а кардинал Руффо недаром слыл человеком изощренного ума.
Королева, наделенная острым умом не в меньшей степени, чем кардинал Руффо, с глубоким удовлетворением наблюдала за тем, как процветает, растет и умножается колония Сан Леучо. Если король был учеником Соломона и Идоменея, она следовала науке г-жи де Помпадур, царствовавшей, пока король развлекался.
Правда, невеселое это занятие — царствовать в 1793 году от Рождества Христова.
Насколько это было нерадостно, мы увидим, когда возвратимся к рассказу о государственных делах.
LIX
Как я уже говорила, в тот же день, когда в Лондоне стало известно о казни Людовика XVI, английское правительство вынудило посла Франции затребовать паспорта.
Это было оскорбление, которого Франция в своей гордыне стерпеть не могла. Так же как ранее она первая объявила войну Австрии, девять дней спустя после высылки своего посла она объявила войну Англии и Голландии.
Англия только того и ждала. Я собственными ушами слышала, как сэр Уильям и королева подсчитывали военные силы двух держав, с радостью отмечая превосходство боевой оснащенности Великобритании.
Франция не имела ни денег, ни оружия, у нее и армии почти что не было. Все ее военно-морские силы насчитывали шестьдесят шесть линейных судов и девяносто шесть фрегатов и корветов.
Состояние финансов Англии оставалось столь благоприятным, что г-н Питт даже шутил: если, вопреки всякому вероятию, у него найдется достаточно средств, чтобы выплатить долг, он и не подумает это делать, а скорее выбросит деньги в Темзу.
Британский военно-морской флот располагал ста пятьюдесятью восемью линейными кораблями, двадцатью двумя пятидесятипушечными парусниками, двадцатью пятью фрегатами и ста восемью куттерами.
Следовательно, по количеству военных судов Англия превосходила Францию примерно в четыре раза.
Прибавьте к этому сотню военных кораблей, которыми владела Голландия, и вы убедитесь, что две союзные державы могли противопоставить ста шестидесяти двум судам неприятеля флот из пятисот трех военных кораблей.
Эти расчеты, раз десять повторенные перед лицом короля Фердинанда, придали ему решимости присоединиться к Англии: 20 июля 1793 года, не проявив никаких видимых намерений порвать отношения с Францией, правительство Неаполя подписало секретный договор с британским правительством.
В договоре указывалось, что неаполитанский король обязуется направить в помощь английской эскадре, посланной в Средиземное море, двенадцать судов, в том числе четыре линейных корабля и столько же фрегатов, а также шеститысячное войско, в дополнение к войскам, погруженным на корабли этой эскадры.
От своего председательства в Государственном совете король почти совсем отказался — вместо него на совещаниях присутствовала королева, исполненная яростного гнева и требующая решительных действий. Люди и суда были готовы через два месяца и двинулись навстречу англо-испанскому флоту, крейсировавшему в виду Тулона.