Королева Марго (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 32

– Да.

– А кто он такой?

– Ты все расспрашиваешь меня, а ведь рассказывать должна ты. Кончай свое, тогда начну я.

– В двух словах вот что: король Наваррский влюблен в другую, а мною не интересуется. Я ни в кого не влюблена, но не хочу принадлежать и ему. А между тем необходимо нам обоим изменить свое представление о нашем браке или, по крайней мере, сделать вид, что мы его изменили. Срок для этого – завтрашнее утро.

– Что ж тут трудного?! Перемени твое представление, и – уж будь уверена! – свое он переменит!

– Вот в том-то и трудность, что мне меньше чем когда-либо хотелось бы менять свое.

– Надеюсь, это только в отношении мужа?

– Анриетта, меня тревожит совесть.

– В каком смысле?

– В религиозном. Ты делаешь различие между католиками и гугенотами?

– В политике?

– Да.

– Конечно.

– А в любви?

– Милый друг, мы, женщины, до такой степени язычницы в этом вопросе, что допускаем любые секты и поклоняемся нескольким богам.

– В одном-едином, не так ли?

– Да, да, – ответила герцогиня с чувственным огоньком в глазах, – в том боге, у которого повязка на глазах, на боку колчан, а за спиною крылья и кого зовут Амур, Эрос, Купидон. Дьявольщина! Да здравствует служение ему!

– Однако у тебя очень своеобразный способ ему служить: ты швыряешь камнями в головы гугенотов.

– Будем поступать хорошо, а там пусть себе болтают, что хотят. Ах, Маргарита! Как извращаются и лучшие понятия, и лучшие поступки в устах толпы!

– Толпы?! Но, помнится, тебя-то расхваливал мой брат Карл?

– Твой брат Карл, Маргарита, страстный охотник, целыми днями трубит в рог и от этого очень похудел… Я не принимаю даже его похвал. Кроме того, я же дала ответ твоему брату Карлу… Ты разве не слыхала?

– Нет, ты говорила слишком тихо.

– Тем лучше, мне придется больше рассказать тебе… Да, Маргарита! А где конец твоих признаний?

– Дело в том… в том…

– В чем?

– В том, что если твой камень, о котором говорил брат мой Карл, имел политическое значение, то я лучше воздержусь, – смеясь, ответила королева.

– Ясно! – воскликнула Анриетта. – Ты избрала себе гугенота. Тогда, чтобы успокоить твою совесть, я обещаю тебе в следующий раз избрать своим любовником гугенота.

– Ага! Как видно, на этот раз ты избрала католика?

– Дьявольщина! – воскликнула герцогиня.

– Ладно! Ладно! Все понятно.

– А каков наш гугенот?

– Его я не избирала, этот молодой человек для меня ничто и, вероятно, никогда ничем не будет.

– Но это не причина, чтобы не рассказать мне о нем. Ты знаешь, как я любопытна. А все-таки, каков же он?

– Несчастный молодой человек, красивый, как Нисос Бенвенуто Челлини, укрылся у меня, спасаясь от убийц.

– Ха-ха-ха! А ты сама его чуть-чуть не поманила?

– Бедный юноша! Не смейся, Анриетта, в эту минуту он еще находится между жизнью и смертью.

– Он болен?

– Тяжело ранен.

– Но раненый гугенот в теперешние времена – большая обуза! И что ты делаешь с этим раненым гугенотом, который для тебя ничто и никогда ничем не будет?

– Я его прячу у себя в кабинете и хочу спасти.

– Он красив, он молод, он ранен; ты его прячешь у себя в кабинете, ты хочешь его спасти. Тогда твой гугенот будет крайне неблагодарным человеком, если не проявит большой признательности!

– Он ее уже проявляет; боюсь только… не больше ли, чем мне хотелось бы.

– А этот бедный молодой человек… тебя интересует?

– Только по человечности.

– Ох уж эта человечность! Бедняжка королева, вот эта добродетель и губит нас, женщин!

– Да, ты понимаешь – ведь каждую минуту могут войти ко мне и король, и герцог Алансонский, и моя мать, и, наконец, мой муж!

– Ты хочешь попросить меня, чтобы я приютила у себя твоего гугенотика, пока он болен, а когда он выздоровеет, вернуть его тебе, не так ли?

– Насмешница! Нет, клянусь тебе, что я не преследую такой далекой цели, – ответила Маргарита. – Но если бы ты нашла возможность спрятать у себя несчастного юношу, если бы ты могла сохранить ему жизнь, которую я спасла, то, конечно, я была бы искренне признательна тебе. В доме Гизов ты свободна, за тобой не подсматривают ни муж, ни деверь, а кроме того, за твоей комнатой, куда, к счастью для тебя, никто не имеет права входа, есть кабинет вроде моего. Так дай мне на время этот кабинет для моего гугенота; когда он выздоровеет, ты отворишь клетку, и птичка улетит.

– Милая королева, есть одно затруднение: клетка занята.

– Как? Значит, ты тоже спасла кого-нибудь?

– Об этом-то я и говорила твоему брату Карлу.

– А-а, понимаю – вот почему ты говорила тихо, так, что я не слышала.

– Послушай, Маргарита, это замечательное приключение, не менее прекрасное, не менее поэтичное, чем твое. Когда я оставила тебе шестерых телохранителей, а с шестью остальными отправилась в дом Гизов, я видела, как поджигали и грабили один дом, отделенный от дома моего деверя только улицей Катр-Фис. Вхожу к себе в дом, вдруг слышу женские крики и мужскую ругань. Выбегаю на балкон, и прежде всего мне бросается в глаза шпага, своим сверканием, казалось, озарявшая всю сцену. Я залюбовалась этим неистовым клинком: люблю красивое!.. Затем, естественно, стараюсь разглядеть и руку, приводящую в движение клинок, и того, кому принадлежит сама рука. Гляжу по направлению криков и стука шпаг и вижу наконец мужчину… героя, своего рода Аякса, сына Теламона, слышу его голос – голос Стентора, прихожу в восхищение, вся трепещу, вздрагиваю при каждом угрожающем ему ударе, при каждом его выпаде. Четверть часа я испытывала такое волнение, какого, поверишь ли, я не чувствовала никогда, – я даже не думала, что оно вообще возможно. Я стояла молча, затаив дыхание, забыв себя, как вдруг герой мой скрылся.

– Как это случилось?

– На него свалился камень, брошенный в него какой-то старухой; тогда, подобно Киру, я обрела голос и закричала: «Ко мне! На помощь!» Прибежали мои телохранители, подхватили его, подняли и перенесли в ту комнату, которую ты просишь для твоего питомца.

– Увы! Я понимаю тебя, Анриетта, и тем больше, что твое приключение почти такое же, как мое.

– С той только разницею, моя королева, что я слуга моего короля и моей религии и мне не нужно куда-то прятать моего Аннибала де Коконнаса.

– Его зовут Аннибал де Коконнас? – повторила Маргарита и расхохоталась.

– Грозное имя, не правда ли? – сказала Анриетта. – И тот, кто носит это имя, его достоин. Какой боец, дьявольщина! И сколько крови пролил! Надень свою маску, милая королева, – вот и наш дом.

– Зачем же маска?

– Затем, что я хочу показать тебе моего героя.

– Он красив?

– Во время битвы он мне казался бесподобным. Правда, то было ночью, в зареве пожарищ. Сегодня утром, при дневном свете, должна признаться, он показался мне похуже. Тем не менее думаю, что он тебе понравится.

– Итак, моему подопечному отказывают в доме Гизов. Очень жаль, потому что дом Гизов – самое последнее место, где вздумают разыскивать гугенотов.

– Нисколько не отказывают: сегодня же вечером я велю перенести его сюда; один будет лежать в правой части комнаты, а другой – в левой.

– Но если они узнают, что один из них протестант, а другой католик, они съедят друг друга.

– О, этого можно не опасаться. Коконнас получил в лицо такой удар, что почти ничего не видит, а у твоего гугенота такая рана в грудь, что он почти не может двигаться… а кроме того, внуши ему не говорить на темы о религии, и все пойдет как нельзя лучше!

– Да будет так!

– Решено! Теперь войдем в дом.

– Благодарю, – сказала Маргарита, пожимая руку своей приятельницы.

– Здесь, мадам, вы будете опять вашим величеством, – предупредила герцогиня Невэрская, – и разрешите мне принять вас в доме Гизов, как это подобает по отношению к королеве Наваррской.

И герцогиня, сойдя с носилок, почти стала на одно колено, чтобы помочь выйти Маргарите, потом, указав рукой на двери в дом, охраняемые двумя часовыми с аркебузами, последовала сзади в нескольких шагах от королевы, которая величественно шествовала впереди герцогини, сохранявшей смиренный вид все время, пока они были на виду у всех. Придя к себе в комнату, она затворила дверь и позвала свою камеристку, очень подвижную сицилианку.