Сальватор - Дюма Александр. Страница 229

– Черт возьми, о чем же он, интересно, попросит? – произнес граф Рапт.

– Узнать этого не удалось, – ответил Бордье. – Но…

– Тихо! Вот и он, – сказал граф.

В комнату вошел аптекарь.

– Входите, входите, мсье Рено, – сказал приветливым голосом кандидат в депутаты. Увидев, что аптекарь робко застыл на пороге, он подошел к нему, взял его за руку и чуть ли не силой усадил в кресло.

Попутно граф Рапт успел крепко пожать руку аптекаря.

– Это слишком большая честь для меня, мсье, – прошептал аптекарь. – Честное слово, слишком большая честь.

– Как! Слишком большая честь? Такие замечательные люди, как вы, мсье Рено, встречаются очень редко. Но когда встречаются, я с удовольствием жму им руку. Кстати, некий великий поэт сказал:

Вы ведь знаете имя этого великого поэта, не так ли, мсье Рено?

– Да, господин граф: это бессмертный Аруэ де Вольтер. Но в том, что я знаю и восхищаюсь господином Аруэ де Вольтером, нет ничего удивительного. Меня удивляет то, что вы меня знаете.

– Знаю ли я вас, дорогой мсье Рено! – сказал граф Рапт тем же самым тоном, каким Дон Жуан произносил: «Дорогой господин Диманш, знаю ли я вас? Думаю, что да, и уже давно!» – И мне особенно приятно сознавать, что вы пришли ко мне с улицы Сен-Жак. Если я не ошибаюсь, вы ведь живете теперь на улице Ванно?

– Да, мсье, – ответил аптекарь, удивляясь все больше и больше.

– И чему же я обязан счастью видеть вас у себя, дорогой мсье Рено?

– Я прочел ваш предвыборный манифест, господин граф.

Граф кивнул.

– Да, я прочел его, и даже дважды, – подтвердил аптекарь, – и та ваша фраза, в которой вы говорите о несправедливостях, творящихся под прикрытием религии, заставила меня, несмотря на все мое отвращение, выйти из моего мирка – я ведь философ, господин граф, – и прийти к вам для того, чтобы сообщить вам несколько фактов в подтверждение ваших слов.

– Говорите, дорогой мсье Рено, и знайте, что я буду очень и очень признателен вам за те сведения, которые вы хотите мне дать. Ах, дорогой мсье Рено, в какое грустное время мы живем!

– Время лицемерия и ханжества, мсье, – тихим голосом ответил на это аптекарь, – когда господствуют попы! Известно ли вам, что недавно случилось в Сент-Ашеле?

– Да, мсье, да.

– Судейских, маршалов видели там во время процессии со свечами в руках.

– Это достойно сожаления. Но полагаю, что вы пришли ко мне вовсе не для того, чтобы поговорить о том, что произошло в Сент-Ашеле.

– Нет, мсье, нет.

– Тогда поговорим о делах. Ведь ваши дела одновременно и мои, дорогой сосед. Но присядьте же.

– Никогда, мсье!

– Почему же никогда?

– Просите меня обо всем, что угодно, господин граф, но только не о том, чтобы сесть в вашем присутствии. Это было бы слишком большой честью для меня.

– Что ж, не стану спорить. Говорите же, что привело вас ко мне. Но только как товарищу и другу.

– Мсье, я являюсь владельцем недвижимости и аптекарем. И с честью справляюсь с этими двумя делами, как вам, очевидно, известно.

– Я знаю об этом, мсье, знаю.

– Я работаю аптекарем вот уже тридцать лет.

– Да, понимаю: вы начали с аптекаря и потихоньку сумели стать домовладельцем.

– От вас ничего нельзя скрыть, мсье. Так вот, смею сказать, что за тридцать лет, хотя мы и пережили консульство и империю господина Буонапарте, господин граф, ничего подобного мы не видели.

– Что вы имеете в виду? Вы пугаете меня, дорогой мсье Рено!

– Торговля идет из рук вон плохо! Мы едва зарабатываем на пропитанье, мсье!

– И в чем же причины подобного застоя, особенно в вашем деле, дорогой мсье Рено?

– Это уже не мое дело, господин граф. Я говорю вам об этом для того, чтобы показать, что у меня нет никаких личных интересов. Вот уже три месяца, как я передал дело в руки моего племянника.

– Надеюсь, на хороших условиях? По-родственному?

– Точно, по-родственному: в рассрочку. Так вот, господин граф, торговля в руках моего племянника остановилась, на некоторое время даже прекратилась. Когда я говорю на некоторое время, я выражаю надежду, а не уверенность. Представляете, никто ничего не делает, господин граф.

– Черт! Черт! Черт! – произнес с напускным волнением будущий депутат. – И что же или кто же мешает торговле вашего племянника, дорогой мсье Рено? Его политические взгляды или ваши, слишком смелые, быть может?

– Ни то и ни другое, мсье. Политические взгляды тут вовсе ни при чем.

– А! – снова произнес граф с хитрым видом, придавая своим словам интонацию некоторой простоты, которая, следует отметить, не была ему привычна, но которую он посчитал необходимой для того, чтобы завоевать доверие собеседника. – Так, значит, у нас есть аптекари и помоложе…

– Да. Господин Гаде-Гасикур, аптекарь так называемого императора, господина де Буонапарте. Вы ведь знаете, что я зову его только господином де Буонапарте.

– Именно так очень любил его называть Его Величество Людовик XVIII.

– Я этого не знал. Король-философ, которому мы обязаны Хартией. Но, возвращаясь к торговле моего племянника…

– Я не смел вернуть вас к этой теме, дорогой мсье Рено. Но поскольку вы сами об этом вспомнили, с удовольствием выслушаю вас.

– Так вот, как я уже сказал, будь то жирондист или якобинец, роялист или сторонник империи, – я всех их называю наполеоновцами, мсье.

– Это название я нахожу весьма красочным.

– Вот я и говорю, что мнения, какими бы они ни были, не могут повлиять ни на катар, ни на насморк.

– В таком случае, дорогой мсье Рено, позвольте мне сказать вам, что я не понимаю, каковы причины того, что простывшие люди перестают принимать лекарства.

– Однако же, – прошептал как бы про себя аптекарь, словно находясь в глубоком раздумье, – я прочитал ваш манифест. И мне показалось, что я понял его тайный смысл. Поэтому-то я и решил, что мы должны понимать друг друга с полуслова.

– Объяснитесь, пожалуйста, дорогой мсье Рено, – сказал граф Рапт, начиная терять терпение. – Ибо, скажу вам честно, я не совсем понимаю, какое отношение может иметь мой предвыборный манифест к плохому ходу дел у вашего племянника.

– Не понимаете? – удивленно спросил аптекарь.

– По правде говоря – нет, – довольно сухо ответил будущий депутат.

– А разве не вы довольно прозрачно намекнули на грехи, совершаемые попами? Так я называю священнослужителей.

– Давайте разберемся, мсье, – покраснев, оборвал его господин Рапт, не желавший заходить с чьей-то помощью в либерализме дальше того, чем это делала газета «Конститюсьоннель».

 – Я, конечно, говорил о несправедливостях, совершаемых некоторыми лицами под прикрытием религии. Но я не употреблял выражений столь… строгих, к которым только что прибегли вы.

– Простите меня за это выражение, господин граф. Но, как сказал господин Вольтер:

Граф Рапт собрался уже было заметить достойному аптекарю, что цитата была приведена им неточно по отношению к автору, хотя и точно в отношении к самому стихотворению. Но потом решил, что момент для того, чтобы затевать литературную полемику, был не самый удачный, и поэтому промолчал.

– Я не умею играть словами, – продолжил аптекарь. – Образования я получил ровно столько, сколько нужно для того, чтобы честно содержать и воспитывать семью. И я вовсе не претендую на то, что выражаюсь, как член Академии. Однако же я прочел ваш манифест и увидел, что мы с вами единодушны. Если, конечно, я правильно его понял.

Эти произнесенные с некоторой прямотой слова на мгновение озадачили кандидата в депутаты, который, решив, что его избиратель заведет его слишком далеко, поспешил остановить его такими вот лицемерными словами: