Цезарь - Дюма Александр. Страница 63
И он продолжает называть себя Гнеем Великим!
Ведь я говорил вам, дорогие читатели, что Помпея сильно преувеличивают. Стоит ли говорить, что Цицерон не был единственным, кто думал и гворил, что Помпей глупец и трус.
Помпей трус! какое нелепое словосочетание! но чего вы хотите? я взялся показать вам великих людей в домашнем платье; а с великими людьми все обстоит так же, как и с рагу из зайца: чтобы подать вам великого человека, мне нужен великий человек.
Посмотрим дальше; на этот раз Цицерону пишет Целий.
«Скажи откровенно, видел ли ты когда-нибудь большего глупца, чем твой Гней Помпей? Вызвать такой страшный шум, такое великое потрясение, чтобы потом делать одни только глупости!
А наш Цезарь, напротив, какая мощь в действии и, главное, какая умеренность в победе! Доводилось ли тебе когда-нибудь читать или слышать о чем-либо подобном? Что ты на это скажешь? а как тебе показались наши солдаты, а? наши славные солдаты, которые в этой такой трудной местности, по такой холодной зиме, вышли в поход, словно на прогулку? Во имя Юпитера! что за молодцы!
Но как бы вы смеялись надо мной, если бы вы узнали, что в глубине души пугает меня во всей этой славе, к которой я совершенно непричастен! Об этом я могу сказать только при встрече. Все, что я знаю, это что он намерен вызвать меня в Рим, как только прогонит Помпея из Италии. Впрочем, полагаю, что к этому часу это уже сделано, если только Помпей не предпочтет быть осажденным в Брундизии.
Привет вашему сыну Цицерону!»
Со своей стороны, Цезарь снова пишет Цицерону. Откуда? Письмо не датировано. Да знает ли и сам Цезарь, где он находится? Он продвигается вперед так же быстро, как Помпей бежит.
«Время поджимает меня; мы в походе, и легионы уже выступили вперед. Тем не менее, я не хочу отпускать Фурния, не отправив вам ни слова признательности. Я настоятельно прошу вас, как о большом одолжении, вернуться в Рим. Я надеюсь, что скоро буду там. Как бы я хотел увидеть вас там, чтобы воспользоваться вашим влиянием, вашими познаниями, вашим достоинством, всеми вашими возможностями, наконец!
Я заканчиваю так же торопливо, как и начал: время летит; простите, что пишу вам так коротко. Фурний расскажет вам остальное».
Итак, Цицерон нужен всем. Помпей тянет его в сторону Брундизия, Цезарь зовет его в Рим. Кого же он послушает? О! если бы он смел, он бы тут же бросил Помпея и помчался к Цезарю!
– О! если бы я еще не был ангажирован, – говорит он; – но у меня такие обязательства перед Помпеем, что я не могу допустить даже тени неблагодарности.
Он ответил Цезарю:
Цицерон, император, шлет привет Цезарю, императору!
«Я получил твое письмо, которое ты отправил мне с нашим Фурнием, и в котором ты призываешь меня вернуться в Рим.
Ты говоришь, что хотел бы воспользоваться моими познаниями и моим достоинством. Но ты добавляешь: моим влиянием и всеми моими возможностями. Это дело другое, и я задаюсь вопросом, какой смысл ты вкладываешь в эти слова.
Разумеется, я думаю, что твоя высокая мудрость может внушить тебе только стремление к миру, покою и согласию для наших сограждан. Если это так, Цезарь, то ты совершенно прав, и я действительно тот самый человек, который тебе нужен, и по моим взглядам, и по моей природе.
Если мои предчувствия не обманывают меня, и если ты действительно испытываешь некоторую благосклонность к Помпею и хочешь примирить его с тобой и с Республикой, ты нигде не найдешь лучшего посредника, чем я, который всегда давал ему, равно как и сенату, самые лучшие советы, когда я мог; чем я, который не встал деятельно ни на одну из сторон, когда была объявлена война. И я никогда не ограничивался простым высказыванием моего мнения, но я приложил усилия, чтобы и другие разделили его.
Сегодня, уверяю тебя, Цезарь, я не могу с безразличием смотреть на унижение Помпея; поскольку несколько лет назад я сделал тебя и его своими идолами, и старался быть вам обоим самым преданным другом.
Поэтому я прошу тебя Цезарь, я заклинаю тебя, стоя на коленях, отложи на минуту заботы, которые занимают тебя, и подумай о том, чтобы позволить мне остаться честным, преданным, благодарным, наконец, в память о величайшем благодеянии, оказанном мне. Пощади же единственного человека, который может послужить посредником между тобой и Помпеем, между вами и нашими согражданами.
Я уже благодарил тебя за то, что ты спас жизнь Лентулу, и тем самым сделал для него то, что он сделал для меня. Но с тех пор, как он написал мне письмо с изъявлениями своей признательности, мне кажется, что я разделил с ним это благодеяние.
И если такова моя благодарность за Лентула, сделай так, умоляю тебя, чтобы я мог быть так же благодарен тебе и за Помпея».
Так что, как видите, Цицерон полон благих намерений. Но все это ни к чему не приведет.
– Приезжай как посредник, – говорил Цезарь.
– Будут ли у меня развязаны руки? – спрашивал Цицерон.
– Я не собираюсь диктовать тебе твои действия, – отвечал Цезарь.
– Я предупреждаю тебя, что если я приеду в Рим, – настаивал Цицерон, – я буду склонять сенат помешать тебе отправиться в Испанию и перенести войну в Грецию. Кроме того, я предупреждаю тебя, что я всякий раз буду выступать в пользу Помпея.
– Тогда не приезжай, – отозвался Цезарь.
И Цицерон действительно остался в Формиях, – по крайней мере, до нового приказа.
Но там, в Формиях, Цицерон был очень встревожен, потому что получил записку от Бальба.
Не напоминает ли это вам некую античную Фронду, посерьезнее той, что была в XVII веке, со всеми этими утренними записочками; но только вместо подписей г-на де Ларошфуко и кардинала де Реца на них стояли подписи Помпея и Цезаря.
Итак, Цицерон получил такую записку:
Бальб шлет привет Цицерону, императору!
«Мы получили от Цезаря очень краткое письмо, копию которого я посылаю тебе; по его краткости ты можешь судить, как он занят, раз столь лаконично пишет о столь важных делах.
Если произойдет что-либо новое, я сразу же напишу тебе».
Цезарь Оппию и Корнелию Бальбу.
«Я прибыл в Брундизий на рассвете за шесть дней до мартовских ид и сделал свои приготовления. Помпей в Брундизии; он послал ко мне Н. Магна, чтобы поговорить о мире. Что я ответил ему, вы скоро узнаете; я не захотел медлить ни минуты, чтобы известить вас; как только ко мне вернется надежда на какое-нибудь соглашение, я вам сообщу».
«Теперь, мой дорогой Цицерон, ты понимаешь мою тревогу! вот уже второй раз мне подают надежду на примирение, и я с дрожью вижу, как улетучивается эта надежда; к несчастью, меня там не было, и теперь я могу лишь возносить молитвы, что я и делаю вполне искренне; если бы я был там, возможно, я бы смог быть полезен; теперь же я томлюсь на кресте ожидания».
Такова скрытая сторона этого дела; перейдем же к его внешней стороне. Цезарь совершил поход со своей обычной скоростью. После того, как он взял Корфиний (наш современный Сан-Перино, который многие историки ошибочно принимают за Корфу (Керкиру); после того, как он подарил жизнь Домицию и Лентулу Спинтеру, которую они считали однозначно погубленной, он последовал берегом Адриатического моря.
Цезарь, воевавший с галлами, имел только те суда, на которых он плавал к берегам Англии, и у него не было времени провести их через Гардирский пролив в Адриатику. Как мы сказали, Цезарь проследовал берегом Адриатического моря и прибыл к Брундизию. Он отправил вперед себя Магия, префекта Помпея, которого он перехватил в дороге и отослал обратно к его хозяину.
Магию было поручено сказать Помпею:
– Цезарь идет сюда: он говорит, что в интересах Республики вам нужно встретиться, но одним, без свидетелей; издалека и через посредника ничего не устроится.