Цезарь (др. перевод) - Дюма Александр. Страница 90

— Ваше счастье, — сказал он, — что попали ко мне в пленники! Вас, конечно, насильно заставили воевать на стороне Цезаря. А потому не сомневайтесь и говорите в открытую: хотите служить идеалам Республики и всех добропорядочных людей? Тогда можете быть уверены, вам не только сохранят жизнь, но вы получите и приличное вознаграждение.

Сципион говорил так, словно был уверен, что пленные с радостью и готовностью примут его предложение. Но центурион, когда ему дали слово, заговорил, даже не называя Сципиона императором:

— Я, твой пленник, благодарю тебя за то, что предлагаешь мне жизнь и свободу. Я бы с радостью принял такие лестные предложения, если бы мне не пришлось совершить при этом преступления.

— Преступления? — удивился Сципион.

— Конечно, — ответил центурион. — Разве не преступление пойти в бой против Цезаря после того, как я провоевал на его стороне более двадцати лет? Что ж теперь — поднять свой меч против своих же боевых товарищей, за которых не раз был готов отдать жизнь? А потому прошу тебя, Сципион, не припирай меня к стенке! Если хочешь попробовать свои силы, позволь мне выбрать десятерых из твоих пленных. И с этой горсткой соратников я готов сразиться с целой твоей когортой, любой, которую выберешь! А по исходу нашего сражения сможешь судить и об исходе войны.

Сципион возмутился — предложение показалось ему оскорбительным. Он приказал немедленно казнить центуриона, а заодно — и всех остальных пленных в возрасте до тридцати пяти лет. Приказ был тут же исполнен. Остальных, а точнее — Тацида, Консидия и всех, кого захватили вместе с ними, Сципион даже не захотел видеть. Их распределили по разным частям его армии.

Цезарь, узнав о случившемся, был так удручен, что незамедлительно лишил звания капитанов галер, патрулировавших в море перед Тапсом, чтобы это послужило уроком остальным и впредь они надежнее охраняли конвои.

Примерно в то же время Цезарю пришлось познакомиться с таким явлением, как самум [407]. Однажды ночью, после захода плеяд, где-то около второй смены караула, поднялась страшная буря. Ветер нес с собой тучи песка и камней, было такое ощущение, что на лагерь обрушился каменный дождь. Это мало беспокоило воинов Сципиона, у которых было достаточно времени, чтобы построить шалаши, где они могли укрыться. Зато для людей Цезаря буря оказалась настоящим кошмаром, так как они меняли местоположение почти каждую ночь, переходя из лагеря в лагерь, и у них не было возможности выстроить хоть какое-то укрытие. Несчастные бежали, словно обезумев, пытаясь укрыться от урагана щитами, но ветер сносил их с земли, переворачивал, крутил на месте. Это была страшная ночь, ночь, похожая на поражение. Все продовольствие было испорчено, костры погасли, а воздух до такой степени зарядился электричеством, что на остриях копий пятого легиона вспыхивали язычки пламени — явление, ужаснувшее многих солдат.

Прошло уже два или три месяца, а Цезарь все никак не мог сойтись с неприятелем, в решающем сражении. Правда, за это время ему удалось собрать все свои силы, он использовал это время, чтобы провести учения, тренируя своих солдат противостоять слонам, для чего огромных зверей специально доставили из Италии. Теперь лошади и всадники уже не шарахались от этих гигантов.

И вот однажды ночью Цезарь покинул свой лагерь и, сделав марш-бросок, какой мог сделать только он, 4 апреля осадил город Тапс. Гарнизоном Тапса командовал Вергилий. Хотя он и был одним из самых храбрых легатов Помпея, хотя у него и был сильный гарнизон, но атакованный со всех сторон понял, что долго ему не продержаться.

Итак, Сципион должен был выбирать: бросить на произвол судьбы одного из своих лучших командующих или рискнуть и пойти на решающее сражение. Он выбрал второе — кинулся на помощь, разделив свою армию на две части. Теперь, вместе с Юбой, у них было три лагеря.

Цезарь начал обносить город осадными укреплениями. Он знал, как развиваются события, оценил свое положение. Но вдруг он остановил земляные работы, приказал солдатам взять в руки оружие, оставил два легиона под командованием своего проконсула, чтобы охранять лагерь, и поспешил навстречу врагу. Менее чем через час две армии оказались друг против друга.

Часть неприятельского войска сохраняла боевой порядок, остальные же занимались возведением укреплений и находились перед рвом, по флангам которого стояли слоны.

Цезарь выстраивает свою армию в три линии: второй и десятый легионы ставит на правом крыле, девятый и восьмой — на левом, остальные пять — в центре, чтобы прикрыть пращников, лучников и пять когорт, специально обученных противостоять слонам. Затем, проходя быстрым шагом между рядами, он напоминает ветеранам, своим бравым старым солдатам о добытых ими победах, стараясь воодушевить и остальных, но вдруг останавливается в смятении и весь дрожа.

Цезарь почувствовал, что его охватил приступ страшной болезни, от которой он уже давно страдал, — эпилепсии. Его немедленно окружили легаты, прося не забыть отдать последние приказания — пароль к атаке.

Обескровленными губами, тихим голосом он еле смог вымолвить нужные слова: Bona Fortuna! («Желаю удачи!»), которые распространились со скоростью молнии по всему войску. Затем, чувствуя, что не в силах более бороться с приступом, охватившим его, и что это зло не исчезнет, пока не сделает свое дело, он попытался остановить бой. Но было уже поздно: неожиданно прозвучал сигнал к атаке. Это трубача с правого крыла солдаты заставили подать сигнал.

Словно сквозь туман Цезарь видит, как его армия начинает двигаться, но земля убегает у него из-под ног, небо то черного, то кроваво-красного цвета, и, чтобы никто не увидел пены, появившейся в уголках его рта, он, собрав остатки сил, прикрывается плащом и падает на землю, бормоча:

— Bona Fortuna!

И действительно, все зависит от удачи, так как на сей раз гений его не участвует в сражении.

Эта битва стала вторыми Фарсалами. Солдаты Цезаря не только завладели полем боя, они захватили и лагерь противника. Помпеянцы пытались найти убежище в другом лагере, где останавливались накануне, но победители кинулись за ними следом. Однако, дойдя до укреплений, замешкались, не зная, как поступить. К счастью, припадок у Цезаря к этому времени прошел, и он быстро примчался, крича:

— В ров, друзья, в ров!

Второй лагерь был захвачен, как и первый!

Покинутые Сципионом и Юбой, уносившими ноги со скоростью ветра, их солдаты были безжалостно уничтожены. Цезарь не мстил — Цезарь никогда не делал этого, — это сама смерть настигла его врага.

Как и после Фарсал, об одержанной под Тапсом победе дошли до нас некоторые странные слухи и подробности, о которых рассказывали очевидцы. Один ветеран из пятого легиона видел раненого слона, который, озверев от боли, набросился на безоружного сенатора, топтал его ногами и бил хоботом. Тогда солдат, бесстрашно приблизившись к слону, метнул в него копье. Раненный вторично слон оставил полураздавленное тело и накинулся на нового обидчика. Он схватил солдата хоботом, раскачал в воздухе и собрался ударить о землю. Но, хотя все это длилось какой-то миг, солдат успел с такой силой ударить мечом по хоботу, что отсек его, а сам упал на землю, будучи еще окольцован хоботом, словно гигантской змеей. Слон воздел кверху окровавленную культяпку и начал издавать жуткие звуки, отчего сбежали все оставшиеся слоны.

К вечеру сражения при Тапсе Цезарь захватил все три лагеря, так как, заняв лагерь Сципиона, он двинулся на лагерь Юбы, перебил там около десяти тысяч человек, ранил двенадцать тысяч и разогнал остальных — около шестидесяти тысяч.

Помпеянцам, не умевшим сражаться, оставалось только умереть.

Метелл сбежал на корабле, люди Цезаря догнали корабль и взяли его на абордаж.

— Где командующий? — спросили они.

— Он в полной безопасности, — ответил сам Метелл, пронзая себе грудь мечом.

Юба и Петрей полным ходом направились в сторону Замы, одной из столиц Нумидии. Когда Юба уходил из этого города, он приказал развести на центральной площади огромный костер.