Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод) - Дюма Александр. Страница 36

— Я надеюсь, — сказал Моран Женевьеве, — вы воспользуетесь этой возможностью.

— О, нет, — ответила молодая женщина, — я не хочу.

— Ну, почему? — воскликнул Морис, который в этом мероприятии видел лишнюю возможность встретиться с ней и не хотел лишаться этого шанса.

— Потому что, — ответила Женевьева, — это может стать, дорогой Морис, причиной какого-нибудь неприятного конфликта. А, если из-за моего каприза у вас будут неприятности, я себе этого никогда не прощу.

— Это разумное объяснение, Женевьева, — сказал Моран. — Поверьте, недоверие сейчас очень возросло и сегодня подозревают даже

самых преданных патриотов. Откажитесь от этого плана, который, как вы и сами говорите, всего лишь простой каприз.

— Можно заподозрить, Моран, что вы так говорите из зависти. Вы сами никогда не видели ни королеву, ни короля, поэтому не хотите, чтоб их увидели другие. Лучше не спорьте, а составьте компанию.

— Я? Ну нет.

— Не гражданка Диксмер желает пойти в Тампль, а я ее приглашаю, также как и вас. Приходите развлечь бедного узника. Когда закрываются большие ворота, я на двадцать четыре часа становлюсь таким же узником, как и члены королевской семьи.

— Приходите же, — сказал он, сжав под столом ногу Женевьевы, — умоляю вас.

— Моран, — спросила Женевьева, — пойдете со мной?

— Это будет для меня потерянный день, — сказал Моран, — этот поход лишь помешает мне в делах.

— Значит, я не пойду, — сказала Женевьева.

— Но почему? — спросил Моран.

— Боже мой, это ведь так просто, — ответила Женевьева. — Я не могу рассчитывать на помощь моего мужа, и если вы, благоразумный человек тридцати восьми лет не будете меня сопровождать, я никогда не осмелюсь пройти через все эти посты стрелков, артиллеристов и прочих караулов с просьбой предоставить мне возможность поговорить с гвардейцем, который всего на три или четыре года старше меня.

— Ну что ж, если вы, гражданка, считаете, что мое присутствие так необходимо…

— Гражданин ученый, будьте же галантны, словно вы обыкновенный человек, и пожертвуйте половиной дня ради жены вашего друга.

— Ладно! — согласился Моран.

— А теперь, — продолжал Морис, — я попрошу вас только об одном — о соблюдении тайны. Ведь посещение Тампля очень подозрительно само по себе, и если в результате что-нибудь случится, нас всех гильотинируют. Ведь якобинцы не шутят, черт возьми! Вы еще увидите, что они сделают с жирондистами.

— Черт побери! — выругался Моран, — если все так, как сказал гражданин Морис, то можно лишиться своего дела, а меня это вовсе не устраивает.

— Но разве вы не слышали, — продолжила, улыбаясь, Женевьева, — что гражданин сказал всех?

— Всех?

— Да, всех вместе.

— Приятная компания, ничего не скажешь, — ответил Моран, — но я все же предпочитаю, моя прекрасная сснтимснталистка, в вашей компании жить, а не умирать.

«Ну надо же, — подумал Морис, — как я только мог вообразить, что этот человек возлюбленный Женевьевы?»

— Итак, Моран, договорились, — произнесла Женевьева. Моран, я к вам обращаюсь, к вам, рассеянный, к вам, мечтатель. Итак, в ближайший четверг, поэтому в среду вечером не начинайте проводить очередной химический опыт, который задержит вас в лаборатории на сутки, как это часто бывает.

— Будьте спокойны, — ответил Моран, — а впрочем, напомните мне об этом.

Женевьева поднялась из-за стола, Морис последовал ее примеру. Моран тоже собирался сделать это и, возможно, хотел последовать за ними, когда один из рабочих принес химику маленькую колбу с жидкостью, которая поглотила все его внимание.

— Пойдем быстрее, — сказал Морис, увлекая за собой Женевьеву.

— О, будьте спокойны, — произнесла та, — он теперь освободиться не раньше, чем через час.

И молодая женщина отняла руку, которую Морис нежно сжимал в своей. Ее мучили угрызения совести за свое поведение, и она хотела чем-то порадовать его.

— Видите, — сказала она, проходя по саду и показывая Морису гвоздики, которые в том же ящике вынесли на воздух, чтобы немного оживить, — мои цветы мертвы.

— Кто их убил? Ваша небрежность? — спросил Морис. — Бедные гвоздики.

— Не моя небрежность, мой друг, а ваше отсутствие.

— Им нужно так мало, Женевьева, немного воды и все. А после моего исчезновения у вас было достаточно времени.

— Но, если бы цветы не орошались слезами, эти бедные гвоздики, как вы их называете, не погибли бы.

Морис обнял ее, быстро приблизил к себе ее лицо и прежде, чем она успела защититься, коснулся губами ее глаз, улыбающихся и томных одновременно, которые смотрели на ящик с полуувядшими цветами.

Женевьева чувствовала себя такой виноватой, что была снисходительна к поведению Мориса.

Диксмер вернулся поздно и застал Морана, Женевьеву и Мориса беседующими в саду о ботанике.

Глава XX

Цветочница

Наконец наступил четверг — день дежурства Мориса. Стоял июнь, небо было ярко-синим, на его фоне четко выделялись новые белые дома. Чувствовалось приближение жары. Воздух Парижа наполнялся ароматом цветущих деревьев и цветов. Эти запахи опьяняли, словно хотели заставить жителей столицы хоть ненадолго забыть об испарениях крови, бесконечно поднимающихся над мостовыми и площадями.

Морис должен был прибыть в Тампль к девяти часам. На этот раз он дежурил со своими коллегами Мерсево и Агриколой. В восемь

Морис уже был на старинной улочке Сен-Жак, в полном одеянии муниципального гвардейца, его тонкую талию украшал трехцветный пояс. Как обычно, он приехал к Женевьеве верхом и по дороге слышал, как ему вслед раздавались одобрительные возгласы истинных патриотов.

Женевьева была уже готова: она надела простое муслиновое платье, сверху — мягкую накидку из тафты, маленькую шляпку украшала трехцветная кокарда.

Моран, которого, как мы знаем, пришлось долго уламывать, из опасения, что в нем заподозрят аристократа, был в повседневной одежде, полубуржуазной, полуремесленной. Он только что вернулся, и его лицо хранило следы сильной усталости.

Моран утверждал, что трудился всю ночь, чтобы закончить срочную работу.

Диксмер ушел сразу же после возвращения своего друга Морана.

— Ну, что вы решили, Морис, — спросила Женевьева, — как мы увидим королеву?

— Мой план таков, — сказал Морис. — Я прихожу вместе с вами в Тампль, представляю Лорэну, моему другу, начальнику караула, после чего занимаю свой пост и в удобное время прихожу за вами.

— Но, — спросил Моран, — где и как мы увидим узниц?

— Во время их обеда или ужина, сквозь стекла витражей, за которыми находятся гвардейцы муниципалитета, если вас устроит.

— Прекрасно, — сказал Моран.

Он подошел к стоящему в глубине столовой шкафу и залпом выпил стакан вина. Это было удивительно. Моран вел трезвый образ жизни и обычно пил подкрашенную воду.

Женевьева обратила внимание, что Морис с удивлением посмотрел на Морана.

— Не подумайте чего-нибудь плохого, — сказала она. — Ведь он убивает себя работой, этот несчастный Моран, он забывает даже о еде. Ведь ничего не ел со вчерашнего утра.

— Разве он не обедал у вас? — поинтересовался Морис.

— Нет, у него были дела в городе.

Зря Женевьева из предосторожности так защищала Морана. Потому что Морис, как все влюбленные, не придавал никакого значения тому, что не касалось любимой женщины.

Моран после стакана вина торопливо проглотил ломоть хлеба.

— Ну вот, — сказал он, — теперь я готов, дорогой мсье Морис. Если вы не против, можем отправляться в путь.

Морис, который в это время обрывал лепестки сорванной по пути увядшей гвоздики, подал руку Женевьеве со словами:

— Пойдемте, пора!

И они отправились в путь. Морис был так счастлив, что еле сдерживал рвущийся из груди крик радости. Ну, чего он мог еще желать? Она не только не любила Морана, теперь он был в этом уверен, но любила его, во всяком случае, Морис на это надеялся. Бог