Первый дон - Пьюзо Марио. Страница 62

Лукреция если и колебалась, то мгновение.

– Конечно же, я пойду к отцу, а Санчия посидит здесь, потому что Альфонсо сегодня очень слаб.

С лица Мичелотто не сходила обаятельная улыбка, когда он повернулся к Санчии.

– Разговор этот очень личный.

Альфонсо молчал, притворялся, что спит, надеялся, что Мичелотто уйдет: не хотелось ему объяснять, что он этим днем делал на балконе дворца.

Лукреция и Санчия покинули комнату, направились к покоям Папы, но не дошли до конца коридора, как услышали, что их зовет Мичелотто.

Бегом вернулись, чтобы обнаружить, что Альфонсо лежит весь синий, мертвый.

– Должно быть, внутреннее кровотечение, – пояснил Мичелотто. – Внезапно он перестал дышать, – о том, что дыхание прервали его могучие пальцы, перехватившие шею Альфонсо, он не упомянул.

Лукреция истерично зарыдала, рухнула на тело мужа.

Санчия же дико закричала и кинулась на Мичелотто, барабаня крошечными кулачками по его широкой груди.

Когда в комнату вошел Чезаре, Санчия набросилась на него.

– Мерзавец! Безбожный сын дьявола! – кричала она.

Начала рвать на себе волосы, которые черными клочьями падали у ее ног.

Появился Хофре, метнулся к ней, перехватил ее руки, держал, пока у нее не осталось сил ни вырываться, ни кричать. Потом прижал к себе, стараясь успокоить. А когда ее перестало трясти, увел в их спальню. Лукреция же оторвалась от бездыханного мужа лишь после того, как Чезаре отпустил Мичелотто, посмотрела на брата. Слезы ручьем текли по ее лицу.

– Этого я никогда не прощу тебе, брат мой. Ибо ты вырвал у меня часть сердца, которая уже никогда не будет любить. Никогда не сможет стать твоей, потому что уже не принадлежит мне. И даже наши дети будут за это страдать.

Чезаре хотелось переубедить ее, объяснить, что Альфонсо ударил первым, но столь велико было отчаяние Лукреции, что слова застряли в горле.

Лукреция же выбежала из комнаты, влетела в покои отца.

– Никогда более я не буду относиться к тебе так же, как и раньше, отец мой, – в голосе слышалась угроза. – Ибо ты причинил мне больше горя, чем даже можешь себе представить. Если кто свершил это злое деяние по твоему приказу, тогда не жди от меня больше любви. Если это была рука моего брата, тебе следовало его остановить. Но я никогда не буду любить вас, как прежде, потому что вы растоптали мое доверие к вам.

Папа Александр оторвал голову от подушки, на лице его отразилось удивление.

– Креция, что ты такое говоришь? Что с тобой случилось?

Ее глаза затуманились от горя.

– Вы вырвали сердце из моей груди и порвали узы брака, заключенного на небесах.

Александр поднялся, подошел к дочери, но обнимать не стал, не сомневаясь, что она отпрянет от его прикосновения.

– Мое дорогое дитя, твоему мужу никто не собирался причинять вреда, но он попытался убить твоего брата Чезаре. Я приказал охранять твоего мужа. – Он опустил голову, добавил. – Но я не мог приказать твоему брату Чезаре забыть о собственной безопасности.

Лукреция видела боль на лице отца, упала на колени у его ног. Закрыла лицо руками, разрыдалась.

– Папа, ты должен меня понять. Сколько же зла в этом мире? Какой же у нас Бог, если он разрешает погаснуть такому факелу любви? Это же безумие! Мой муж пытается убить моего мужа, мой брат убивает моего брата! Их души будут гореть в аду, они прокляты! Я больше никогда их не увижу, одно злое деяние, и я навеки потеряла их обоих.

Александр положил руку на голову дочери, попытался остановить ее слезы.

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш. Бог милосерден. Он может простить их обоих. Иначе нет смысла в его существовании.

И однажды, когда эта земная трагедия завершится, мы снова будем вместе.

– Я не могу ждать целую вечность, чтобы обрести счастье! – выкрикнула Лукреция, поднялась и убежала.

На этот раз сомнений ни у кого не возникло. Все знали, что убить Альфонсо приказал Чезаре. Однако стало известно и о нападении в саду, поэтому большинство римлян одобрили реакцию Чезаре. Очень скоро обоих неаполитанцев поймали, а после признания в содеянном повесили на городской площади.

Оправившись от первоначального шока, Лукреция пришла в ярость. Ворвалась в покои Чезаре, крича, что сначала он убил своего брата, а теперь зятя. Александр попытался удержать Чезаре от ответных выпадов, потому что не хотел, чтобы пропасть между двумя его любимыми детьми еще больше расширилась. Однако Чезаре очень обидело, что сестра возлагала на него вину за смерть Хуана. У него и в мыслях не было оправдываться, но, с другой стороны, он и представить себе не мог, что она числит его убийцей Хуана.

Через несколько недель и Александр, и Чезаре больше не могли видеть ее слез, а потому начали избегать встреч с ней. Когда Александр попытался отправить ее и детей в дворец Санта-Мария в Портико, Лукреция настояла на отъезде в Непи, вместе с детьми и Санчией. Добавила, что будет рада видеть там Хофре, но никак не Чезаре. А перед тем, как покинуть Ватикан, прямо заявила Александру, что никогда в жизни больше не заговорит с Чезаре.

Чезаре рвался поехать следом, все объяснить. Но понимал, что проку от этого не будет, поэтому с головой ушел в подготовку новой военной кампании. Первым ее этапом стала поездка в Венецию, с тем чтобы исключить ее вмешательство, поскольку Римини, Фаэнца и Пезаро находились под защитой венецианцев.

Путешествие по морю заняло несколько дней, но наконец перед ним возник огромный, красивый город, поднимающийся из черных вод, как сказочный дракон. Он увидел площадь святого Марка, потом дворец Дожей.

Из гавани его отвезли в Мавританский дворец, расположенный рядом с Большим каналом, где его встретили несколько венецианских аристократов и помогли устроиться. В тот же день Чезаре попросил о встрече с членами Великого совета. Сообщил им предложение Папы: папская армия защищает Венецию в случае нападения турок, в обмен Венеция отказывается от защиты Римини, Фаэнцы и Пезаро.

На красочной церемонии Совет одобрил предложения Папы, а Чезаре накинули на плечи мантию почетного гражданина Венеции, каковым он стал по решению Совета.

Два года, проведенные Лукрецией с Альфонсо, стали счастливейшими в ее жизни, временем, когда обещания отца, данные ей в детстве, обернулись явью. Но горе, в которое погрузилась она после смерти мужа, перекрыло светлые воспоминания. Тогда она верила в отца, доверяла брату, считала, что Святейший Папа вправе решать, что есть грех, а что – нет. Со смертью Альфонсо все это ушло.

Она чувствовала, что ее покинул отец, как покинул и Бог.

Она приехала в Непи с Санчией, Хофре, сыновьями Джованни и Родриго. Сопровождали их лишь пятьдесят самых доверенных придворных.

Здесь, всего годом раньше, она и Альфонсо любили друг друга, выбирали мебель, драпировки, чтобы украсить замок, гуляли по дубовым лесам и апельсиновым рощам.

Непи не поражал размерами: маленький городок, крошечная центральная площадь, узкие улочки, несколько замков, в которых жили аристократы, одна церковь, очень красивая, построенная на месте храма Юпитеру. Она и Альфонсо ходили по этим улочкам, держась за руки, смеясь от переполняющей их радости. Но теперь Непи словно накрыла волна меланхолии, в которой пребывала и Лукреция.

Куда бы она ни посмотрела из окон замка, на черный вулкан Браччано или на синеву Сабинских гор, на глаза у нее наворачивались слезы. Ибо везде она видела Альфонсо.

В один из солнечных дней Лукреция и Санчия, с детьми на руках, отправились на прогулку. Лукреция чувствовала себя бодрее, даже улыбалась, но где-то неподалеку заиграл на рожке пастух, и она вновь впала в депрессию.

Иногда по ночам она могла поклясться, что происходящее с ней – кошмарный сон, а на самом деле ее красавец-муж лежит рядом с ней в постели. Она протягивала руку, но находила лишь холодные простыни и особенно остро ощущала, что осталась одна. Ее тело и душа жаждали его. Она потеряла аппетит, ничто ее не радовало. Каждое утро она просыпалась уставшей, словно не спала, а выполняла тяжелую работу. Те редкие улыбки, которые она выдавливала из себя, предназначались детям. За первый месяц, проведенный в Непи, она смогла только попросить портного сшить кое-что из одежды для детей. Даже игры с сыновьями утомляли ее.