Пусть умирают дураки - Пьюзо Марио. Страница 39

— Вы помогли мне. У моей жены был рак.

Тогда я вспомнил, как это было. Это случилось почти два года назад. Один из осчастливленных мной клиентов устроил мне встречу с Марри Нейдельсоном. Мы завтракали втроем. Клиент был преуспевающим англосаксонским брокером с Уолл-Стрит по имени Бадди Стоув. Он изложил свою проблему. У жены Марри Нейдельсона был рак. Лечение было дорогим, и Марри не мог позволить себе оплатить вступление в армейский резерв. Он был до смерти напуган перспективой призыва на два года и отправки за границу. Я спросил, почему он не просил отсрочки по состоянию здоровья жены. Он пытался, но ему отказали.

Это звучало не очень правдоподобно, но я не стал вникать. Бадди Стоув объяснил, что одно из преимуществ шестимесячной программы заключалось в том, что службу проходят в Штатах, и Марри Нейдельсон сможет взять с собой жену, на какую бы тренировочную базу его ни направили. После шести месяцев Бадди просил перевести его в группу управления, чтобы ему не пришлось ходить на собрания. Он хотел как можно больше времени проводить с женой.

Я кивнул. Хорошо, я могу это устроить. Тогда Бадди Стоув заговорил о самом важном. Они хотели получить все это за бесплатно. Его друг Марри не мог дать ни цента.

Марри тем временем не смотрел мне в глаза. Он склонил голову. Я предположил, что это надувательство, хотя и не мог представить, кто может наговаривать такое на свою жену только чтобы не платить деньги. А потом меня посетило видение. Что если дело когда-нибудь лопнет, и в газетах напечатают, что я заставил парня с женой, больной раком, платить взятку, чтобы он смог ухаживать за ней? Я буду выглядеть величайшим злодеем в мире, даже в собственных глазах. Так что я сказал: конечно, хорошо, и пожелал Марри, чтобы его жена поправилась. На этом мы и расстались.

Я был несколько раздосадован. Вообще-то я записывал на шестимесячную программу всякого, кто говорил, что не располагает деньгами. Такое случалось много раз. Делал это по доброй воле. Но перевод в группу управления и освобождение от пяти с половиной лет занятий в резерве было отдельной услугой, стоившей много денег. О таком меня впервые попросили за бесплатно. Сам Бадди Стоув заплатил за это специфическое одолжение пятьсот баксов плюс двести за запись.

Во всяком случае, я гладко и эффективно проделал все необходимое. Марри Нейдельсон отслужил свои шесть месяцев, потом перевел его в группу управления, где от него осталось только имя в списке. Какого же черта Марри Нейдельсону еще было нужно за моим столом? Я встряхнул головой и замер в ожидании.

— Мне позвонил Бадди Стоув, — сказал Марри. — Его призвали из группы управления. Его специальность потребовалась в одной из частей, отправлявшихся на активную службу.

— Барри не повезло, — сказал я. В голосе моем не звучало сочувствия. Мне не хотелось, чтобы он рассчитывал на мою помощь.

Но Марри Нейдельсон смотрел мне прямо в глаза, как будто собирался с духом. Так что я откинулся на стуле, отодвинулся и сказал:

— Я ничего не смогу для него сделать.

Нейдельсон утвердительно кивнул.

— Он это знает.

Он на мгновение остановился.

— Я ведь так и не поблагодарил вас как следует за все, что вы для меня сделали. Вы были единственным, кто мне помог. Я хотел вам сказать об этом. Никогда не забуду, что вы для меня сделали. Вот почему я здесь. Возможно, я смогу вам помочь.

Теперь я был обескуражен. Не хотелось, чтобы он теперь предлагал мне деньги. Что было, то прошло. К тому же, мне нравилось иметь добрые дела в списке, который я мысленно хранил.

— Забудьте об этом, — сказал я. Я все еще соблюдал осторожность. Не хотел спрашивать, что с его женой, так как никогда не верил этой истории. И я чувствовал неудобство от того, что он благодарил меня за сочувствие, хотя дело было всего лишь в политических соображениях.

— Бадди сказал, чтобы я зашел к вам, — сказал Мендельсон. — Он просил, чтобы я вас предупредил, что по всему Форту Ли ребят из ваших частей расспрашивают люди из ФБР. Понимаете, по поводу платы за вступление. Они задают вопросы о вас и о Фрэнке Элкоре. А ваш друг Элкор выглядит так, как будто попал в большую передрягу. Около двадцати человек дали показания, что платили ему. Бадди говорит, что через пару месяцев гранд-жюри в Нью-Йорке будет решать вопрос о предъявлении ему обвинения. Про вас он не знает. Он передает вам предостережение, чтобы вы были осторожны в словах и делах. Если вам нужен юрист, он вам его найдет.

На мгновение я ослеп. Мир буквально померк в моих глазах. Я почувствовал слабость и приступ тошноты. Передо мной промелькнули кошмарные предчувствия унижения, ареста, ужаса Валли, ярости ее отца, стыда и разочарования моего брата Арти. Моя месть обществу уже не выглядела беззаботной проказой. Но Нейдельсон ждал, чтобы я что-нибудь сказал.

— О, Боже, — проговорил я, — как они узнали об этом? После призыва не было никаких дел. Что их навело на след?

Нейдельсон, видимо, испытывал некоторую неловкость за своих друзей-взяткодателей.

— Некоторые из них так разозлились из-за вторичного призыва, что написали в ФБР анонимные письма о плате за запись на шестимесячную программу. Они хотели неприятностей Элкору, они обвиняли его. Некоторые были недовольны тем, что он мешал им отбиться от вторичного призыва. А в лагере он как старший сержант стал самодурствовать, и это им тоже не понравилось. Поэтому они захотели доставить ему неприятности и преуспели в этом.

Мои мысли лихорадочно крутились. Прошел почти год после моей встречи с Калли в Вегасе, когда я спрятал деньги. С тех пор накопилось еще пятнадцать тысяч долларов. Я также очень скоро должен был переехать в новый дом на Лонг-Айленде. Все рушилось в самое неподходящее время. А если ФБР опрашивает всех в Форте Ли, то к ним попадутся, по крайней мере, сто парней, с которых я брал деньги. Сколько из них признаются, что платили мне?

— Стоув уверен, что Фрэнка ждет гранд-жюри? — спросил я Нейдельсона.

— Видимо, этого не миновать, — ответил Марри. — Если правительство не замнет это дело, понимаете, не спустит на тормозах.

— А на это есть надежда? — спросил я.

Марри Нейдельсон покачал головой.

— Нет. Но Бадди, видимо, думает, что вы сможете выкарабкаться. Все парни, имевшие дело с вами, хорошо к вам относятся. Вы никогда не вымогали деньги, как Элкор. Никто не желает вам зла, и Бадди всех уговаривает не впутывать вас.

— Поблагодарите его от меня, — сказал я.

Нейдельсон встал и пожал мне руку.

— Я хочу еще раз сказать вам спасибо, — произнес он. — Если вам потребуется свидетель защиты, или вы захотите сослаться на меня в ФБР, я буду ждать и сделаю все, что смогу.

Я ответил на его рукопожатие, чувствуя искреннюю благодарность.

— Не могу ли я что-нибудь для вас сделать? — спросил я. — Вас могут призвать из группы управления?

— Нет, — сказал Нейдельсон. — Если помните, у меня маленький сын. Жена умерла два месяца назад. Так что я в безопасности.

Я не забуду его лицо, когда он это говорил. Даже в голосе слышалось горькое самоотвращение. А на лице его выражались стыд и ненависть. Он осуждал себя за то, что жив. Но ему ничего не оставалось делать кроме, как следовать по пути, указанном жизнью. Растить маленького сына, ходить на работу по утрам, выполнять просьбу друга и приходить ко мне с предостережением, и выражать благодарность за то, что когда-то было для него важно, а теперь ничего не значило. Я выразил ему соболезнование, чувствуя себя дерьмом из-за того, что думал про него раньше. Вероятно, он сохранил это известие напоследок специально: когда Бадди Стоув просил за него, а он сидел с опущенной головой, то, должно быть, чувствовал, что я их обоих считаю лжецами. Это была маленькая месть.

До того, как топор упал, я провел нервную неделю. Случилось это в понедельник. К моему удивлению, в контору спозаранку заявился майор. Проходя к себе в офис, он бросил на меня странный взгляд.

Ровно в десять вошли двое мужчин и спросили майора. Я сразу понял, откуда они. Они почти полностью соответствовали книгам и фильмам: одеты в старомодные костюмы и галстуки, с замогильными мягкими шляпами. Старшему было около сорока пяти лет, у него было скуластое спокойно-утомленное лицо. Другой дуть выбивался из образа. Он был значительно моложе, с высокой жилистой неспортивной фигурой. Под его старомодным костюмом просматривались ребра. Лицо его было несколько простодушным, но приятным и располагающим. Я провел их в офис майора. Они пробыли у него около тридцати минут, потом вышли и встали перед моим столом. Старший формально спросил: