Пусть умирают дураки - Пьюзо Марио. Страница 38

Эта ложная тревога несколько ослабила мою бдительность. Как и Фрэнк, я начал верить, что вымогательство может продолжаться бесконечно. И могло бы, если бы не берлинский кризис, заставивший президента Кеннеди призвать сотни тысяч из резервных частей. Что вышло для нас боком.

Когда пришла новость, что наши резервисты призываются в армию на годовую активную службу, наше учреждение превратилось в сумасшедший дом. Уклонявшиеся от призыва, заплатившие за поступление на шестимесячную программу, разгневались и взбесились. Больше всего им было обидно, что их, сливки американской молодежи, начинающих адвокатов, преуспевающих дельцов с Уолл-Стрит, гениев рекламы, провело тупейшее из созданий, армия Соединенных Штатов. Им морочили голову шестимесячной программой, провели, продали, а они и не обратили внимания на эту маленькую уловку. Что они могут быть призваны на активную службу и снова оказаться в армии. Городские пройдохи очутились в положении деревенщины. Мне это тоже не очень понравилось, хотя я и поздравлял себя с тем, что не вступил в резерв, погнавшись за легкими деньгами. Но вымогательство мое пошла ко дну. Не облагавшийся налогами доход в тысячу долларов в месяц прервался. А я очень скоро должен был переезжать в свой новый дом на Лонг-Айленде. Но все же я еще не понимал, что приближается давно предвиденная катастрофа. Я был слишком занят обработкой громадного количества бумаг для отправки своих подразделений на активную службу.

Нужно было обеспечить провизию и обмундирование, выпустить всяческие инструкции по подготовке. Кроме того, началось паническое бегство от повторного призыва на год. Все знали, что имеются армейские инструкции об уважительных причинах для отмены призыва. Особенно ошеломлены были те, кто прошел программу резервистов три-четыре года назад, те, у кого заканчивался срок пребывания в резерве. За эти годы они сделали успешную карьеру, женились, завели детей. Они обвели вокруг пальца военных заправил Америки. И вот, все оказалось иллюзией.

Но помните, это был цвет американской молодежи, будущие гиганты бизнеса, судьи, чародеи индустрии развлечений. Они не могли принять это как должное. Один юноша, партнер своего отца по фондовой бирже Уолл-Стрит, поместил жену в психиатрическую клинику, а потом написал заявление с просьбой об освобождении на том основании, что у его жены случился нервный припадок. Я отправил все документы с официальными письмами из больницы. Это не сработало. Вашингтон получал тысячи отговорок и занял такую позицию, что никто не вывернется. Пришло письмо, сообщавшее, что несчастный муж будет вновь призван на активную службу, а потом с его заявлением разберется Красный Крест. Красный Крест, видимо, хорошо поработал, так как месяц спустя, когда подразделение этого парня было отправлено в Форт Ли, Вирджиния, в мою контору пришла жена с нервным припадком за необходимыми бумагами, чтобы поехать к нему в лагерь. Она была в веселом настроении и, очевидно, в добром здравии. В таком добром, что не могла продолжать розыгрыш и оставаться в больнице. Или, может быть, врачи не захотели заходить слишком далеко, продлевая обман.

Мистер Хиллер позвонил мне, чтобы поговорить о своем сыне Джереми. Я сказал, что ничего не могу поделать. Он давил и давил, и я пошутил, что если его сын — гомосексуалист, то его, возможно, выведут из армейского резерва и не призовут на активную службу. На другом конце провода была долгая пауза, потом он поблагодарил меня и повесил трубку. Естественно, через два дня пришел Джереми Хиллер, заполнил необходимые бумаги, чтобы покинуть армию на том основании, что он — гомосексуалист. Я сказал ему, что эта запись останется навечно. Что когда-нибудь позже он, возможно, пожалеет, что на него имеется такая официальная запись. Я видел, что он заколебался, но потом сказал:

— Отец говорит, что это лучше, чем быть убитым на войне.

Я отправил бумаги. Они вернулись из штаба Первой Армии на Гавернор Айленд. После того, как рядовой первого класса Хиллер будет призван, его дело рассмотрит армейский совет. Еще один удар.

Я был удивлен, что не звонит Эли Хэмси. Сын производителя одежды Пол ни разу не показался у нас после того, как ему выслали повестку на активную службу. Но эта загадка разрешилась, когда я по почте получил бумаги от врача, известного своими книгами по психиатрии. В этих документах подтверждалось, что Пол Хэмси в последние три месяца подвергался электрошоковой терапии и не мог быть призван на активную службу, так как это опасно для его здоровья. Я заглянул в соответствующую армейскую инструкцию. Конечно, мистер Хэмси нашел, как уйти от армии. Он, видимо, воспользовался советом людей повыше меня. Я передал бумаги на Гавернор Айленд. Через какое-то время они вернулись. И с ними специальные распоряжения, освобождавшие Пола Хэмси от службы в резерве армии Соединенных Штатов. Я подивился, во сколько это обошлось мистеру Хэмси.

Я старался помочь каждому, кто подавал заявление об освобождении по уважительной причине. Я следил, чтобы документы были доставлены в штаб на Гавернор Айленд и специально звонил, чтобы следить за их продвижением. Другими словами, я, как мог, старался помочь всем своим клиентам. Но Фрэнк Элкор вел себя по-другому.

Фрэнк был призван на активную службу со своим подразделением. И он рассматривал это как долг чести. Он не делал попыток найти поводы для освобождения, хотя, имея жену, детей и престарелых родителей, мог на что-то рассчитывать. И он совершенно не сочувствовал никому в своих подразделениях, кто пытался уклониться от годичного призыва. Как главный распорядитель своего батальона, и как гражданское лицо, и как старший сержант, он задерживал все запросы об освобождении по уважительным причинам. Он как мог старался мешать их продвижению. Никто из его людей не ушел от призыва на активную службу, даже те, кто имел на это законные основания. А многие из парней, которым он препятствовал, платили ему в свое время полную цену, чтобы купить себе место в шестимесячной программе. К тому времени, когда Фрэнк со своими подразделениями уехал в Форт Ли, многие имели на него зуб.

Меня подозревали, что, раз я не записался в армейский резерв, значит, что-то знал. К этим подозрениям примешивалось уважение. Я был единственным в нашем учреждении, кто не клюнул на легкие деньги. Я отчасти гордился собой. Я действительно предвидел это много лет назад. Чтобы устранить небольшую долю угрозы призыва, мне было недостаточно денежного вознаграждения. Шансы против призыва были тысяча к одному, но я устоял. Или, возможно, предвидел будущее. По иронии судьбы в ловушку попались многие из солдат Второй Мировой войны. И они не могли поверить в это. Они воевали три или четыре года, и вот их снова одевают в зеленую форму. Конечно, большинство из ветеранов не увидит боя и не подвергнется опасности, но все-таки их одурачили. Это казалось несправедливым. Не протестовал только Фрэнк Элкор.

— Я заказал блюдо, — говорил он. — Теперь я должен его оплатить. — Он улыбнулся. — Мерлин, я всегда считал тебя болваном, но ты оказался умницей.

В конце месяца, когда все уезжали, я купил Фрэнку в подарок наручные часы со всякими разностями вроде компаса и с противоударным устройством. Они обошлись мне в двести баксов, но я хотел продемонстрировать Фрэнку свою искреннюю приязнь. И полагаю, что я ощущал некоторую вину, что он уезжает, а я нет. Он был тронут подарком и с чувством обнял меня.

— Если что, ты всегда сможешь их продать, — сказал я. Мы оба засмеялись.

В продолжение следующих двух месяцев в нашем учреждении было необычно пусто и тихо. Половина подразделений отбыла на активную службу. Шестимесячная программа умерла. Я оказался не у дел, в смысле взяток. От безделья стал работать в конторе над своим романом. Майор, а также сержант регулярной армии часто отлучались. Большую часть времени я проводил в конторе в одиночестве. В один из таких дней пришел молодой парень и подсел к моему столу. Я спросил, чем могу быть полезен. Он осведомился, не помню ли я его. Я начал смутно припоминать, и он назвал свое имя: Марри Нейдельсон.