Дорога славы - Хайнлайн Роберт Энсон. Страница 26

Ложась в кровать, старайтесь спать; Встав поутру, несите новый день.

— Как советовал Мудрец. Но я не принял в расчет Налию. Вот так я здесь и оказался, не выспавшись, не позавтракав, и если я окажусь мертвым до прихода ночи в луже собственной крови, это будет частично и виной Налии.

— Я побрею твой труп, Руфо, обещаю тебе. Мы проехали мимо столба, отмечающего границу чужих владений, но Стар не замедлила темпа.

— Между прочим, где ты научился ремеслу гробовщика?

— Чему? О! Вот это было действительно далеко. Наверху этого подъема, вон за теми деревьями, стоит дом; вот там-то мы и позавтракаем. Люди хорошие.

— Здорово.

Мысль о завтраке, была светлым пятном, потому что мне снова стало досадно, что я так по-бойскаутски вел себя прошлой ночью.

— Руфо, ты все перепутал насчет странной штуки, которую собака сделала ночью.

— Милорд?

— Собака ничего не делала ночью, вот в чем странная штука.

— Во всяком случае, на СЛУХ так не казалось, — с сомнением сказал Руфо.

— Другая собака и совершенно в другом месте. Прости. Начал я говорить вот о чем: со мной прошлой ночью по пути в постель приключилась интересная история. Вот я и повел невинный образ жизни.

— На самом деле, милорд?

— На деле, хоть и не в мыслях.

Мне нужно было поделиться с кем-то, а Руфо был тем типом негодяя, которому я мог довериться. Я рассказал ему Сказку о Трех Обнаженных.

— Надо было мне рискнуть с этим, — закончил я. — И чтоб меня расплющило, я так бы и сделал, если бы ту девчонку уложили в постель одну в положенное ей время: Сдается мне, я так бы и сделал, невзирая на Белый Дробовик или необходимость прыгать из окна. Руфо, почему это у самых красивых девушек всегда есть отцы или мужья? Но я тебе всю правду говорю, вот так они стояли, как Три Медведя: Большая Обнаженная, Средняя Нагая и Маленькая Голышка, так близко, что их можно было коснуться, и все с радостью согласные согреть мою постель — а я ни черта ни сделал! Валяй, смейся. Я это заслужил.

Он не засмеялся. Я повернулся посмотреть на него; лицо его выражало жалость.

— Милорд Оскар, товарищ мой! СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО ЭТО НЕПРАВДА!

— Это правда, — надувшись, сказал я. — И я сразу же пожалел об этом. Слишком поздно. А ТЫ еще жаловался на СВОЮ ночь!

— О ГОСПОДИ! — Он перевел свое животное на скорость выше и рванул вперед.

Арс Лонга вопросительно оглянулась через плечо и пошла все тем же аллюром.

Руфо поравнялся со Стар; они остановились недалеко от дома, где, как я ожидал, мы позавтракаем. Они подождали, пока я не присоединюсь к ним. Лицо Стар не выражало ничего; Руфо выглядел невыносимо озабоченным.

Стар сказала:

— Руфо, сходи попроси дать нам позавтракать. Принеси завтрак сюда. Я желала бы поговорить с милордом наедине.

— Да, миледи!

Ускакал он быстро.

Стар сказала мне, по-прежнему без выражения:

— Милорд Герой, верно ли это? То, что ваш слуга сообщил мне.

— Я не знаю, что он вам сообщил.

— Сообщение касалось вашего провала — предполагаемого вашего провала

— прошлой ночью.

— Не понимаю, что вы подразумеваете под словом «провал». Если вам угодно знать, что я делал после банкета… Я спал один. Точка.

Она вздохнула, но выражение ее лица не изменилось.

— Я хотела это услышать из ваших уст. Чтобы быть справедливой.

Вот тут выражение ее лица изменилось, и такого гнева я никогда не видывал. Тихим, почти невыразительным голосом она начала прорабатывать меня.

— Ты, Герой. Чурбан, чучело безмозглое. Неуклюжий, неучтивый, ленивый, прыщавый, недоделанный, перегруженный мускулами, полный идиотизма…

— КОНЧАЙ!

— Тихо, я еще тебя не отделала. Оскорбить трех невинных женщин, обидеть достойного…

— МОЛЧАТЬ!!!

Воздушной волной ей отбросило волосы назад. Я перехватил инициативу прежде, чем она сумела снова завестись.

— Больше ни разу не смей заговаривать со мной в таком тоне, Стар. Никогда.

— Но…

— Придержи язык, скверная девчонка! Ты еще не заслужила права так разговаривать со мной. И ни одна девушка в жизни его не заслужит. Отныне ты будешь всегда — ВСЕГДА! — обращаться ко мне вежливо и с уважением. Еще одно словечко твоей мерзкой грубости, и я отхлещу тебя так, что слезы у тебя ручьем покатятся.

— Ты не ПОСМЕЕШЬ!

— Убери руку со своей шпаги, иначе я отниму ее у тебя, спущу с тебя трико здесь, на дороге, и выпорю тебя ею. Пока у тебя задница не покраснеет и ты не запросишь пощады. Стар, я не воюю с женщинами, а непослушных детей я наказываю. С леди я веду себя как с леди. С испорченными детьми я обращаюсь соответственно. Стар, будь ты хоть королевой Англии и Властелином Галактики в одном лице, но ЕЩЕ ОДНО СЛОВО от тебя не по делу, и твои колготки спускаются, а ты сама долго не сможешь присесть. Поняла меня?

В конце концов она сказала смущенным тоном:

— Я понимаю, милорд.

— Кроме этого, я бросаю ремесло Героя. Такого тона я не желаю слышать дважды и не стану служить тому, кто обошелся так со мной хотя бы однажды.

Я вздохнул, сознавая, что только что снова потерял свои капральские нашивки. Ну да без них я всегда чувствовал себя легче и свободнее.

— Да, милорд.

Ее едва можно было расслышать. Мне пришло в голову, что отсюда до Ниццы далековато. Но меня это не волновало.

— Ладно, давай забудем это.

— Да, милорд. — Она тихо добавила: — А нельзя мне объяснить, почему я так говорила?

— Нет.

— Да, милорд.

Мы молчали до тех пор, пока вернулся Руфо. Он остановился вне пределов слышимости, я дал ему знак присоединиться к нам.

Мы ели в молчании, и съел я немного, а вот пиво было хорошее. Руфо однажды попытался завязать треп какой-то небылицей насчет другого своего дяди. Меньшего успеха он не добился бы и в Бостоне.

После завтрака Стар развернула свою животину — у этих лошадей для их колесной базы круг разворота мал, но в тесноте легче повернуть их кругом, ведя их «под уздцы».

Руфо сказал: — Миледи!

Она бесстрастно сказала:

— Я возвращаюсь к Доральцу.

— МИЛЕДИ! Пожалуйста, не надо!

— Дорогой Руфо, — тепло, но печально, сказала она, — ты можешь подождать в том доме наверху. Если я не вернусь через три дня, ты свободен.

Она посмотрела на меня и отвела взгляд.

— Я надеюсь, что милорд Оскар сочтет возможным сопровождать меня. Но я не прошу этого. У меня нет права.

Она тронулась в путь.

Мне долго не удавалось развернуть Арс Лонга: не было привычки. Стар была уже на много кирпичей ниже по дороге; я двинулся за ней.

Руфо подождал, пока я не развернусь, кусая ногти, потом внезапно забрался на борт и догнал меня. Мы шли колено в колено, предусмотрительно держась шагах в пятидесяти позади Стар.

Наконец он сказал:

— Это самоубийство. Вы знаете это, не так ли?

— Нет, я этого не знал.

— Ну так теперь знаете.

Я сказал:

— Это поэтому ты не даешь себе труда говорить мне «сэр»?

— Милорд? — Он коротко рассмеялся и сказал: — Наверное, поэтому. Нет смысла в этой глупости, когда собираешься вскоре умереть.

— Ты ошибаешься.

— А?

— «А, милорд», если ты не против. С этой минуты и дальше если даже нам предстоит жить всего полчаса. Потому что теперь я управляю игрой и не просто, как марионетка. Я не хочу, чтобы твоем мозгу оставались сомнения насчет того, кто хозяин, когда начнется бой. В противном случае поворачивай, и я шлепну твоей твари по крупу, чтобы веселее бежала. Ты меня слышал?

— Да, милорд Оскар. — Он задумчиво прибавил — Я понял, что вы поставили на своем, как только вернулся. Но я не понимаю, как вы это сделали. Милорд, ЕЕ я никогда раньше покорной не видел. Можно у вас спросить?

— Нельзя, но я разрешаю тебе спросить ЕЕ. Если ты считаешь, что это безопасно. А теперь расскажи мне, что это еще за «само убийство», — и не заикайся, что Она не хочет, чтобы ты советовал мне. С этих пор ты будешь давать мне советы, как только я их попрошу, и держать рот на замке, если не спрашиваю.