Между двумя романами - Дудинцев Владимир Дмитриевич. Страница 39

Глава 33

"БЕЛЫЕ ОДЕЖДЫ"

Замысел романа формировался задолго до начала собственно работы. Но, как было и с первым романом, я скрывал этот замысел, и даже более того: и в дальнейшем не открывал никому, о чем пишу.

В начале 60-х годов в "Новом мире" было объявлено о том, что я для этого журнала пишу новый роман "Неизвестный солдат". Здесь необходимо кое-что пояснить. В то время я еще не знал, что за книгу напишу; мое участие в составлении этого анонса объясняется главным образом тем, что единственно таким путем я мог бы заключить с этим журналом договор и, соответственно, получить аванс, в котором, как водится, чрезвычайно нуждался.

В самом названии "Неизвестный солдат" скрывался эмбрион основной мысли нового романа: мне уже тогда было ясно, что речь в новом сочинении не будет идти буквально о солдате, который погиб, оставшись неизвестным. Отнюдь нет. Задумано было таким образом, чтобы рассказать о человеке, работавшем в какой-то точке общества, делающем какое-то дело, которое он рассматривает как важное и нужное для общества, - и делает его не ради наград и орденов, в противоположность иным карьеристам, но по внутреннему зову, некоему моральному императиву, обязывающему человека создать нечто полезное... Это, так сказать, первый, ясно видный слой будущего повествования. А под ним второй, для пытливых умов... Вот когда роман уже был написан, я порою слышал: что же, речь ведь все-таки шла о картошке... Неужели за это стоило отдавать жизни? Это относилось к первому слою романа. А для пытливых умов скажу: служение истине, в какой бы области она ни находилась, - самое дорогое, что есть у человека. Когда тебе указывают, как мыслить, - это наступление на ум и сердце. В таких условиях служение истине становится тайным и порой действительно стоит жизни.

В заголовке "Неизвестный солдат" можно видеть, как в окружающем меня тогда тумане прорезался луч света: идея романа "Белые одежды", в котором его герой, Федор Иванович, именно гонится не за наградой: он испытывает настоятельную потребность бороться против Зла во имя торжества Добрых начал и готов для этого торжества пожертвовать всеми своими благами и удобствами.

Но потом, почувствовав остроту создаваемой книги, я, как и в случае с первым романом, начал прятаться, скрывать как саму работу, так и ее содержание.

Прошло немало времени, и я думал уже, что о том анонсе давно позабыли, тем более что аванс был давно списан... Говорят, однажды Твардовский спросил у ответственного секретаря "Нового мира" Натальи Павловны Бианки: "Чем можем помочь Дудинцеву?" И, услышав, что за ним числится аванс за ненаписанный роман, предложил поразмыслить, как бы списать. И пораз-мыслили - в мою пользу... Так вот, думал я, что о том анонсе забыли - ан нет. Оказалось, что толковые люди из "Нового мира" помнят объявление двадцатилетней давности. Однажды на пляже в Пицунде Диана Варкесовна Тевекелян, член редколлегии, спросила: "Когда же вы дадите нам ваш новый роман? Вы ведь обещали отдать его в "Новый мир"". К тому времени у меня была закончена первая часть романа. Я давал читать рукопись некоторым писателям, находившимся в Пицунде, и очень ждал такого разговора с издателем. По приезде в Москву недели через полторы был заключен договор.

Мне было понятно, какую ответственность брала на себя Тевекелян, способствуя заключе-нию договора на произведение, в котором автор выступал в защиту генетиков, "очерняя" Лысенко, лысенковцев, а заодно и КГБ... Аванс, при моем хроническом безденежье, был в то время для меня живительным кислородом, - и я вдохнул его с удовольствием, подписав договор. В ноябре 1985 года я принес в журнал уже законченный роман - весь целиком. И тут... (Тевекелян уже не работала в журнале...)

Редколлегия прочитала и призадумалась. И вот они, посовещавшись, видимо, между собой, решили, что такое печатать нельзя - плохо будет всем, без исключения, в том числе и главному редактору, В. Карпову, Герою Советского Союза...

Откровенно говоря, я удивился, когда журнал заключил со мною договор. И сразу замолчал - не подавал виду о своем удивлении. Но все время ждал: вот прочтут они роман целиком и сейчас же начнут расторгать договор. И действительно, все так и получилось... Кому-то пришла блестящая идея: послать роман на рецензию в КГБ, что и сделали... "Печатать нельзя!" - был приговор.

Итак, редколлегия "Нового мира" добилась отрицательного заключения на роман, с облегчением вздохнула и постановила: расторгнуть договор. Не успел я получить телеграмму о расторжении договора, не успел ее как следует оплакать и всласть погоревать над всем этим, не успел подумать, что-де вот тебе еще один так называемый крутой революционный поворот - времена-то возвращаются: говорят одно, а делают другое, - не успел я в полной мере пережить эти чувства, как раздался телефонный звонок:

"Владимир Дмитриевич?" - "Да, я..." - "Говорит Никольский Борис Николаевич, главный редактор журнала "Нева"". - "Слушаю вас, Борис Николаевич". - "Мы тут с редколлегией решили напечатать ваш роман. Слыхали, у вас вроде бы нелады с "Новым миром". Так как вы посмотрите на наше предложение?" - "Я готов вступить в деловые переговоры. Приезжайте". - "А я уже приехал, звоню вам прямо с вокзала". Тут я положил трубку и говорю своей Наталье Федоровне: "Ну, Наталочка, ставь в духовку пироги!"

Уже по тону редактора, такому веселому и чрезвычайно ободряющему (конечно, Николь-ский прекрасно все знал и понимал, в каком я нахожусь положении), я почувствовал, какой поворот намечается в моей судьбе...

Гость подоспел прямо к горячим пирогам... За чаем мы основательно переговорили, и вскоре "Нева" заключила со мной договор. Как же такое могло случиться? А произошло так потому, что социум, для которого я исполнил социальный заказ, решил, в свою очередь, выполнить условия нашего негласного договора, в которых он обязался - в случае неблаго-приятного поворота - меня поддержать. А именно: роман был к тому времени размножен неизвестными руками на ксероксе и гулял по стране. Так он и попал впервые в редколлегию ленинградского журнала "Нева". Прочитав рукопись, члены редколлегии решили, что роман надо печатать и - отстаивать. Первой ласточкой был Даниил Гранин, который звонил мне еще до Никольского.

У каждой редакции, надо сказать, есть в Москве свой приверженец, "шпион", который сообщает данной редакции, что собирается печатать тот или иной журнал. И в этом нет ничего предосудительного; на месте каждого редактора я бы, например, завел себе пятерых информа-торов, которые бы помогали мне ориентироваться в этом океане литературного процесса.

Очевидно, был такой информатор и у "Невы", который сообщил, что роман "Белые одежды" находится в "Новом мире" и что с ним происходит. Кстати, я сам однажды присутст-вовал в некоей редакции при телефонном разговоре, из которого я понял, что у печатания романа есть закулисная сторона.

Не только "Нева" держала мой роман в сфере своего внимания - за ним наблюдало еще несколько журналов. Но их редакторы, прочитав рукопись и похвалив ее, заключили: "Не пойдет!" Однако, один нашелся... Помню, когда вопрос о печатании в "Неве" был решен окончательно, к нам с Никольским на пляже в Пицунде подсел очень уважаемый мною редактор одного толстого журнала и так осторожненько дал понять, что в случае чего готов напечатать этот роман. Как бы там ни было, а роман "Белые одежды" перешел в "Неву", и, надо сказать, там ему оказалось очень удобно.

Между тем его начали готовить в набор, и мой небосклон поголубел, дни стали солнечны-ми. Я получил аванс, причем из расчета полного объема романа - тридцать семь печатных листов, - и, как говорится, "раб судьбу благословил..." Как вдруг - снова потянуло серой. Понимаете ли, старики-консерваторы, от которых во многих учреждениях многое зависит, не приняли моего романа. Этакий, понимаете, корпус стариков, возросших при Сталине, набрав-ших силу при Брежневе и получивших в обе эпохи свои ордена, свои звания и генеральские папахи, усвоившие сталинскую "табель о рангах", вписавшихся в нее.