Журнал «Если», 1995 № 01 - Лозинский Дмитрий. Страница 27

— Понимаю.

Заметив, что Релла смотрит на крылья более сосредоточенно, чем того требуют обстоятельства, Марис мягко спросила:

— Ты часто вспоминаешь дом? Тоскуешь по нему?

Девушка едва заметно кивнула. ' — Здесь все по-другому. И люди совсем другие.

— Летателям нужно привыкать к различиям в нравах и обычаях.

— Знаю, но на моем острове остался любимый. Мы одно время даже собирались пожениться, хотя теперь я понимаю, что сбыться этим планам не суждено. Я любила… Я до сих пор его люблю, но стать летателем мне хотелось больше, чем быть рядом с ним.

— Понимаю. Возможно, после того, как ты выиграешь крылья, он…

— Нет! Он — фермер, и земля всегда принадлежала их семье. Он… Ну, он никогда не просил меня расстаться с мечтой о небе, и я не попрошу его бросить землю предков.

— Летатели и прежде выходили замуж за фермеров, — напомнила Марис. — Ты еще вернешься к нему.

— Только выиграв крылья! — Релла встретилась глазами с Марис. — Неважно, сколько времени уйдет на обучение. И если… И, когда я выиграю крылья, он наверняка уже будет женат. Я его не виню. Ведь с фермой в одиночку не управиться, а он мечтает о жене, которая бы любила землю, и о пяти-шести очаровательных ребятишках. Марис промолчала.

— Но я сама сделала свой выбор, — добавила Релла. — Только иногда я… Иногда мне здесь бывает одиноко, я грущу по дому.

— Ну, мне пора в путь. — Марис положила руку на плечо девочки. — Пошли.

Релла первой зашагала к выходу. Марис, положив крылья на плечо, последовала за нею по темному коридору.

Дверь вывела их к широкому каменному выступу на скале, некогда служившему обзорной площадкой. В восьмидесяти футах внизу о камни Сиатута бились океанские валы, небо над головами затянули серые тучи, свежий ветер приносил запахи водорослей и соли.

Релла придерживала крылья, а Марис застегивала ремни на своем теле. Когда крылья были прикреплены, Релла начала бережно, сегмент за сегментом раскладывать их, расправляя и натягивая серебристую ткань. Когда все было готово, Марис, улыбнувшись девушке, сунула руки в петли, сжала Ладонями хорошо знакомые потертые кожаные рукояти и, сделав четыре шага, бросилась вниз.

Падала она секунду или меньше, затем ее подхватили ветры и превратили падение в полет. Как всегда по телу Марис словно пробежал электрический ток, дыхание перехватило, кожу на напряженных руках будто пронзили тысячи иголок. Радость полета была более ярким, более светлым чувством, чем любое другое из изведанных Марис. Даже более радостным, более пьянящим, чем любовь. Неистовый западный ветер заключил ее в любовные объятия и понес.

Большой Шотан лежал к северу, но Марис решила, отдавшись на несколько минут воле ветра, понежиться в свободном парении, а лишь потом начать свою извечную игру с ветрами и двигаться в нужном направлении. Мимо, предвещая скорый шторм, пронеслась стая разноцветных буревестников. Марис, лавируя и поворачивая, ныряя и поднимаясь все выше и выше, последовала за ними. Вскоре Сиатут превратился в серо-зеленое пятно не больше ладони; на западе замаячил крошечный Иггленд, а в туманной дали к северу забрезжила тонкая полоска — берег Большого Шотана.

Марис, заложив крутой вираж, направилась к цели. Непрерывно сменяющие друг друга воздушные потоки принялись шепотом дразнить ее, зазывая ввысь, к северному, попутному ветру, и она, следуя их посулам, поднялась еще выше. Теперь берег Большого Шотана и Сиатут, и Иггленд лежали перед нею на отливающей металлом поверхности океана, точно разбросанные ребенком игрушки. Марис увидела покачивающиеся в заливах и бухтах Шотана и Сиатута крошечные рыбацкие суда, и кружащиеся над ними точки чаек, и стаю морских кошек у острых утесов Иггленда, и торчащую над пенными гребнями волн длинную шею сциллы с малюсенькой головкой на конце, и…

Марис внезапно поняла, что невольно обманула девочку. Поняла, что у нее есть дом, и этот дом — здесь, в небе, среди буйных и холодных ветров. Мир внизу с его проблемами и войнами, политикой, деньгами, торговлей и ежедневными заботами о пропитании был чужд ей. Она настолько сжилась с полетами, что ощущала крылья неотъемлемой частью собственного тела.

Марис, едва заметно улыбаясь уголками губ, продолжала полет.

Правитель Большого Шотана — старейшего, богатейшего и самого населенного острова в Гавани Ветров — был занят, разрешая спор относительно рыбной ловли между Малым Шотаном и Скални, но узнав, что прибыла Марис, оставил дела и вышел навстречу. Летатели были равны в правах с Правителями. Спокойно выслушав послание, он заверил Марис в том, что слова Сины будут переданы на Восток улетающим завтра на рассвете летателем.

Оставив крылья на стене зала заседаний, который назывался Комната Древних Капитанов, Марис отправилась на прогулку по Городу Штормов. Это было самое первое и самое большое поселение в Гавани Ветров, его основали еще звездоплаватели. На улицах теснились магазины, магазинчики и просто лотки; торговцы наперебой предлагали всякую всячину. Серое небо рассекали громадные лопасти разбросанных тут и там ветряных мельниц.

Несколько часов Марис бродила по обширному рынку, прислушиваясь к оживленным разговорам и присматриваясь к привезенным со всех уголков Гавани Ветров товарам. Наконец, купив кое-что по мелочи, она зашла в гостиницу и пообедала копченой рыбой-луной и краюхой ржаного хлеба, выпила кружку горячего киви — здешнего вина со специями. Сидя на стуле посреди обеденного зала, исполнял песню певец, и, хотя его способностям было далеко до искусства Колля и других известных Марис певцов, слушала она его с удовольствием.

Перед наступлением сумерек на пыльные улицы Города Штормов обрушился ливень, и Марис полетела на Эйри. Всю дорогу ее сопровождал попутный ветер, и вскоре Марис услышала удары водяных валов об основание шестисотфутовой скалы, а. часть звездного неба перед нею заслонил древний, отшлифованный ветрами остров.

В вырубленных у вершины скалы окнах горел свет, и Марис, сделав круг над сушей, мастерски опустилась на посадочную площадку, усыпанную сырым песком. Минут пять потребовалось, чтобы снять и сложить без посторонней помощи крылья. Она вошла внутрь и повесила крылья на вбитый в стену крюк.

В общей комнате неярко горел очаг, перед ним двое едва знакомых Марис летателей играли в гичи. Игрок постарше взмахом руки поприветствовал ее, она ответила кивком головы, и он тут же вернулся к игре.

Перед очагом с кружкой в руке сидел еще один летатель. Он поднял глаза и вскочил, улыбаясь.

— Марис! — Поставив кружку, он бросился ей навстречу. — Я и не надеялся, что увижу тебя здесь!

— Доррел!

Он обнял ее, и они поцеловались, кратко, но страстно.

— Ты прилетела с Эмберли? — спросил Доррел.

— Должно быть, устала и уж наверняка проголодалась. Садись у огня, а я приготовлю тебе перекусить. Насколько мне известно, здесь есть сыр, копченая свинина, ягоды…

Марис, взяв его за руку, отвела обратно к огню, усадила в кресло, а в соседнее села сама.

— Спасибо за заботу, но я не голодна. Я прилетела не с Эмберли, а с Большого Шотана. Близкий перелет, да и ветры были ко мне благосклонны. А на Эмберли я не была почти месяц. Подозреваю, что Правитель ужасно не доволен мной.

Доррел, нахмурившись, спросил:

— И отсюда вновь отправишься на Сиатут? — Он взял кружку, над которой поднималось облачко пара, и сделал большой глоток.

— На Сиатут. Сина просила позаниматься со студентами. Ведь я работала с ними всего лишь десять дней.

Доррел поставил кружку на подлокотник кресла и тяжело вздохнул.

— Зиаю, что тебе безразлично мое мнение, но все же выскажусь. Ты проводишь слишком много времени вдали от дома, работая на академию. Учитель там — Сина, а не ты, она получает за работу железные деньги, тебе же не достается ни гроша.

— У меня и без того хватает железа. Расе оставил мне в наследство денег больше, чем я в состоянии истратить за всю жизнь. А студентам «Деревянных Крыльев» нужна помощь. — Голос Марис потеплел.