Темное дело - де Бальзак Оноре. Страница 6

— Что с вами, матушка? — спросила Лоранса.

— Я молюсь, — отвечала та, — и за них, и за вас!

Возвышенные слова! Их произнесла при подобных же обстоятельствах, в Испании, мать принца Мира [11]. Одиннадцать человек мгновенно были убиты и лежали на земле среди множества раненых. Такой ход событий либо охлаждает, либо еще больше распаляет чернь; она либо упорствует в своем намерении, либо отказывается от него. Передние ряды осаждавших отпрянули в ужасе; вся толпа, которая пришла сюда, чтобы убивать, грабить, резать, при виде убитых стала кричать: «Злодеи! Кровопийцы!» Более осторожные побежали за Представителем народа. Братья, узнавшие теперь о кровавых событиях этого дня, заподозрили члена Конвента в том, что он добивается гибели их семьи, и подозрение это скоро перешло в уверенность. Воодушевленные жаждой мести, они стали в воротах и зарядили ружья, намереваясь убить Малена, как только он появится. Графиня совсем потеряла голову; она уже видела на месте своего дома пепелище, а свою дочь убитой; она осуждала родственников за их героическую защиту, о которой потом целую неделю говорила вся Франция. По требованию Малена Лоранса приоткрыла ворота. Представитель народа, рассчитывая на то, что он всем внушает страх, и на слабость стоявшей перед ним девочки, вошел. Едва только он заговорил, спрашивая, по какому праву было оказано сопротивление, Лоранса перебила его:

— Как же так, сударь, вы хотите даровать Франции свободу, а не охраняете людей в их домах? Тут собираются разгромить наш дом и убить нас самих, и, по-вашему, мы не имеем права применить против силы силу?

Мален остолбенел.

— Вы, внук каменщика, который работал у великого маркиза при постройке его замка, вы допустили, чтобы наш отец был заточен в тюрьму, вы поверили клевете! — набросился на него Мари-Поль.

— Его выпустят, — ответил Мален; видя, как молодые люди судорожно сжимают в руках ружья, он решил, что ему пришел конец.

— Этому обещанию вы обязаны тем, что остались живы, — торжественно сказал Мари-Поль. — Но если оно до вечера не будет выполнено, мы сумеем вас разыскать.

— А что касается этой воющей черни, — добавила Лоранса, — то если вы не разгоните ее, первая пуля будет предназначена вам. А теперь, господин Мален, можете идти!

Мален вышел и обратился к толпе с речью; он говорил о священных правах домашнего очага, о habeas corpus [12], о неприкосновенности жилищ в Англии. Он сказал, что Закон и Народ — самодержавны, что Закон — это народ, а народ должен действовать только через Закон и сила может быть применена только Законом. Сила необходимости придала Малену красноречия, и ему удалось рассеять толпу. Но он на всю жизнь запомнил и презрение, написанное на лицах братьев, и слова барышни де Сен-Синь «можете идти». Поэтому, когда возник вопрос о продаже в качестве государственного имущества имений графа де Сен-Синя, брата Лорансы, раздел был произведен без всяких послаблений. Департаментские чиновники оставили Лорансе только замок, парк, сады да так называемую сен-синьскую ферму. Мален распорядился, чтобы за Лорансой было признано право лишь на часть имения, принадлежащую ей лично; что касается эмигранта, то все его имущество отходило к народу, особенно после того как граф поднял оружие против Республики.

Вечером, после этих бурных событий, Лоранса, страшась козней Малена и какого-нибудь предательства и опасаясь за братьев, стала так настойчиво упрашивать их уехать, что они сели на коней и пробрались к передовым отрядам прусской армии. Не успели близнецы доскакать до гондревильского леса, как особняк Сен-Синей был оцеплен; Мален явился самолично, в сопровождении вооруженной охраны, чтобы арестовать молодых наследников семьи Симезов. Он не посмел схватить ни графиню де Сен-Синь, которая лежала в сильнейшей нервной горячке, ни Лорансу — двенадцатилетнюю девочку. Слуги, опасаясь суровых нравов Республики, скрылись. На другое утро известие об оказанном сопротивлении и о бегстве юношей — как говорили, в Пруссию — облетело всю округу; перед особняком Сен-Синей собралась трехтысячная толпа, и дом был разнесен в щепки с непостижимой быстротой. Г-жу де Сен-Синь переправили в особняк Симезов, где она и скончалась от усилившейся горячки. Мишю появился на политической арене уже после этих событий, ибо маркиз и его жена провели в тюрьме около пяти месяцев. В это время представитель департамента Об куда-то уезжал по служебным делам. Но когда г-н Марион продал Гондревиль Малену, когда все уже успели позабыть о народных волнениях, Мишю до конца разгадал Малена — по крайней мере, ему казалось, что разгадал. Ибо Мален, подобно Фуше, принадлежал к тем людям, у которых столько личин и под каждой скрыты такие бездны, что люди эти в момент игры непроницаемы; их можно понять, лишь когда роль давно уже сыграна.

В важных случаях Мален неизменно советовался со своим верным другом Гревеном, арсийским нотариусом, который на расстоянии судил о вещах и людях здраво, ясно и четко. Такая привычка — сама мудрость; в ней-то и заключается сила второсортных людей. Между тем в ноябре 1803 года обстоятельства сложились для государственного советника настолько неблагоприятно, что письмо могло бы только скомпрометировать обоих друзей. Мален, ожидавший назначения в сенат, боялся назначить свидание в Париже; поэтому он покинул свой особняк и направился в Гондревиль; первому консулу он привел только одну причину для этой поездки, притом такую, которая в глазах Бонапарта могла ей придать характер служебного усердия, в то время как речь шла вовсе не об интересах государства, а о его собственных. И вот, пока Мишю, спрятавшись в парке, словно дикарь, подстерегал минуту, благоприятную для мести, дальновидный Мален, привыкший извлекать пользу из любого обстоятельства, вел своего друга на одну из лужаек английского сада — совершенно пустынную и удобную для беседы с глазу на глаз. Придерживаясь середины лужайки и говоря шепотом, друзья могли быть уверены, что на таком расстоянии их никто не услышит, даже допустить, что какой-нибудь соглядатай и притаился в кустах, чтобы подслушать их разговор; если же кто-нибудь появится, они успеют переменить разговор.

— А почему не остаться в замке? — спросил Гревен.

— Разве ты не заметил двух агентов, которых подослал ко мне префект полиции?

Хотя Фуше во время дела Пишегрю, Жоржа, Моро и Полиньяка и являлся душою консульского правительства, Министерством полиции он тогда не ведал и был простым государственным советником, как Мален.

— Эти два субъекта — две руки Фуше. Один из них — молодой щеголь, у которого лицо похоже на графин с лимонадом, на губах — кислота, а в глазах — уксус, в две недели покончил с восстанием на западе в седьмом году. Другой — детище Ленуара [13]; он единственный продолжатель великих заветов полиции. Я просил дать мне мелкого агента и в подкрепление ему — чиновника, а мне посылают этих двух молодцов. Ах, Гревен! Не сомневаюсь, что Фуше хочется заглянуть в мои карты. Вот почему я предоставил этим господам обедать в замке; пусть они все обнюхают, им не найти там ни Людовика Восемнадцатого, ни вообще чего-либо предосудительного.

— Позволь, — кому же ты играешь на руку? — заметил Гревен.

— Двойная игра всегда опасна, моя же игра — тройная, если принять во внимание, что я играю и с Фуше; он, быть может, пронюхал, что я посвящен в тайны Бурбонов.

— Ты?

— Я, — подтвердил Мален.

— Ты что же — забыл Фаврa [14]?

При этом имени советник нахмурился.

— И с каких пор? — спросил, помолчав, Гревен.

— С объявления пожизненного консульства.

— Но доказательств у него нет?

— Ни столечко, — ответил Мален, показав на кончик ногтя.

Мален в кратких словах нарисовал критическое положение, в какое Бонапарт поставил Англию, ибо ей грозила гибель от армии, расположенной в Булони; он объяснил Гревену всю важность предстоящего десанта, чего еще не понимали ни Франция, ни Европа, но уже прозревал Питт; потом обрисовал критическое положение, в которое Англия, в свою очередь, поставит Бонапарта. Могущественная коалиция — Пруссия, Австрия и Россия, — субсидируемая английским золотом, должна выставить семьсот тысяч человек. Одновременно с этим гигантский заговор внутри страны захватывал в свою сеть всю Францию и объединял сторонников Горы с шуанами, роялистами и их принцами.