Темное дело - де Бальзак Оноре. Страница 7

— Пока было три консула, Людовику Восемнадцатому казалось, что анархия все еще продолжается и что в случае каких-нибудь волнений ему удастся взять реванш за тринадцатое вандемьера [15] и восемнадцатое фрюктидора [16], — говорил Мален. — Но пожизненное консульство разоблачило намерения Бонапарта: скоро он станет императором. Этому бывшему поручику захотелось основать новую династию, — потому речь идет уже о том, чтобы его убрать, и удар подготавливается теперь еще искуснее, чем на улице Сен-Никез [17]. Пишегрю, Жорж, Моро, герцог Энгиенский и Полиньяк с Ривьером — два друга графа д'Артуа, — все участвуют в заговоре.

— Ну и мешанина! — воскликнул Гревен.

— Втихомолку всю Францию наводнили заговорщиками; хотят начать штурм сразу со всех сторон, в ход пущены все доступные средства. Сотня непосредственных исполнителей, под командой Жоржа, должна напасть на охрану консула и на него самого.

— Ну так и выдай их.

— Вот уже два месяца, как консул, министр полиции, префект полиции и Фуше держат в своих руках часть нитей этого огромного заговора; но они еще не представляют себе его размах и пока что дают заговорщикам свободу, с тем чтобы выведать все.

— Что касается права, — заметил нотариус, — то у Бурбонов гораздо больше прав что-либо замышлять, затевать, осуществлять против Бонапарта, чем было у Бонапарта восемнадцатого брюмера, когда он посягнул на Республику, детищем которой был сам; он убивал родную мать, эти же хотят всего-навсего вернуться к себе домой. Видя, что в списки эмигрантов перестали заносить новые имена и все больше и больше имен из них исключается, что католическая церковь восстанавливается и один за другим издаются антиреволюционные законы, видя все это, принцы поняли, что возвращение их с каждым днем будет становиться все более затруднительным, чтобы не сказать невозможным. Основное препятствие к этому — Бонапарт, и они хотят это препятствие устранить, — вот и все. Потерпев поражение, заговорщики превратятся просто в разбойников; победив, они станут героями; поэтому твои колебания кажутся мне вполне естественными.

— Необходимо направить события так, — сказал Мален, — чтобы Бонапарт, в виде вызова, бросил Бурбонам голову герцога Энгиенского, подобно тому как Конвент бросил европейским монархам голову Людовика Шестнадцатого. Это сделает Бонапарта таким же участником Революции, какими являемся и мы; или же свергнуть нынешнего идола французского народа, который вот-вот станет императором, и на обломках его трона восстановить трон законного монарха. Я завишу от случая, от меткого пистолетного выстрела, от адской машины, вроде той, что была заложена на улице Сен-Никез, — нужно только, чтобы она взорвалась. Мне всего не сказали. Мне предложили в критический момент созвать Государственный совет и руководить юридической стороной реставрации Бурбонов.

— Повремени, — отозвался нотариус.

— Это невозможно. Я должен принять решение теперь же, время не терпит.

— Почему?

— Двое Симезов участвуют в заговоре; они скрываются здесь. Я должен либо распорядиться, чтобы за ними установили слежку, дать им скомпрометировать себя и затем от них избавиться, либо тайно взять их под свою защиту. Я просил, чтобы ко мне прикомандировали мелких агентов, а мне навязали первоклассных сыщиков, и они нарочно заехали в Труа, чтобы заручиться помощью жандармерии.

— Гондревиль — синица в руках, а заговор — журавль в небе, — возразил Гревен. — Ни Фуше, ни Талейран, твои соратники, в заговоре не участвуют; с ними тебе надо играть в открытую. Подумай только: все, кто отрубил голову Людовику Шестнадцатому, — члены правительства, Франция полна людей, скупивших государственные земли, а ты затеваешь возвращение тех, кто потребует у тебя вернуть Гондревиль. Если Бурбоны не дураки, им придется отменить все, что было сделано нами. Лучше скажи Бонапарту.

— Человек моего ранга не может быть доносчиком, — запальчиво возразил Мален.

— Твоего ранга? — воскликнул Гревен, улыбнувшись.

— Мне предлагают Министерство юстиции.

— Ты ослеплен, — понимаю. Значит, на мне лежит обязанность осмотреться в этих политических потемках, нюхом найти выход. Между тем нет никакой возможности предвидеть, какие события могли бы вернуть Бурбонов, если такой полководец, как Бонапарт, располагает восемьюдесятью кораблями и четырехсоттысячной армией. Самое трудное в выжидательной политике — это предугадать, когда пошатнувшаяся власть падет; а власть Бонапарта, друг мой, находится в стадии укрепления. Не Фуше ли решил тебя позондировать, чтобы выведать твои затаенные мысли и от тебя избавиться?

— Нет; в посреднике, с которым я имею дело, я не сомневаюсь. К тому же сам Фуше никогда бы не подослал ко мне этих двух обезьян: я их слишком хорошо знаю, чтобы не насторожиться.

— А меня они пугают, — сказал Гревен. — Если Фуше не сомневается в тебе, не хочет тебя испытать — зачем же он их тебе навязал? Фуше не выкинет такой штуки без причины...

— Вот это для меня очень веский довод, — воскликнул Мален, — и с этими двумя Симезами я никогда не буду спокоен; быть может, Фуше, знающий мое положение, не хочет их упустить и думает через них добраться до Конде?

— Эх, старина, при Бонапарте не будут беспокоить владельца Гондревиля.

Подняв голову, Мален увидел в густой листве липы ствол ружья.

— Я не ошибся: я слышал сухое щелканье взведенного курка, — сказал он Гревену, прячась за толстым деревом; нотариус, встревоженный внезапным движением своего друга, последовал его примеру.

— Это Мишю, — шепнул Гревен, — я вижу его рыжую бороду.

— Не надо показывать, что мы испугались, — заметил Мален; он неторопливо пошел прочь, несколько раз повторив в раздумье: «Что ему нужно от тех, кто приобрел это имение? Ведь не в тебя же он метил. Если он слышал наш разговор, придется за него взяться! Надо было бы пойти в луга. Но мне и на ум не приходило, что даже воздух может таить в себе опасность».

— На всякую старуху бывает проруха, — ответил нотариус. — Но пустяки, он был очень далеко, а мы говорили шепотом.

— Надо будет рассказать Корантену, — ответил Мален.

Несколько минут спустя Мишю вернулся домой; он был бледен, лицо его искажено.

— Что с тобой? — испуганно спросила Марта.

— Ничего, — ответил он, увидев Виолета, присутствие которого поразило его как громом.

Мишю взял стул, спокойно сел у очага и бросил в огонь какую-то бумажку, которую он вынул из жестяной коробки, — такие коробки дают солдатам для хранения документов. Заметив это, Марта вздохнула, как человек, освободившийся от тяжкого гнета; зато Виолет был сильно озадачен. Управляющий с неподражаемым хладнокровием прислонил карабин к очагу. Марианна и мать Марты пряли при свете лампы.

— Ну-ка, Франсуа, спать! — сказал отец. — Сейчас же ложись!

Он грубо схватил сына и унес его.

— Сходи в погреб, — шепнул он ему, когда вышел на лестницу, — возьми две бутылки маконского вина, отлей из них по трети и добавь коньячной настойки, которая стоит на полке; потом нацеди полбутылки белого вина и подмешай туда водки. Сделай все это половчей и поставь все три бутылки на пустой бочонок у входа в погреб. Когда я открою окошко, выйди из погреба, оседлай мою лошадь и поезжай на ней в Пото-де-Ге. Жди меня там.

— Мальчишка никогда вовремя не ложится, — сказал управляющий, возвратясь на кухню, — все хочет быть как взрослые, хочет все видеть, все слышать, все знать. Вы у меня тут весь народ перепортите, папаша Виолет.

— Господи! Господи! — воскликнул Виолет. — Что это как у вас язык развязался? Я и не знал, что вы такой речистый.

— А вы воображали, что за мной можно шпионить и я этого не замечу? Ошибаетесь, папаша Виолет. Если бы, вместо того чтобы угождать моим врагам, вы стали на мою сторону, я сделал бы для вас кое-что поважнее, чем продление аренды...