Неотразимая - Брокуэй Конни. Страница 28

«Боже, да ее просто укачало», – догадался Томас. Он слышал эти звуки много раз и не мог ошибиться. Томас открыл дверь и вошел. Фиа сидела на краю узкой койки в накидке и нижней юбке. Она широко развела ноги, на полу между ними стоял таз, над которым она наклонилась – ее непрерывно рвало. Длинные пряди волос разметались и прилипли к плечам, она посмотрела на Томаса, ее лицо оказалось прямо в луче заходящего солнца. Кожа лица приняла какой-то неестественный зеленоватый оттенок, под глазами выделялись темные круги.

– Прошу вас, уходите, – слабым голосом повторила она.

Томас развернулся и вышел. Он быстро прошел в свою каюту, взял со стола кувшин с водой, оловянную кружку, полотенце и вернулся в каюту Фиа. Она сидела в той же позе, но еще ниже склонилась над тазом. Томас налил в кружку воды и протянул ей.

– Выпейте это, ради Бога. Выпейте! – приказал он. Она посмотрела на Томаса сквозь слипшиеся пряди волос.

– Не могу! О-о-о! – И она снова склонилась над тазом. Ее вырвало, но не так сильно, как перед этим.

Томас сел рядом на койку и обнял ее за плечи. Кожа была влажной и липкой. Тонкая накидка стала мокрой от пота. Томас поднял ее голову за подбородок, и Фиа крепко зажмурилась. Он поднес кружку с водой к ее губам и заставил сделать несколько глотков.

– Пейте, Фиа, это поможет, я знаю. – Она подчинилась. У нее не было сил спорить и сопротивляться. – Маленькими глоточками. Вот так, вот так. Лучше?

– Нет, – тихо простонала Фиа. Он крепче прижал ее к себе, отметив, что даже сейчас, когда ей так плохо, когда она едва в состоянии поднять голову, она продолжает сопротивляться этой близости. Она была очень маленькой в его руках, настолько маленькой, что Томас даже поразился. Он чувствовал пальцами каждое ее ребрышко, руками мог охватить ее тонкий стан. Его большая рука закрывала почти все ее бедро.

– Расслабьтесь, – пробормотал он, ласково поглаживая ей щеку, и прижал ее лицо к своему плечу. У Фиа не было сил сопротивляться, и она сдалась. Она прерывисто дышала, а свои маленькие кулачки прижала к его груди.

Фиа ненавидела себя сейчас. Он не знал, каким образом, но понимал, что Фиа сейчас страдает не из-за своего физического состояния. Причина этого намного серьезнее. Он чувствовал ее уязвимость и глубоко сидевшее в ней презрение к этой уязвимости. Он помнил собственную ярость, помнил, как смахивал слезы с глаз, когда хозяин хлестал его плеткой. Скрывая малейший намек на жалость, который бы только усугубил ее страдания, он вновь предложил ей воды. Глаза Фиа были все еще закрыты, как будто она боялась увидеть его жалость.

Фиа сделала еще несколько глотков. Томас чуть-чуть отодвинулся и потянул ее за собой. Он окунул в кувшин край полотенца, немного отжал его одной рукой и уверенными, но очень осторожными движениями обтер ей лоб, глаза, щеки, губы и шею.

– Вы не умрете, – произнес Томас, после того как ее в очередной раз стошнило.

Наконец она открыла глаза. В них было море отчаяния.

– Вот этого я и боюсь, – тихо ответила Фиа. Томас усмехнулся, удивленный этим неожиданным юмором. Еще больше он удивился, когда ответная улыбка озарила ее бледное лицо. Такой улыбкой она никогда ему раньше не улыбалась. Взгляды их встретились. Фиа отодвинулась назад, лоб ее прорезала тонкая морщинка. Она отвернулась и снова закрыла глаза.

– У вас просто морская болезнь, – объяснил Томас.

– Неужели? – Она произнесла это слово с сарказмом, было видно, что самообладание вернулось к ней. – Спасибо, что вы мне сообщили. Я-то думала, что все это от той рыбки, что я съела сегодня утром. – Вдруг ее глаза расширились, она напряглась, и ее опять стошнило.

Томасу захотелось как следует встряхнуть ее. Он почувствовал себя обманутым. Он ненавидел дерзость, которая вдруг снова к ней вернулась. Только на мгновение он увидел нечто – как бы лучше назвать это: человечность? честность? – но все тотчас исчезло. Томас был страшно раздосадован.

– Так вам и надо! Вы настоящая ехидна! – воскликнул он и стал растирать ей спину между лопатками. Она крутила головой и с удивлением смотрела на него.

– Что? Что вы сказали?

– А что, вас никогда так не называли раньше? – усмехнулся Томас. Фиа беспомощно заморгала. – Нет? Что ж, это совершенно непростительно, поскольку слово это удивительно подходит вам. Если бы у кого-то хватило смелости назвать вас так раньше, это, возможно, подействовало бы на вас, и вы были бы немного другой. А теперь я боюсь, что кто бы ни взял вас в жены, миледи Недоброжелательность, ему придется каждый вечер ложиться спать, моля Бога, чтобы встретить следующее утро живым, потому что укол вашего язычка вполне может оказаться смертельным.

– Вы! Вы... – Глаза Фиа широко раскрылись. Она захотела излить на него всю свою злость, но очередной приступ рвоты скрутил ее пополам. Когда ей стало немного легче, она потянулась за кружкой, стоявшей на полу, и дрожащей рукой поднесла ее ко рту. Отпила немного и осторожно выпрямилась. – Вы не джентльмен!

– Неужели? – наигранно спросил Томас. – Благодарю, что вы сообщили мне. О!

Фиа неожиданно локтем ударила его в живот. Ее красивое личико озарилось улыбкой триумфа, но в этот миг ее в очередной раз настиг приступ морской болезни. Улыбка мгновенно исчезла, ее место заняло выражение глубокого страдания. Она наклонилась над тазом, а Томас прижал руку ей ко лбу, пытаясь помочь.

– Спасибо, благодарю вас, уходите.

Он подождал несколько секунд, прежде чем убрать руку, которой поддерживал ее, затем встал. Похоже, ей действительно лучше, она выпила достаточно воды, чтобы восстановить водный баланс. Для них обоих было бы хуже, если бы он остался здесь, потому что она очень не хотела видеть его в своей каюте, и это с каждой секундой чувствовалось все больше.

– Вы должны поесть, Фиа. Я пришлю обед вам в каюту...

– Если вы принесете... – она замешкалась и сглотнула, —...еду... в эту каюту... я сделаю что-то посерьезнее, чем просто колоть вас словами. Я ясно выразилась?

– Предельно. Но я, как истинный христианин, должен настаивать, – при этих словах губы его скривились, – вам будет лучше, если вы...

– Не произносите этого слова, убирайтесь! – Фиа схватила мокрое полотенце и швырнула его в Томаса. Он легко уклонился. Ей действительно лучше, решил он, потому что в ее броске чувствовалась сила.

Томас вышел из каюты и вдруг понял, что улыбается. Он очень удивился: чему он улыбается? Фиа пыталась причинить ему боль, она кричала и угрожала ему, а он вышел от нее счастливый, словно получил первый поцелуй. Нет, он решительно сумасшедший. Черт побери, из всего, что сейчас произошло, он помнил только искренность ее улыбки. И красоту этой улыбки.

Глава 13

Моряк из Фиа был плохой, прямо сказать – никудышный. Это поразило Фиа, казалось ей несправедливым. В те редкие мгновения в течение последующих двух дней, когда она была способна думать о чем-либо, кроме своего тазика, она поняла, что стала ненавидеть этот тазик даже больше, чем ненавидела касторовое масло. А касторовое масло она ненавидела больше всего в жизни. Как же так? Ведь она провела все свое детство у моря, вглядывалась в морскую даль, мечтая, что однажды за ней приплывет большой корабль и увезет ее. Корабль с сильным красавцем капитаном... Но на деле это оказалось настоящей катастрофой. Нет-нет, об этом думать нельзя, лучше сосредоточиться на том, чтобы подняться на верхнюю палубу хотя бы с какими-то остатками гордости. Она вышла из каюты, поднялась по лестнице и медленно открыла люк на палубу. Потом осторожно выглянула из него.

После трех дней качки утро было относительно спокойным. Небо затянуто серыми облаками. «Звезда Альба» шла медленно, разрезая редкие морские волны. Серое море переливалось, своим цветом напоминая ртуть.

Фиа подставила лицо морскому воздуху, который приносил на палубу мелкие брызги. Она ощутила соль на губах, в глазах, но после трех дней, проведенных в душной каюте, насквозь пропахшей рвотой, она вдыхала чистый морской воздух с наслаждением, с каким мучимый жаждой человек припадает к источнику. Звуки голосов заставили ее открыть глаза. Она увидела Томаса. Он увлеченно разговаривал с кем-то из матросов и не замечал Фиа.