Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам. Страница 94

Мы посвистели у закрытых ворот, и нас впустили в экзотический подземный цирк — вестибюль станции. Он пустовал. В витринах восковые женщины выставляли напоказ свои пижамы, ночные рубашки, чулки и предметы нижнего белья перед небольшой группой мужчин с молотками, торчащими из сумок. Работяги раскурили трубки.

— Чтоб мне провалиться! Вот бы моей старухе такое…

— Не боись, еще увидишь!

— Не боись, не увижу! Я ей клипсы подарю.

Восковая женщина пристально и неодобрительно глядела на мужчин; выражению ее лица позавидовали бы многие женщины из плоти и крови.

Мы спустились по неподвижному эскалатору и оказались в одном из самых жутких мест Лондона — на опустевшей подземной станции.

— Это как раз то, что мне нужно, — сказал мой друг. — Представь мою героиню, убегающую от шайки бандитов и выпрыгивающую из последнего поезда на Пиккадилли…

Возможно, из-за того, что станция всегда ассоциируется с толпой, движением, шумом и светом от поезда, с возгласами «Освободите вагон, пожалуйста!» и хлопаньем дверей, тишина пустого зала казалась таинственной, ненормальной. Я всматривался в темный туннель, вслушивался, не идет ли поезд. Обычно приближение поезда ощущается загодя, но сейчас не было ничего, кроме абсолютной, пугающей тишины.

Реклама в час ночи вызывала тошноту. Сама мысль о том, чтобы выпить виски или даже хуже — вермута, поехать в Шотландию, распрощаться с закомплексованностью школьницы, заказать «басс» или «гиннесс», посетить зоопарк, купить обручальные кольца или подписаться на «Панч», казалась в это время суток фантастической до невозможности. Даже самый впечатлительный и поддающийся влиянию человек не смог бы в тот миг поддаться рекламе — разве что ему попались бы на глаза плакаты с одеялами, матрацами, подушками, грелками и предостережениями об опасности ночного голодания.

Делясь впечатлениями, мы прохаживались по платформе и посматривали на невозмутимого уборщика. Он собирал мусор, оставленный пассажирами. Пришли два расклейщика афиш с лестницей, ведром и рулоном бумаги.

— Ток отключили, Билл? — спросил один.

— Проверь, — меланхолично предложил уборщик.

— Пошел ты… — ответил расклейщик афиш, зажигая сигарету.

Каждую ночь после отхода последнего поезда небольшая армия служащих проходит сто семьдесят одну милю под землей и проверяет каждую лампу, диск, провод, сигнал, болт, винт и шпалу. Четырехчасовая проверка, пока весь Лондон спит, — возможно, самое важное дело в ночи. С кожаными рюкзаками за плечами, эти люди собираются на опустевших станциях, стоят на краю платформы и внимательно смотрят на рельсы, ожидая прекращения подачи тока. Иногда им не хватает терпения, и они совершают пробную вылазку, рискуя жизнью.

Бригадир спустился вниз, положил небольшую металлическую колодку на один рельс и предмет, похожий на кукольный домик, — на другой. В кукольном домике мгновенно зажглись двенадцать электрических лапочек — ток еще не отключили.

— Если не ложиться поперек рельсов, с вами будет все в порядке, током не ударит, — объяснил бригадир. — Его скоро отключат.

Вся группа спрыгнула вниз, в опасную зону, и мы последовали за ними. Это так просто, но неприятно — быть храбрым на публике.

— Куда мы идем? — спросил я.

— На Лестер-сквер, — ответили мне, и мы зашагали между поблескивающими рельсами.

По тоннелю пронесся возглас: «Отключили!»

Мы пошли смелее. Рабочие начали постукивать по рельсам.

Прогулка под землей от Пиккадилли к Лестер-сквер — самое кошмарное ночное путешествие, какое можно себе представить. В туннелях зажегся зеленый свет, и рабочие пошли медленнее, будто исследователи в египетской гробнице. Мне сказали, что под землей комары живут круглый год, потому что там постоянно средняя температура. Порой они просыпались и кусали нас, и это посреди зимы!

Неожиданно показалась станция «Лестер-сквер». Горел свет, но не было ни души. Туннели, откуда обычно стремительно вырываются поезда, были пусты. Рабочие походили на крыс.

Мы взобрались на пустую платформу.

— Какие впечатления! — произнес мой друг. — Какая атмосфера!

А я подумал, что когда-нибудь, через тысячу лет, археологи, которые будут вести раскопки на месте станции метро «Лестер-сквер», напишут книгу о поколении, интересовавшемся исключительно спиртным, мылом, пудрой и корсетами.

Букинистические ряды Букселлерс-роу давно переехали со Стрэнда и образовали прекрасную сеть букинистических магазинов, которая начинается почти на Тотнэм-Корт-роуд и тянется по обеим сторонам улицы до Лестер-сквер; именно здесь собрана самая большая в мире коллекция букинистических книг на английском языке.

На тротуаре у магазина стоят полки с дешевыми экземплярами, прохожий может самостоятельно брать книги и выбирать нужные ему сколь угодно долго. Внутри хранятся пользующиеся спросом редкие книги. Этим лавочкам присуща особая, одновременно холодная и трогательная атмосфера осиротевших книг, которые ждут, чтобы их купили, прочитали, оценили и поставили на полку рядом с другими. Книги лежат в подвалах, которые тянутся под улицами, громоздятся стопками и шаткими лесенками на всех этажах и даже на мансардах. Удивительно, как эти этажи, полы и стены выдерживают многотонный «мертвый груз».

Тот, кому никогда в жизни не доводилось забывать о времени и еде на Чаринг-Кросс-роуд и в конце дня выходить на улицу с книгами в руках, с книгами, которыми он горд и счастлив обладать, — не испытал одного из самых возвышенных удовольствий, которое дает Лондон. Дорога заполнена машинами. Один поток направляется к Оксфорд-стрит, другой к — Трафальгарской площади. По тротуарам постоянно спешат люди. Критики, читатели, охотники за книгами, книжные гурманы и книжные маньяки стоят спинами ко всему миру — поскольку книги, как и спиртное, могут действовать на мозг, — абсолютно забыв о том, что они находятся не на пустой улице.

Я знаком с Чаринг-Кросс-роуд уже тридцать лет. Я знаю каждый магазин и каждого продавца. Для меня все эти магазины разные, у каждого свои особенности. Есть магазин, в который я зайду в последнюю очередь. Есть магазин, в который я пойду, если мне нужна зарубежная книга. В третий — если хочу купить книгу о Буше, Яне Стене или любом другом современном или старом художнике. Есть магазин, в котором я могу купить книги восемнадцатого века в современном переплете, и магазин, в который зайду, если мне понадобится что-нибудь действительно редкое, от «Циклопедии Пирса» до первого издания Босуэлла.

Я знаю всех продавцов и помню их прежними, еще до того, как они поседели и прибавили в весе. И хотя мы провели бессчетное количество часов за разговорами о книгах, я не могу вспомнить ни одного случая, когда бы я заговорил с другим покупателем книг. Мы, книголюбы, — молчаливая, человеконенавистническая толпа одиноких. Еще я никогда не встречал женщин-библиофилок. Я могу допустить их существование, но, к моему счастью или несчастью, встречать их не доводилось. Женщина заходит в магазин за определенной книгой и тут же выходит из него. Она не проводит целый день в поисках неизвестно чего. В конце концов, я склонен думать, что на самом деле таких женщин попросту не бывает, не считая студенток и молодых леди, листающих книги по балету. А если где-то и бывают, то они молоды и веселы, потому что просто невозможно себе представить особу женского пола в образе пыльного книжного червя с очками на носу, каковыми являются постоянные посетители Чаринг-Кросс-роуд. И конечно, ни одна почтенная дама не будет тратить целый день на поиски неведомо чего.

Думаю, коллекционеры книг согласятся со мной в том, что ни в коем случае не женщины и даже не все мужчины могут быть настоящими компаньонами в охоте за книгами. Если женщина влюблена в охотника за книгами, она с огромным энтузиазмом начнет ему помогать. Она будет подбегать с совершенно неподходящей книгой и говорить: «Я нашла кое-что интересное для тебя, дорогой!» Спустя несколько часов она начнет тосковать, надует губки и, коль скоро любимого библиофила невозможно будет отвлечь, с обиженным видом опустится в ближайшее кресло и погрузится в какой-нибудь роман. Товарищем в нашем деле может стать только мужчина, который ищет книги о бабочках или Византии, в то время как вы — о чем-нибудь другом.