Прикид - Брук Кассандра. Страница 61

– Лучше пригласи его на ленч, дорогая, – заметила Гейл.

Я заартачилась. Сказала, что представления не имею, о чем говорить с прессой. Почему бы ей самой не встретиться с Конором? В конце концов он ее знакомый, не мой.

– Чепуха! – фыркнула Гейл. – Я ирландка. И Конор не поверит ни единому моему слову. Уж ему-то виднее, он и сам ирландец. Кроме того, – со смехом добавила она, – я наверняка напьюсь, а он совершенно не умеет хранить тайны. Кэролайн тоже не подходит, и напиться может, и выболтает все, вне зависимости от того, пьяная она или нет. Нет, должна пойти ты, дорогая. К тому же у тебя лицо и фигура. Да он в тебя тут же втрескается!

Она оказалась права. Ему понравились и лицо, и фигура. Где-то на середине трапезы я вдруг поняла, что беседовать с журналистом, ведущим колонку сплетен, – это уже быть объектом сплетни. В высказываниях своих я была не слишком осторожна, выболтала кое-что из того, о чем следовало бы умолчать. Я даже поведала ему некоторые подробности из собственной жизни – о том, как работала в банке, где помощник управляющего показал мне свое хозяйство; о том, как познакомилась с будущим мужем в бутике и обчихала его; о том, как во время распродажи вещей Кэролайн пришла идея создания «Прикида». Лишь неким сверхъестественным усилием воли заставила я себя умолчать о Джоше и об оргазме во время мертвой петли над Ла-Маншем.

Господи, Анжела, сказала я себе, когда бутылка шабли уже почти опустела, заткнешься ты наконец или нет?..

Затем я поняла, что в отличие от почти всех мужчин на свете, с которыми я когда-либо завтракала, Конор решил заболтать меня не только ради того, чтобы запустить затем лапу в трусики. Он действительно хотел выжать из меня всю возможную информацию. В том и состояла его работа. И болтливость, в которую я впала, была продиктована благодарностью – за то, что он не пытался меня соблазнить. Вот в чем сила и власть хорошего журналиста.

Наконец, уже за кофе, он сделал мне деловое предложение, столь ловко завуалированное, что я сперва не приняла его за таковое. Возможно, сказал он, одна из нас не сочтет за труд намекнуть ему о каком-либо громком надвигающемся разводе или, используя мое собственное выражение, о какой-нибудь любопытной попытке «брачной перестройки». Он рассмеялся, выговорив эти последние слова. Нет, об оплате не Может быть и речи, это придаст делу двусмысленный, даже грязный характер. Зато тогда ему ничего не стоит создать специальную колонку о «Прикиде» в параллельном действии» – именно так он выразился. И между магазином и драматичными историями разводов не будет прослеживаться прямой связи, но всякий, интересующийся такого рода новостями, тут же смекнет, что к чему. Ведь подтекст, как известно, штука куда более действенная, нежели прямое изложение событий – да и за клевету в печати спросить будет не с кого. Пара интригующих намеков, игра воображения… Как я смотрю на то, возможно ли между нами подобного рода соглашение? Конор произнес эти слова с улыбкой, затем притушил профессионально хищный огонек в глазах, поблагодарил за ленч и заметил, сколь прекрасна была бы жизнь, если б каждая интервьюируемая им дама выглядела столь же соблазнительно.

Я рассказала Гейл о его предложении. Та зашлась от радости. Затем вдруг стала страшно серьезна:

– Дорогая, мы должны действовать крайне осмотрительно! И чтоб Кэролайн об этом ни слова. Ни даже полслова!

До настоящего времени я не понимала, сколь ценным может оказаться сотрудничество с ведущим колонки светских новостей. Но шли дни и недели, настала зима, предприятие наше продолжало набирать обороты, и я вдруг начала натыкаться на упоминания о нас в колонке Конора. То вдруг появлялись снимки какого-нибудь полного радужных надежд разведенца с сияющей от счастья новой избранницей, а где-то ниже, курсивом, была набрана пара строк о том, что прежде безутешная жена нашла наконец утешение, покупая прелестные наряды в этом совершенно замечательном магазине на Пимлико-сквер. И кого только там в наши дни не увидишь…

О предприятии как о таковом не упоминалось и словом. Мы были «подтекстом», как выразился Конор. Мы были призраками на этом празднике разводов, но каждый, кто читал колонку, прекрасно понимал, что мы такое есть и где обитаем. И я начала понимать – исходя из разговоров, которые о нас пошли, – что наше скромное агентство обретает некую cachet 67, даже ауру. Слово было пущено. Доказательством тому служил постоянный приток новой клиентуры. Сначала эти люди притворялись, что рассматривают выставленную на продажу одежду, затем с благодарностью принимали чашечку кофе. Затем их взгляд неизбежно останавливался на карточке с рекламой «Нового счастья», небрежно прислоненной к сияющему боку Торквемады. Они брали ее в руки и с притворным удивлением восклицали: «О, как интересно!» – а через несколько минут уже оказывались в соседнем помещении, где Кэролайн кромсала их браки на мелкие ленточки, а Имонн усаживался за свой компьютер. Никто из них и опомниться не успевал, как в колонке Конора появлялась соответствующая фотография или заголовок, на который они взирали с ужасом. И утешались лишь тем, что потерю мужа, с которым прожито двадцать лет, можно скрасить покупкой совершенно очаровательного платья от Ланвен в чудесном маленьком магазинчике на Пимлико-сквер. Даже названия его можно было не упоминать. Люди и без того знали.

Мы начали чувствовать себя алхимиками, владеющими некой магической формулой, позволяющей перекраивать жизни людей. Пошли даже слухи – Кэролайн принесла их с очередного званого обеда, – будто бы у нас тайно консультируют несколько ведущих лондонских психоаналитиков. Иначе чем можно объяснить столь оглушительный успех?

Действительно, чем же?.. Мы не знали и никогда ничего не отрицали. Наше молчание – золото. Мы лишь улыбались – и весь мир был склонен принимать эти улыбки за положительный ответ. Нам только и оставалось, что улыбаться. Как иначе могли мы выразить свое изумление тем фактом, что подобной известности и преуспевания можно достичь лишь с помощью кофеварки, компьютера и чисто интуитивных догадок трех женщин, которые, быть может, и разбирались в модной одежде, но мало что смыслили в природе человеческой.

Мне начало казаться, что мы обитаем в самой сердцевине какого-то бесконечного людского калейдоскопа. Что жизнь всех и каждого вокруг все время кардинальным образом меняется. Менялась и моя собственная жизнь, только менее драматично. Гастроли Ральфа с «Дядей Ваней» наконец закончились, должна была состояться премьера в Вест-Энде. Как странно, что он вдруг оказался дома… За последние несколько месяцев я привыкла к тому, что дом мой состоит из Рейчел, Магдалены, меня, ну и, конечно, Фатвы, то уходящей из него, то возвращающейся – иногда в крови, иногда нет. На кухне постоянно витал запах текавая, но теперь Ральф тоже был здесь, и возникло ощущение, что он не совсем свой. Для меня он стал посторонним, с которым можно разговаривать, легко находиться рядом. Мы не ссорились и не спорили. Мы не предъявляли друг другу претензий. Словно дни, проведенные порознь, навсегда отлучили нас друг от друга, освободили от всяких привязанностей и обязательств, освободили от привычек и занятий любовью. Мы сосуществовали под одной крышей как два предмета обстановки.

– Как насчет того, чтобы заняться сегодня любовью? – как-то спросил Ральф. С таким видом, точно предлагал мне пирожное.

– Нет, спасибо, дорогой. Только не сегодня, – ответила я. И мы откатились друг от друга, каждый на свою половину кровати.

Было холодно. Ральф спал в пижаме. Я смотрела в потолок.

Иногда ночью, лежа без сна, я думала о Джоше, представляла, что он во мне. Тело мое принадлежало ему. Но его рядом не было. Это были долгие часы, во время которых я старалась понять, что теперь делать. И, так и не найдя ответа, в конце концов засыпала.

А утром подавали завтрак.

Джош снова путешествовал. По его словам, я была здесь ни при чем – просто подвернулась работа, от которой он не мог отказаться. Нужны были деньги, платить за школу Джессики, купить новую камеру и еще бог знает что…