Фэнтези 2007 [сб.] - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 80

— Вроде ж две лошади было?

— Одну, постарше, она сразу кузнецу продала, а с тех денег зерном на зиму запаслась да сена для второй лошадки прикупила. Вот уж точно люди сказывают: не было счастья, да несчастье помогло. Совсем вдова худо жила, второй год без мужика, куда ей одной поле поднять — самой едва на прокорм хватало, а тут еще малышни полная хата, помощники пока никакие, а всех одеть-накормить надобно.

— Добро... — Ивор отставил кружку, поднялся из-за стола. — Что ж, спасибо за хлеб-соль, пора и мне за свой помол браться.

— К Куре-то сходи, — сказал напоследок Еловит. — Завелась у него денежка, заезжал давеча мешок муки прикупить. Я девке твоей не говорил, она на расправу скорая: мужичонка-то вороватый, да трусоватый, кишка тонка топором махать. Вот за молчание мзду брать — по нем. А и проговорился бы — веры ему особой нет, против меня и то засудят, потому юлить будет до последнего. Ежели кметка его и пытала, с носом осталась. А ты его по-душевному спроси, как умеешь... Припугни там сглазом каким, что ли...

Подошла невесть как проведавшая об уходе гостя Радушка, со вздохом передала из рук в руки обвисшую, возмущенно дергающую хвостом кошку. Мерила, поди, лялькины одежки, ишь, взъерошилась.

— Ну, рад, ежели помог. — Мельник встал из-за стола вместе с гостем, пошел проводить до двери. — Заходи, буде что.

— Зайду, — пообещал Ивор, не оборачиваясь.

Он знал, что в этом доме на него не обидятся ни за невысказанные слова, ни за видимое небрежение. И вовсе не было нужды лишний раз прощаться и многажды заверять хозяев в своей благодарности.

Они и так знали — угрюмая волчья дружба стоит куда больше брехливой собачьей лести.

Где живет Куря Златоуст, Ивор спросить забыл. Однако возвращаться не стал. Огляделся, выбрал самую плохонькую крышу с проросшим возле трубы репьем и уверенно направился туда.

Куря тем временем не находил места ни себе, ни завязанной узлом тряпицы, в которой то и дело глухо и весомо бряцали кусочки металла. Мужик приподнял половицу, пошарил рукой в открывшейся щели и раздумал класть: как бы мыши, во множестве шнырявшие меж досок, не растянули содержимое заветного узла по всему подполу. Умостил было за печной вьюшкой, но тоже остался недоволен. Влез на лавку, потыкал пальцем в щель между потолком и верхним венцом, откуда неряшливо топорщился сухой блеклый мох...

Резкий стук в дверь сдернул Курю с лавки, мужик выронил узел, и тот, распотрошившись от удара, усеял пол золотыми монетами. Пав на колени, Куря начал торопливо набивать карманы деньгами, одновременно пытаясь сотворить трясущейся рукой отвращающий беду знак.

— Не открою... — едва слышно бормотал мужик. — Нет меня... А хоть бы и сам князь, постучит-постучит, да уйдет...

Затаив дыхание, он прислушивался к подозрительно скоро затихшей двери и не заметил, как из-под свода печи неслышно вылетела черная ушастая неясыть и пристроилась на краю лавки. Посидела, покрутила во все стороны поворотливой глазастой головой, щелкнула клювом.

Куря так и подскочил, обернулся. На лавке, нога за ногу, сидел треклятый ведьмарь, равнодушно оглядывая убогую горенку.

— Добрый день всем добрым людям, — безо всякого выражения произнес незваный гость. — Не помешал?

— Что ты, батюшка! — колотясь всем телом, с трудом выдавил застигнутый врасплох мужик. — Ты уж извини, что с дверью припозднился — иголку вот обронил, никак сыскать не могу, как бы ненароком с сором не вымести....

Ивор без спешки наклонился, подобрал закатившуюся под лавку монету, повертел в пальцах:

— Такой сор и впрямь из избы выносить негоже...

— Ей-ей, ни сном ни духом... — запричитал незадачливый мужичонка, и тут же нашелся, льстиво искривил губы: — А может, это ты, батюшка, обронил?

Ведьмарь неопределенно хмыкнул, подбросил на ладони таинственную монетку и, к великой радости хозяина избы, вышел вон, а Куря еще долго трясся от страха, наново перепрятывая кошель.

У кузнеца Ивор тоже не задержался. Мимоходом оглядел покорную лохматую лошадку, привычную к неспешной ходьбе в оглоблях. Под седлом она то и дело вздрагивала, недоуменно косилась на всадницу, бойкую девку — Кузнецову дочь, но взбрыкивать не пыталась, давно смирившись с человеческими причудами. Ивор потрепал добродушную старушку по широкой холке, вызнал уплаченную за нее цену и улизнул прежде, чем словоохотливая девчонка успела рассказать ему, что купца, верно, убил кривой бобыль Купрей, положивший единственный завидущий глаз на купцову казну...

Как Еловит и говорил, вдову Ивор вспомнил сразу. Она и не изменилась за прошедший год — все тот же лихорадочный блеск в черных нездешних глазах, впалые щеки, тонкие пальцы безостановочно сплетаются и нещадно мнут друг друга при разговоре с тревожащим ее человеком. Из-за длинной, мешковатой домашней юбки настороженно выглядывал худенький светловолосый мальчик, не старше Радушки. Для него она когда-то просила зелье от глотошнои или другое дитя прихворнуло?

— Об убиенном поговорить хотел, милостивец? — заискивающе предположила женщина, пряча глаза.

— Нет, — улыбнулся Ивор. — О возке, что тебе в наследство достался...

Он сознательно не помянул лошадь, хоть та и представляла куда большую ценность для селянина. Без лошади в хозяйстве никак: на ней и поле вспашешь, и за дровами съездишь, и к свояченице в дальнюю деревню выберешься, а там, глядишь, и жеребенка на продажу по весне принесет. А возок... что возок! За седмицу смастерить можно, за год износится. Попал в точку: вдова омертвела лицом.

— Батюшка ведьмарь... — пролепетала она, судорожно стискивая руки у груди. Мальчик смотрел волчонком. Ведьмарь не ведьмарь, а мать свою он обижать никому не позволит. — Я ведь только ради деток, пятеро их у меня, мал мала меньше... С одной лошади жив не будешь, я ее и продала-то, чтобы деньги нежданные объяснить... Не губи!

— Нашла? — только и спросил он.

Женщина беззвучно кивнула, до крови прикусив губу.

— Добро, — неожиданно сказал ведьмарь и, развернувшись, вышел вон, сам притворив за собой калитку.

Вдова бессильно осела на лавку и заплакала, пряча лицо в ладонях от обступивших ее детей.