Стрелы судьбы (СИ) - "Ниамару". Страница 20

— Да чего вы все заладили со своим зеркалом! — Иван тряхнул головой, а юноша лишь усмехнулся.

— Так идем к Ягарине? — спросил Вилан.

— Ну хорошо, поверю тебе, — неуверенно проговорил царевич, — Хотя я в жизни не видел более странного типа!

— А друг твой не странный? — как бы между прочим спросил оборотень, и, взяв Ивана под руку, повел через лес.

— Друг у меня нормальный мужик! Я бы с ним в любое пекло пойти не побоялся, — царевич сдался и позволил себя вести таким фамильярным способом.

— Надежный, значит, друг, — Вилан опять вздохнул и как-то загрустил.

Они зашли в совсем густую еловую чащу, а под ногами между тем захлюпало. В темном мху ярко засверкали ядреные мухоморы. Ели встали перед ними сплошной стеной, но Вилан нырнул куда-то вбок и твердой рукой заставил царевича пригнуться. Иван опять подивился, какой тот на самом деле сильный. Когда оборотень позволил царевичу выпрямиться, перед ними извивалась тонюсенькая тропинка.

— Слушай, — чуть смущенно протянул Вилан, — мне, знаешь, не стоит с Ягариной встречаться. Это она на меня капкан поставила, так что я дальше не пойду. А ты иди по этой тропинке, она приведет тебя к избушке…

— На курьих ножках, что ли?

— Это не ножки, это шасси, — рассмеялся Вилан.

— Что это???

— Шутка! Впрочем, не суть. Короче, постучишь, и тебе откроют.

— Ягарина? Это баба Яга что ли? — догадался Иван.

— Ой, ты ее лучше так не называй! — усмехнулся оборотень.

— А с чего это вдруг она мне будет помогать? Как я понял, что я от тебя, говорить бесполезно. У вас не самые дружеские отношения.

— Иви… — начал Вилан, расплываясь в этой своей странной улыбочке, и пропустил прядь своих волос сквозь пальцы.

— Только не надо опять про зеркало, я серьезно! — царевич уже понял, к чему тот ведет.

— Но все же, если ты повнимательнее в него посмотришь, — Иван внезапно обнаружил губы Вилана у самого своего уха, — ты, возможно, перестанешь задавать глупые вопросы… Иви.

Царевичу подумалось, что для того, чтобы сказать ему это, вовсе необязательно было ТАК близко прижиматься к его уху. Он отодвинулся от оборотня подальше и спросил:

— Ну, так я пошел? Где и когда мне вас с Корвенем ждать? Э… Корвень — это мой друг.

— Я сам тебя найду. Но мне нужна какая-нибудь твоя вещь, чтобы твой друг мне поверил, что я от тебя, — руки Вилана бесцеремонно потянулись к поясному ремню царевича.

— Эй-эй, подожди! — он схватил юношу за запястья, пытаясь убрать его руки подальше от себя, — Ты что-нибудь другое взять не можешь?

— А что мне еще можно… взять? — Вилан даже не попытался высвободиться и наградил царевича таким взглядом, от которого тот почувствовал, что краснеет, сам не понимая отчего.

— Перстень, например, — Иван отпустил юношу и отошел на шаг.

— Я бы предпочел рубашку.

— Ты что с ума сошел?! И что Корвень подумает, если ты притащишь ему мою рубашку, да еще и порванную? — царевич указал на рваный край полы, которая пошла на перевязку лапы. Он чувствовал абсурдность разговора, но ему показалось, что других разговоров с этим парнем и не бывает.

— А что, он может что-то такое подумать? — и опять странная улыбочка.

— Нет, ты точно чокнутый совсем! — воскликнул Иван и стал стаскивать перстень с пальца, — Кольца будет достаточно.

— Давай помогу, — Вилан облизал губы и хотел взять царевича за руку.

— Вот уж не надо! — Иван отдернул ладонь.

Вилан пожал плечами и, наконец, отстал от него. Царевич справился с перстнем и протянул его оборотню. Тот забрал его, как нарочно скользнув кончиками пальцев по ладони Ивана, спрятал в карман брюк и опять выжидающе уставился на царевича.

— Ну, все, я пошел к Ягарине! — сказал Иван.

— Только с тропинки не сходи!… Хотя если что, я тебя еще раз с удовольствием спасу!

После этой 'угрозы' Иван твердо решил, что с тропинки он ни ногой.

— До встречи! Корвеню привет от меня передавай! — попрощался он.

— Может, что-нибудь еще кроме привета передать?

— А что еще-то? — подвох Иван заметил слишком поздно.

— Например, это! — Вилан приподнялся на цыпочки и прикоснулся губами к его щеке.

— Что он красна девица, чтобы я ему поцелуи передавал?! — пробурчал Иван, в очередной раз отцепляя от себя руки Вилана, — И что ТЫ ко мне лезешь, я тоже понять не могу!

— А-а, ну-ну! — неопределенно хмыкнул оборотень, — Удачи! — и скрылся в чаще.

Иван облегченно вздохнул и зашагал по тропинке. Исполинские ели почти полностью закрывали небо и создавали прохладный сумрак, казавшийся зловещим посреди солнечного дня. По сторонам узенькой дорожки поднимались ввысь темные сырые стволы, покрытые седым лишайником и какими-то желтоватыми наростами. Над головой переплелись почти сплошной мрачной сетью раскидистые игольчатые лапы. Из глубины темной чащобы иногда доносились весьма странные звуки, от которых неприятно замирало сердце.

Откуда-то слева, совсем близко, раздался долгий стон, но понять, что в нем перемешалось, было невозможно. Просто на крик о помощи или выражение боли это не походило. Да и человеческий голос вряд ли мог создать звук столь богатый незнакомыми нотами. Иван остановился и повернул голову, вглядываясь в глубину леса — там угадывался не то, что просвет, но ощущение открытого пространства. Царевич протянул руку и отогнул тяжелую еловую лапу. Картина, представшая его взору, заставила замереть в немом изумлении. Круто заворачивая, вдаль уходило ни то длинное узкое озеро, ни то река, хотя течения заметно не было — поверхность черной воды не тревожила ни единая рябинка. Казалось, что вода тяжелая, как расплавленный металл. По ее берегам ровной колоннадой росли голые деревья, их безлистые ветви торчали вверх, как заломленные в муке руки. Иван вдруг понял, что елового леса, способного затмевать солнечный свет, там нет, но над черной водой царил полумрак. Царевич взглянул на небо, его покрывали тяжелые низкие тучи. Взгляд привлекло какое-то движение. Из воды совершенно бесшумно, без единого всплеска поднялась темная фигура и присела на выступающий посреди странного водоема булыжник — их там много виднелось таких маленьких каменных островков. У существа была черная как уголь кожа, только блестящая, но не мокрая, а словно лоснящаяся. По плечам ниже пояса рассыпались темно-зеленые волосы. Оно сидело спиной к царевичу, и он не видел, над чем оно там склонилось. Вдруг существо выпрямилось и медленно повернулось. Иван не успел разглядеть лица — оно было таким же черным, как и все тело, только полыхали ядовито-зеленым огнем большие со змеиным разрезом глаза — зрачков царевич тоже не заметил. Он в ужасе отпрянул и выпустил еловую лапу. Ноги понесли его по тропинке почти бегом. А что было бы, если он сошел с тропы? Что это вообще за место? И стоило ли доверять этому странному оборотню?

Больше Иван за ветви не заглядывал и старался не обращать внимания на странные звуки. Лес впереди вроде начал светлеть, а тропинка стала расширяться и, наконец, привела его к маленькой опушке.

Перед Иваном стояла самая замшелая избушка, на которую только способно воображение. Она и вправду опиралась на какое-то возвышение, но что это было — сваи, пни или вправду куриные ноги — понять было невозможно из-за густо опутывавшей его неопределенного вида махры. Может, это был лишайник. Может, древняя паутина, накопившая на себя многолетние слои пыли. Может, какие-нибудь полуотмершие растения, опутывающие дом. А, может, и вовсе — все вместе взятое. Иван припомнил, как там говорилось в сказках по поводу обращения к подобным строениям, и, приложив все усилия, чтобы его голос звучал 'зычно', гаркнул традиционное приветствие:

— Избушка-избушка! Повернись ко мне передом, а к лесу задом!

Избушка не повернулась, но это, наверное, было и к лучшему — все-таки дверь изначально была обращена к царевичу. Вот она-то и распахнулась в ответ на его пламенную речь. Душераздирающе скрипя, пять неведомым способом скрепленных гнилых досок самоотверженно повисли на кривых петлях. На пороге появилась сгорбленная старуха — именно такая, какая должна была по идее соответствовать избушке. Вся в бурых морщинах и бородавках, с ввалившимся щербатым ртом, беспрерывно что-то пожевывающим. Крючковатый нос цеплялся за трясущийся подбородок. Только сквозь дряблые складки век светились колдовской зеленью хитрющие глазки, напоминающие, что бабушка отнюдь не простая.