Персидские ночи (СИ) - Витич Райдо. Страница 42

— Хочу вас познакомить, — ответил Хамат с невозмутимым видом. Женя выставила ладонь и попыталась собрать мысли, внятно изложить хотя бы одну. Причем так, чтоб парень не обиделся и не выкинул ее по дороге и понял о чем речь.

— Твои родственные чувства достойны уважения, но завтра у меня самолет, а документов нет. И если ты отложишь встречу со своей горячо любимой и уважаемой бабулей и поможешь мне, я буду безмерно тебе благодарна. Надеюсь, твою родственницу не подкосит отсутствие внука еще пару дней?

Хамат улыбнулся, но сейчас его улыбка не действовала столь неотразимо, как раньше, и отнюдь не успокаивала, а наоборот, раздражала.

— Я серьезно, — заверила. — Если ты очень хочешь к бабушке – пожалуйста. Удачи и теплых пирожков. Но тогда сначала дай мне машину и проводника, и я поеду в Дамаск. Меня, конечно, очень, очень огорчит, что я не познакомилась с твоей родственницей, но я постараюсь пережить, потому что меня значительно сильнее огорчит отсутствие паспорта и визы в моем кармане!

— Женечка, ты злишься? Расстроена?

— Да! — Как это он заметил?

— Зря. Твоими документами уже занимаются. Что нам делать в Дамаске? Опять по базарам и кафе, потом гостиница? Ты это видела, а вот деревню нет. Пока восстанавливают твои документы, мы побудем у бабушки. Познакомишься с экзотикой простой деревенской жизни, а завтра поедем…

— Мы опоздаем!

— Куда? На самолет? Нет…

— Хамат, я не хочу ни к какой бабушке!

— Почему?

— Пыф! — Что за глупый вопрос? — Потому что настроения нет!

— Бабушка Мириам тебе его поднимет. Она веселая и умная женщина.

— Замечательно! Великолепно!...

— Ты кричишь, — заметил Хамат. Женя запыхтела, потирая висок: как же ему объяснить? А сердце бьется в грудную клетку как дятел и мешает сосредоточиться, сообразить. Хочется зарыдать и непросто накричать на Хамата, а наорать грубо, доходчиво, да еще и потрясти как грушевое деревце.

— Послушай меня, — попросила, едва справляясь с охватившей ее паникой. — Мне не до бабушек, не до деревенской экзотики. Ты сказал, что мы едем в Дамаск.

— Я сказал, что мы поедем в Дамаск, что проблему с документами решим.

Женя закрыла лицо ладонями, потерла, убирая невольно навернувшиеся слезы, и начала заново:

— Как мы будем решать проблему, сидя в деревне? Когда? До Дамаска не близко, а ты еще удаляешься.

— Ничего страшного. Сафар где-то в этих местах, возможно, у бабушки. Мы поедем завтра все вместе. А без него нам в Дамаске делать нечего.

— Ты сказал, что ему надо на работу.

— Нет, Женя, я сказал, что ему нужно ехать по делам службы. А дела у него как раз в этом районе. У бабушки мы наверняка встретимся и сможем поговорить обстоятельно. Согласись, серьезные вопросы не решают по телефону.

— Но ты же сам говорил минуту назад, что кто-то уже занимается моими документами!

— Да. Занимается. Я звонил Сафару, он позвонил своим. Но пока он здесь, мы не сможем подействовать на служащих, чтоб они работали быстрей. Затем и едем к бабушке, чтоб лично переговорить с Сафаром, поторопить его с делами, и всем вместе выехать в Дамаск. Что тебя беспокоит?

Женя застонала и отвернулась. Подумала и сказала:

— Я тебе не верю.

— Почему? Разве я давал тебе повод думать обо мне, как о лжеце? И почему мне ты не веришь, а Надежде, которая меня совсем не знает, веришь? Что она тебе наговорила? Что ты думаешь? Что я обманом везу тебя в какой-нибудь гарем, чтоб продать подороже? Что отдам на растерзание зверям.. козам, например! — В голосе Хамата слышались обида и сарказм. Но то, что он говорил, было абсолютно верно и логично: Женя действительно вспомнила про предостережения Надежды, и воображение начало рисовать самые жуткие картинки невеселого будущего.

— Я похож на дикаря, Женя? На преступника? На человека, способного причинить тебе зло? — Хамат посмотрел ей в глаза с обидой и недоумением. Причем последнего было больше. Девушке стало неуютно: обижать Хамата ей не хотелось и, нужно признать, хоть ситуация и настораживающая, но принять его за негодяя, способного на низость и криминал, она не могла.

— Я дал тебе повод дурно думать о себе? Чем? Какой мой поступок заставил тебя верить своей подруге, а не мне? — качнулся к ней парень, обнял, вопросительно заглядывая в глаза. Он выглядел трогательным в своем непонимании и не сердился, а печалился по поводу ее недоверия. Женя вздохнула, не зная, что делать.

— Ты расстроена, я понимаю, растеряна, встревожена. И это естественно. Но поверь, тебе не о чем беспокоиться, нужно всего лишь довериться мне. Я никогда, пойми это, Женечка, никогда не причиню тебе зла. И пока я рядом, никто не посмеет обидеть тебя, огорчить. А я всегда буду рядом.

Женя сдалась:

— Хорошо. Но ты уверен, что Сафар поможет?

— Он уже помог, но процесс нужно чуть-чуть ускорить. Поэтому и нужно встретиться с ним лично. Это же ясно, Женечка.

— Допустим, — кивнула нехотя. — Но почему не встретиться по дороге? Позвонить ему и переговорить здесь?

— Женечка, у нас так не делается, это неуважение к человеку. Нужно сначала посидеть за столом, поговорить на отвлеченные темы, а уж потом плавно переходить на нужные тебе.

— Сколько же времени мы потеряем на витиеватую дипломатию?

— Зато достигнем цели, и она компенсирует затраченное. Пойми, некрасиво давить на человека. Я и так оторвал его от дел, заставил суетиться. Он мой брат и многое может простить, но не дело пользоваться его расположением, бездумно, без должного уважения давить на него, тревожа по телефону. Он обидится, и будет прав. Поэтому мы и делаем ход: едем к бабушке и встречаемся с Сафаром за семейным столом под самым благовидным предлогом. И не будем нажимать, настаивать, просить, а выскажем благодарность за его помощь и всего лишь намекнем, что она хоть и велика, но все же мы хотели бы немного другого эффекта. Поверь, за уважение, за твою личную благодарность, за то, что ты решила, несмотря на свое понятное волнение и заботу о документах, поехать не в Дамаск, а в дом бабушки, чтоб поблагодарить старую женщину за ее внуков и Сафара за помощь, он поднимет всех и сделает невозможное. Нужно знать людей, Женечка, если ты хочешь что-то получить.

Голос Хамата был мягок и лился как классический вальс, услаждая слух, успокаивая, убеждая в лучшем. И Женю немного отпустила тревога. ‘Кому, как не Хамату лучше знать своего брата? Конечно, он прав. И умен. Прирожденный дипломат’, — подумала она, прислоняясь к его плечу.

— Тебе бы дипломатом служить.

— Бизнесмен тот же дипломат. Не владеешь даром убеждения, не знаешь психологию человека, не имеешь прибыли. Не умеешь поддерживать отношения, заводить связи, не имеешь хороших партнеров. Не уважаешь других – не уважают тебя. Не держишь слово, спекулируешь имиджем – грозишь потерять авторитет, а с ним партнеров, бизнес. Все взаимосвязано.

— Ты прав. Но мне все равно не по себе, — призналась честно.

— Женечка, тебе нечего и некого бояться рядом со мной. Я не знаю, что тебе наговорила Надежда, но предполагаю, что набор стандартный: чужак, значит, дикарь, а раз дикарь, значит опасный, и веры ему быть не может, и нужно быть осторожной, ждать только плохого. Но разве я похож на дикаря, милая моя?

— Нет, прости, я действительно расстроена и поэтому в голову черные мысли лезут.

— Гони их, Женечка. Вот увидишь, все будет хорошо.

Девушка вымучила улыбку, но, посмотрев в окно, потеряла ее: горы, безлюдность. Случись ей одной остаться – не выбраться. И решила для себя, что нужно быть настороже. Хамат вроде бы хороший человек, но разве можно сказать это наверняка, зная его всего две недели? То, что он прекрасный любовник, она может поручиться, но что верный и надежный товарищ, нет. Постель не показатель личностных качеств, и гарантий на безопасность не дает.

Деревенька оказалась довольно большой и бедной. Грубые неказистые строения – дома, разбросанные там и тут, какой ниже, какой выше, каменные низкие ограды. Самый большой дом на возвышенности, тоже непривлекательный с виду, оказался конечным пунктом.