Дни крови и света - Тейлор Лэйни. Страница 8

В бойне выжил только он, ее убийца.

15

Противоречивые желания

Ах, если бы в ту давнюю ночь, в другой жизни, в другой плоти она заметила, что за ней следят… Счастье делает влюбленных беспечными.

Она, Мадригал из племени киринов, летела на зов огромного дерзкого чувства, мечты. Целый месяц они с Акивой тайно встречались в храме Эллаи, он ждал ее с нетерпением, снедаемый столь же пылкой страстью и замыслами изменить мир. Мадригал предвкушала, как при ее появлении его лицо озарится радостью. Этот миг она не забудет до самой смерти: его ждущее лицо, такое совершенное и золотое, светилось удивлением и счастьем. Улыбаясь, она спускалась через покров реквиемных деревьев в объятия любимого. Он обхватывал ее за ноги, скользил ладонями вверх по бедрам, притягивал к себе. Она так и не касалась земли — их губы встречались раньше. Крылья покачивались у нее за спиной, как огромные черные веера. Мадригал тихо смеялась, не обрывая поцелуя, и Акива опускался на мягкий мох, увлекая ее за собой. Счастье кружило им голову, делало ненасытными. Они занимались любовью посреди рощи, на виду у ясноглазых эвангелинов, чьи ночные симфонии услаждали слух.

На виду у тех, кто следил за Мадригал от города.

Гаже всего было то, что Тьяго не приказал схватить их сразу, а продолжил смотреть. Поцелуев ему показалось недостаточно. Он хотел лично увидеть доказательства измены.

Какие же злодеяния совершили влюбленные в ту ночь?

Они неспешно перебрались в храм, пили из священного источника, ели хлеб и фрукты, принесенные Мадригал. Занимались магией. Акива учил ее чарам невидимости. У нее получалось, но лишь на мгновение: для магии ей не хватало боли, чары рассеивались. Там, в храме, она мерцала: то есть, то нет.

— Как вызывают жертвенную боль? — спросила она.

— Зачем тебе боль, не надо о плохом, давай лучше займемся приятным. — Он прижался к ней, и она оттолкнула его, улыбаясь.

— Так я и на секунду исчезнуть не смогу.

Вечно скрываться в храме не получится, рано или поздно они вернутся к своим. Тогда и понадобится умение летать невидимыми.

Потом они обсуждали, кого посвятить в свои планы, называли имена… Думали, когда лучше начать, и не хотели откладывать ни на минуту.

Также решали, кого убить.

— Волка, — сказал Акива. — Пока он жив, надежды на мир нет.

Мадригал промолчала.

«Убить Тьяго?»

Она знала, что Акива прав. Белый Волк не успокоится, пока не уничтожит всех врагов, и, конечно же, она не питала к нему никаких нежных чувств. Но убить? В нерешительности она теребила счастливую косточку-амулет, висящую на груди. Тьяго — душа армии и всеобщий герой. Химеры пойдут за ним в огонь и воду.

— Тут все сложно, — сказала она.

— Ты сама понимаешь, что иначе нельзя. Иорама тоже.

Император кровожаднее, чем Тьяго. А еще он отец Акивы.

— Ты… ты сможешь это сделать? — спросила Мадригал.

— Убить его? Я создан, чтобы убивать. Я чудовище, которое он сам сотворил.

— Ты не чудовище. — Она привлекла его к себе. Гладила лоб, всегда жаркий, как в горячке, целовала метки смерти на костяшках пальцев, как будто стирая вину за уничтоженные жизни. Им больше не хотелось говорить о смерти. Ах, если бы для мира их мечты не нужно было убивать!

Или, как показало время, умирать.

Тьяго решил, что узнал достаточно, и поджег храм.

Мадригал и Акива услышали крики эвангелинов раньше, чем дым и языки пламени проникли внутрь. Что заставило певчих змеептиц так кричать? Влюбленные отпрянули друг от друга в поисках оружия, но оно осталось в роще, как и одежда.

У выхода их встретила стража. Один из воинов держал мечи Акивы. Тьяго стоял впереди, поигрывая ножами-полумесяцами Мадригал.

— Как беспечно… — промолвил он, с издевкой чиркнув лезвиями.

На миг воцарилось молчание.

Потом начался хаос.

Акива поднял руки, призывая магию. Тьяго опередил его, и четыре воина-фантома тут же направили на ангела ладони с хамсами. Акиву захлестнула волна слабости. Он пошатнулся, упал на колени, солдаты навалились на него и стали избивать: рукоятями мечей, кулаками, тяжелыми сапогами, змеиным хвостом, обмотанным цепями.

Мадригал бросилась к Акиве, но Тьяго ударил ее в живот, подбросив в воздух. На мгновение все смешалось. Она рухнула на землю. Кости затрещали. Кровь хлынула горлом, заливая рот и нос.

Она чувствовала только боль, хрипела и хватала ртом воздух. Кашляла кровью, пытаясь вдохнуть. Ее обнаженное тело сжалось в комок вокруг боли. Боль и кровь. Она смутно видела ветви деревьев в огне и клубы дыма. Тьяго смотрел на нее, презрительно скривив рот.

— Мразь! — рявкнул он с отвращением. — Предательница. Любовница ангела. — Последнее обвинение было самым чудовищным и мерзким.

В его глазах читался приговор, и Мадригал решила, что умрет здесь и сейчас. Тьяго стоял в раздумье, его раздирали противоречивые желания. Недаром его прозвали Берсеркером: за неистовство, с которым он разил врагов, вырывая клыками глотки. Злить Белого Волка было опасно. Мадригал сжалась в ожидании удара.

Тьяго отвернулся.

Может быть, он хотел наказать ее сильнее, заставив смотреть. Или им овладел первобытный инстинкт, стремление альфы уничтожить сначала соперника. Акиву.

Было столько крови.

Время застыло, удушливый дым смешался с криками змеептиц. Все это происходило в жизни Мадригал, однако воспоминание стало частью Кэроу, как будто она сама захлебывалась от боли: Акива на траве, кровь заливает землю, струится в священный источник; Тьяго, зловеще спокойный, с бешенством в глазах наносит удар за ударом, лицо и белые волосы блестят от брызг крови.

Вмешался помощник, оттащил его от Акивы, иначе Тьяго убил бы ангела. В тюрьме Мадригал ждала своей казни, слушая ужасные крики любимого, которого пытали дни и ночи напролет.

Убийца, палач, изверг — он снова появился в ее жизни.

С другой стороны, посреди развалин Лораменди их история предстала в ином свете. Разве Тьяго не оказался прав?

Лучше бы им с Акивой умереть в тот день. Они были предателями. Предательскими были их любовь, мечты и, что хуже всего, ее глупая жалость, дважды спасшая ангела. Он стал Истребителем Тварей. Тьяго не преминул сообщить ей все заслуги и звания Акивы: Принц Бастардов, Лорд Незаконнорожденных, Ангел Уничтожения. За каждым именем скрывалось обвинение: «Из-за тебя, это все случилось из-за тебя».

Если бы не она, химеры выжили бы, Лораменди стоял бы на месте, Бримстоун нанизывал бы зубы, Исса, милая Исса, ворчала бы по поводу его здоровья и вешала бы змеиные ожерелья при входе в лавку. Дети самых разных форм со всех концов города по-прежнему играли бы на Серпантине, выросли бы и стали солдатами, как она сама, и меняли бы тело за телом.

Война бы продолжалась.

Вечно.

Оглядываясь в прошлое, Кэроу удивлялась своей наивности, своей вере, что мир может быть иным, что она изменит его.

16

Общее дело

— Отдай мне зуб, — настойчиво сказала Кэроу, протянув ладонь.

Тьяго подступил еще на шаг, ее пальцы коснулись его груди. Кэроу отдернула руку. Сердце бешено стучало: он слишком близко. Ей очень хотелось выйти из дверного проема, но тогда Волк вошел бы, а именно этого она старалась избежать. Со времени присоединения к повстанцам Кэроу никогда не оставалась с Тьяго наедине. Теперь он стоял слишком близко, и она почувствовала себя маленькой и слабой — человеком.

Жестом фокусника Волк раскрыл ладонь, словно испытывая, не заберет ли она сама. А если осмелится, что он сделает — за руку схватит? Кэроу не стала проверять.

— Для Амзаллага?

Кэроу кивнула. Волку был нужен новый Амзаллаг — пожалуйста, заказ выполняется.

«Ай да послушная помощница!»

— Хорошо. Он тут. — В другой руке Тьяго держал кадильницу.

У Кэроу внутри все перевернулось. Уже. Непонятно, почему эта сторона дела так ее пугала. Она представляла, как двое идут к обрыву, но лишь один возвращается — и ей становилось не по себе. Кэроу никогда не видела ямы, куда химеры сбрасывали отслужившие тела, и надеялась, что не придется, но порой — с попутным ветром — со свалки доносились тлетворные запахи, и жуткая действительность сама напоминала о себе. С кадильницами и новыми телами просто: они чисты и не несут отпечатков прошлого, а мысли о яме смутно тревожили ее.