Возрождение из пепла - Белова Елена Петровна. Страница 125

А хочет он этого вообще?

– Я не знаю…

– Вадим Соловьев? – Возникший прямо посреди комнаты молодой Страж был строг и неприветлив. Лешка быстро встает навстречу:

– Димка заболел. Не трогайте его сегодня.

Не надо им ничего говорить. Для них это не причина.

– Болен? – Страж как-то разом оказывается у кровати, всматривается. Глаза пристальные и цепкие. Дим с трудом выдерживает этот взгляд. Так хочется закрыть глаза и не шевелиться. Совсем.

Лоб горит, губы горят, а в груди словно лед царапается. Надо было сказать, чтоб молчал. Лешка не понимает, почему Дим не хочет ничего Стражам говорить про болезнь. Почему этот жар и холод достают старшего брата недолго, всего три-четыре часа, но часто – почти каждый месяц. И почему он не хочет помощи. А ему в такие дни хочется только молчать, потому что откуда-то накатывает злость – холодная, противная. И он врет Лешке, что это просто осложнение после простуды, пройдет. Оно правда быстро проходит. Обычно.

Но что сейчас скажет Страж?

И почему он стоит рядом с Лешкой? Непонятно, но почему-то Диму это совсем не нравится. Что им надо от брата? Но Страж просто трогает Лешку за плечо:

– Сбегай-ка за водой, малыш. Сейчас мы поставим твоего брата на ноги.

Мелкий сияет и испаряется.

А Страж присаживается рядом:

– Очень плохо?

– Какая разница?

– Прости, Вадим. Мы просто очень спешим.

– Что случилось?

Вопрос повисает в воздухе – вернулся Лешка с Димкиной любимой чашкой. Страж не глядя проводит над ней ладонью и протягивает резко потеплевшую воду:

– Пей. И вставай.

– Да что случилось?

– Прорыв. Опять. На этот раз удалось захватить пленного.

Папа когда-то говорил, что Свод Небес – вылитый музей. Громадный и набитый всякой всячиной. Мама смеялась и спрашивала: почему тогда музей? Может, склад хлама? Она, например, лично сдавала Стражу Анхильде находки, абсолютно не связанные друг с другом и вряд ли когда-то кому-то нужные. Сапог-скороход – один, без пары; чей-то громадный зуб, подобранный на месте одного из стихийных прорывов; говорящий камень… Что камень говорит, сомнений, мол, никаких, и что периодически он переходит на знакомые и понятные языки – тоже, но несет при этом такую чушь, от которой уши не просто вянут, а засыхают на корню вместе с мозгами…

Папа понижал голос и рассказывал о тайных планах подбросить говорящий камень кое-кому из демонов как секретное оружие: пусть, мол, они гадают, что такое «эссли спинооховы» и как надо зажарить экваториальных муравьев в «твинье по-барбадонски». Мама не соглашалась. Она говорила, что так нечестно, обвиняла Светлый Совет в жестокости к бедным демонам и предлагала лучше подбросить в пещеры ту говорящую кровать, которую придумал чокнутый маг из Гуадалупе. Ну ту, которая дает советы насчет поз и всего такого, если на нее ляжет больше чем одно тело. Папа поднимал брови и категорически отказывался делиться с демонами такой ценной вещью! Наоборот, он, Александр Соловьев, предлагает забрать кровать к ним в дом – а вдруг ее советы пригодятся?

Димка изнывал от любопытства и приставал к родителям с расспросами про советы, и папа с мамой спохватывались, а потом смеялись и начинали играть с ним и с Лешкой в «поймай облачко» или в пряталки… Папа, папа.

Спохватившись, Димка быстро вытер глаза и независимо оглянулся на Стража. Тот промолчал.

Они шли по коридору, на этот раз довольно узкому. Коридор был сложен из другого камня, не желтоватого, как те, что Дим видел раньше, а серого, и освещался не лампочками, а толстой трубкой вдоль стенки. Здесь Димка еще не бывал. Ну да что удивляться. Свод он и есть Свод. Никто не знает точно, где он. Кроме Координаторов. Даже Стражи телепортируются сюда по маяку, не по ко-ор-ди-на-там. Никто не знает точно, кто его построил и сколько лет строили. И здесь очень много комнат. Очень. Координаторы и Стражи живут в этом месте больше двух тысяч лет – и все-таки недавно, в тот год, когда родился Лешка, тут нашли новый, никому не известный этаж.

И папа был прав. В залах, комнатах и кладовых магического замка, построенного в незапамятные времена, всячины хватало.

Стена разошлась как занавеска, и Страж коснулся плеча, показывая, куда пройти.

Очень светлая комната. Темный изогнутый камень у стены. И на нем человек. Нет. Не человек. Он повернул голову – серая кожа и красноватые глаза, которые словно вышли из кошмарного сна. И что-то кольнуло в груди, шевельнулось, тяжело заворочалось… холодок. Холодок, который… Нет. Нет, пожалуйста, не надо! Не сейчас!

Страж что-то сказал – он не услышал. Он смотрел только на серого. Серого…

– Ссои ша? – шевельнулись бледно-серые губы.

«Шаман?»

Дима шатнуло. Как он… откуда он это узнал?!

Я не хочу… не хочу это знать!

– Ссои ша? Антэски симэ?

«Шаман? Пришел за мной?»

Ледяная колючка словно прострелила плечо, пронеслась по крови, острой иголочкой ударила-ужалила сердце…

Свод Небес Дим в тот день покинул не скоро. Когда он упал (вот же позорище, как девчонка из кино), Стражи додумались вызвать маму, так что очнулся он под скандал. Мама разносила Стражей, те виновато что-то объясняли. Кажется, что они предприняли все меры безопасности, что такого не должно было случиться, что они недооценили глубину перенесенной мальчиком моральной травмы… и еще что-то, и еще.

Стражи честно извинялись, и он вправду верил, что они не хотели плохого. Но он все равно не останется здесь. Даже для лечения.

Домой. Пожалуйста.

Ему было страшно. Страшно, как никогда в жизни… хоть холодок сейчас молчал.

Домой. Подумать, что теперь делать.

Холодок… нет, не холодок – холод, лед! Он не просто так шевельнулся – он узнал своего.

Он и дома очень тихий. Такой тихий, что мама что-то почувствовала. Заподозрила. Присела рядом, обняла, держит:

– Ну, Дим, подними голову. Все будет хорошо.

– Правда?.. – Он старается улыбнуться, но губы как чужие.

– Правда. – Какие у мамы глаза – покрасневшие, заплаканные, но ласковые. – Правда-правда все будет хорошо. Ты же слышал, они больше не будут тебя вызывать без твоей просьбы. Только если сам захочешь. Мы так решили. Все будет хорошо, Дим.

– Да. Спасибо.

Он старается верить. Послушно ложится отдохнуть, закрывает глаза, улыбается в ответ на мамино обещание приготовить к вечеру «пир горой» с его любимым тортом «Графские развалины». Если б можно было все исправить тортом…

Он не знает, что делать.

Рассказать? Но что? Что ему стало плохо и показалось, что он знает этого серого? Что раз в два месяца у него поднимается температура, а в груди словно появляется второе сердце? Только холодное и противное. Рассказать?

И остаться в Своде надолго. Может, и навсегда.

Промолчать?

Ведь ничего же не случилось. Он же мог все это время удерживать на привязи и холодок, и приступы злости? Значит, и дальше сможет. Только Лешка может узнать. Он не расскажет, но все равно…

Надо, чтоб не узнал.

Опасно…

Ночью спокойней не стало. Димка лежал с открытыми глазами и смотрел в стену. Там переливались бабочки и звезды, но он их не видел. Другое стояло перед внутренним взором: мамины глаза, когда он пытался съесть этот несчастный кусок торта, а тот не лез в горло. Лицо дяди Андрея. Тот ничего не понимает в магии, зато понимает про расстроенных мальчишек и обещает поехать с ними на выставку роботов. Хнычущая Зайка. Малышка эмпаткой не была, но то, что у него плохое настроение, чувствовала. И Лешку. Его глаза, когда Дим ляпнул это чертово «Не лезь ко мне!».

Врать семье трудно.

И пусть получилось, но… что, теперь всегда будет так? Они рядом, но не с ним… а он один. Сам так решил. Правда же? Сам решил. Не плачь теперь.

И вдруг это новое одиночество, это новая, непривычная, тоскливая пустота стали нестерпимо горькими. Навалились всей тяжестью, сдавили горло, зацарапали сердце кривыми когтями.