Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна. Страница 30

– Пап, ты… поаккуратней, – подал голос немногословный Петя.

– Это в каком же смысле – портить и гадить? – поинтересовался Андрей Ильич как можно безмятежнее.

– Да в каком, в каком! В прямом!.. Да не прикидывайся ты, все ведь понимаешь!.. – Модест Петрович вдруг близко и прямо взглянул Боголюбову в лицо. Ненависть была в этом взгляде, самая настоящая, неподдельная, честная. – Только рано победу праздновать, попомни мое слово. Еще посмотрим, кто кого.

– Что-то я правда ничего не понял, – признался Боголюбов и взглянул на Сашу. – А ты?.. Понимаешь?

– Пришли, – объявил Петя и показал удочками. – Вон она, заводь.

Между деревьями блестела под вечерним солнцем тихая вода.

– Модест Петрович, – попросил Боголюбов, – поговорите со мной. Растолкуйте, что именно я должен испортить и изгадить.

Модест, сопя носом и отворачиваясь, расчехлил спиннинги и начал собирать. Боголюбов пожал плечами – что-то в последнее время он то и дело стал ими пожимать, вот какая заразительная штука!.. – и тоже принялся за свои. Солнце валилось за лес, огромное, красно-желтое, очень близкое. Казалось, если протянуть руку, обожжет. Саша подошел к самому берегу и трогал носком сапога спокойную черную воду – здесь она была почти стоячей.

Широко размахнувшись, Андрей Ильич закинул леску и стал сматывать катушку. Она приятно и тихо жужжала.

…О чем говорил хозяин трактира «Монпансье»? Что за эпидемия нелюбви к москвичам поразила всех местных жителей, чем они уж так-то им насолили?.. Какую именно победу рано праздновать ему, Боголюбову, что это за победа? Или трактирщик тоже принимает участие в делах музейных и радеет о них, как о своих собственных, и речь шла о назначении Андрея Ильича директором вместо Анны Львовны? Тогда получается, Модест надеется, что директорствовать он будет недолго, раз ему рано праздновать победу! И что дальше? Какой из этого можно сделать вывод?

Раздумывая таким образом, Андрей Ильич прозевал момент, когда рыба взяла, повела и леска натянулась как струна.

– Води, води, не спи, – засуетился рядом взволнованный Модест Петрович. Сын Петя вытягивал шею и топтался, как будто сам собирался броситься и «водить». – Эх ты, кулема!..

– Отстань от меня, – бормотал Боголюбов. От рыбацких переживаний у него на лбу моментально выступила испарина. Он не отводил глаз от лески. – Я все вижу…

– Уйдет! Уйдет, говорю!..

Боголюбов выждал момент, взмахнул спиннингом, над темной водой мелькнул огромный, как лапоть, розовый лещ и опять повел в глубину. Модест всплеснул руками и стал торопливо стаскивать сапоги.

– Пап, ты что?!.

Но Модест Петрович уже кинулся в ледяную весеннюю воду.

– Ко мне, ко мне подводи!..

Боголюбов, весь сосредоточившись на добыче, мокрый от азартного пота, стараясь не суетиться и не делать лишних движений, подвел рыбину к приплясывающему в воде Модесту Петровичу, тот схватил леща обеими руками и выкинул на берег.

– Е-есть!.. – заорал Боголюбов на весь берендеевский лес. – Есть!!!

Модест выбрался на берег, красный и ликующий.

– Эх, хороша водичка!..

Вдвоем с Боголюбовым они подбежали и стали рассматривать леща.

– Вы бы хоть обтерлись, Модест Петрович, – негромко сказал Иванушкин.

– Успею! А какой красавец, а?! Кит! Кашалот!

– Молодец, Модест Петрович, если бы не ты, упустил бы я леща!

– Чего там!

Они хлопали друг друга по плечам, топтались около рыбины, наклонялись, приседали, трогали холодную и плотную чешую – как будто совершали некое ритуальное действо – и в этот момент были абсолютно счастливы и едины.

Петя завидовал рыбацкой завистью и дал себе слово, что не уйдет с этого места, пока не добудет такого же, а Саша Иванушкин думал, зачем Боголюбову восемь раз подряд звонила бывшая жена.

После некоторого затишья дверь опять затряслась и заходила ходуном. Лера вскочила и бросилась к окну.

– Девочки, выходите! – раздался совсем близко веселый голос. Человек за дверью то зверел, то вновь становился безмятежен. – Хватит дурака валять! Вы все равно там ничего не высидите! Юля, нам поговорить надо! Обещаю, что близко к тебе не подойду, пальцем не трону!.. Ну?! Или мне решительные меры принимать? А, красавицы?!

Лера налегла на оконную раму и попробовала сдвинуть шпингалет. Рама скрипела и не поддавалась.

– Да что это такое, – бормотала она, остервенело дергая холодную железку, – внизу все окна на честном слове держатся, а здесь… как нарочно…

Юлька сидела на полу, уставившись на чердачную дверь и стиснув кулаки.

– Лера, он нас убьет. У него пистолет. Правда, пистолет!..

– Он не станет стрелять, – сквозь зубы выговорила Лера, сражаясь со шпингалетом. – Выстрел – это очень громко. Или у него пистолет с глушителем?..

И оглянулась на Юльку. Та вдруг улыбнулась, и улыбка была похожа на человеческую.

– По-моему, без, – дрожащим голосом сказала она. – По-моему, без глушителя…

– Юлька, – пробормотала Лера, – не смей истерить! Слышишь?! Мы что-нибудь придумаем.

Безумие, подступавшее к подруге, пугало Леру сильнее, чем упырь за дверью, как будто черные бациллы этого безумия просачивались сквозь стену и впивались в сознание. Оно словно брало Юльку за горло и отпускало очень медленно, и Лера боялась, что в какой-то миг возьмет и больше не отпустит. И тогда Юлька совершит что-нибудь ужасное, например, откроет дверь и выйдет к мерзавцу, который кричал им что-то веселым опереточным голосом, или станет вопить, кататься по полу и рвать волосы на голове, как в плохом кино.

– Ты его не знаешь. Его никто не знает. Он ненормальный, понимаешь?..

– Я вижу, что он ненормальный. Господи, почему окна не открываются! Ни шпингалеты, ни решетки!..

Юля обвела взглядом холодный чердак.

– Он подожжет дом.

– Приедут пожарные и потушат, – с непонятным ожесточением выговорила Лера. – Вставай и помогай мне!

Юлька послушно поднялась и подошла к ней.

Удары смолкли, и они уставились друг на друга.

– Девочки, ну что вы там стоите?! Я вас прекрасно вижу!..

Они кинулись и замерли в простенках по обе стороны окна.

– Ну что мне, стрелять?! Я не хочу стрелять, вы мне нужны целые-невредимые! Для серьезного разговора. Юленька, что ты со мной играешь? Не нужно со мной играть, я этого не люблю, ты знаешь!.. Выходи, ничего не будет! Ну! Поговорим!..

– Лера, не отдавай меня ему! Не отдавай!..

– Юлька, не дури!

– Он меня убьет. Он говорит, что я его собственность и он меня…

– Замолчи. Не хочу слушать. Никто тебя не убьет! Нет, я тебя сама убью, но только после того, как мы… разберемся с твоим поклонником.

Они издалека посмотрели друг на друга и вдруг захохотали.

– Что вы там смеетесь? Надо мной смеетесь, девочки? Это вы зря-я-я, очень зря!.. Я над собой смеяться никому не позволю, особенно бабам безмозглым, я вам сейчас такой фейерверк устрою! Разозлили вы меня…

В окно что-то ударилось, не слишком сильно, звякнуло и отлетело. Лера с Юлькой замерли.

Он вдруг замолчал – вернулся в дом?.. Если он догадается выстрелить в замок, дверь моментально откроется, и его будет уже не остановить. Не остановить…

Лера сглотнула.

Снизу послышались голоса – явно не один. Лера стремительно выглянула.

Между старыми яблонями маячила фигура, облаченная в черное. Высокий мужчина что-то ей втолковывал.

– Эй! – закричала Лера и затрясла раму. – Эй, мы здесь, помогите!..

Мужчина оглянулся на дом, а черная фигура не шевельнулась. Не слышит? Не видит?..

– Помогите! – закричала Лера изо всех сил. – Мы на чердаке!..

Фигура еще постояла, а потом пошла по дорожке к воротам. Высокий мужчина галантно ее провожал.

– Юлька, она уходит. Она сейчас уйдет! Помогите же нам! Мы здесь!..

– Никто нам не поможет, – сказала Юлька тихонько. – Это наказание, ты что, не понимаешь?..

Лера перестала вопить и дергать раму и крепко взяла Юльку за плечи.