Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна. Страница 32

У Андрея Ильича под ногой хрустнула ветка, он зацепился, замахал руками и чуть не упал. Модест надвигался на него с топором.

– Пап, все! Хорош!

– Модест Петрович, что вы?! – воскликнул Саша.

Боголюбов быстро оглянулся – позади были костер и котелок с кипятком. Если изловчиться, плеснуть кипятком под ноги Модесту, можно выиграть несколько секунд.

Боковым зрением в наползающей со стороны леса темноте он засек какое-то короткое движение, словно мелькнуло что-то, и сделал еще шаг назад. Вот сейчас, через полсекунды… Он повернулся, чтобы схватить с огня котелок, и тут под ноги ему выкатилась собака. Боголюбов отшатнулся, зацепился за треногу, вода выплеснулась, зашипела, повалил белый дым. Собака залаяла оглушительно, на весь лес. Модест опустил топор и оглянулся.

– Мужики, – донесся голос, совсем незнакомый. – Я за вами. Добрый вечер.

В первый раз в жизни Боголюбов понял значение выражения «не верить своим глазам».

Не веря своим глазам, он смотрел, как из темноты ходко приближается черный силуэт, как будто выливается шустрое чернильное пятно, довольно большое. И Петя смотрел, и Саша Иванушкин, а Модест Петрович вдруг сделал такое движение, как будто хотел быстро перекреститься, прямо топором!..

Собака Мотя лаяла прямо у боголюбовских ног, и от ее лая звенело в ушах.

– Я за вами, – повторил голос из чернильного пятна, и – не веря своим глазам! – Боголюбов узнал Ефросинью. – Там у вас дома проблемы, Андрей Ильич. Поехали по-быстрому. Где ваша машина?..

– Мать честная, – пробормотал Модест Петрович, а Саша улыбнулся глупо и растерянно.

Боголюбов произнес первое, что пришло в голову. Из-за лая в голову ничего другого и не могло прийти, и он велел:

– Замолчи, Мотя. Ну?!

Собака на секунду замолчала, а потом опять залилась оглушительно.

– Пошли, – повторила Ефросинья. Она чуть задыхалась. – Поторапливаться надо.

И тут Боголюбов сообразил, что все это происходит на самом деле: лес, ночь, собака, женщина в темных одеждах. Ее появление нельзя объяснить ничем, кроме одного: что-то случилось.

Не говоря ни слова, большими прыжками он помчался наверх к машине. Мотя догнала и опередила его и, пока он залезал, черпая сапогами мокрый песок, лаяла изо всех сил, словно подгоняя его. Он рванул дверь, завел мотор, с противоположной стороны на сиденье плюхнулся Саша. Задняя дверь хлопнула, забрались Мотя с Ефросиньей. Боголюбов оглянулся, трогая с места.

– Что случилось?

– Я не поняла, – сказала Ефросинья. – Какой-то человек приехал. Он ваших то ли запер, то ли они сами от него заперлись, но ведет он себя… странно, Андрей Ильич.

– Здесь все ведут себя странно, – процедил Боголюбов, выкручивая руль. Мощный свет фар выхватывал из темноты стволы и кусты, они на миг возникали перед глазами и пропадали, проваливались. Саша обеими руками схватился за щиток.

– Мне даже показалось, что у него пистолет. Я толком не разглядела, но…

У нас неприятности, вспомнилось Боголюбову. Неприятности личного характера!..

Машина выпрыгнула из оврага. Наверху было значительно светлее, как будто день раздумал заканчиваться, перелился вместо темноты в жидкие сумерки.

– Только пистолета не хватало, – под нос себе пробормотал Боголюбов. – Какого черта!.. Надо было полицию вызывать.

– Подожди, Андрей, не суетись, – сказал рядом Саша. – Наша полиция – начальник местного ОВД Никита Сергеевич. Хороший мужик, но толку от него никакого.

– Я решила, что мы сами быстрей разберемся, – поддержала его с заднего сиденья Ефросинья, и Андрей на секунду поймал ее отражение в зеркале заднего вида. Черная собачья морда моталась рядом с ней, она придерживала собаку за шею, словно оберегая от тряски.

На шоссе джип взревел, наддал и полетел.

– Как они мне надоели, – простонал Боголюбов. – Они и их проблемы неразрешимые!

– Вот жена тебе шесть раз и звонила.

– Да хоть сорок шесть! – от страха заорал Боголюбов. Машина вильнула. Мотя завалилась на Ефросинью. – Один топором размахивает, другой с пистолетом приехал!..

– Разберемся, Андрей.

В городе было почти светло, но на Красной площади уже зажглись фонари, и брусчатка казалась стеклянной. Визжа тормозами по стеклу, Боголюбов приткнул джип почти в бок чужой машине, темневшей у забора. Выскочили они все одновременно. Мотя воинственно вздыбила шерсть, залаяла, подлезла под штакетник и первая понеслась по дорожке. За ней устремились Андрей Ильич и Саша Иванушкин. Ефросинья оглянулась по сторонам и помедлила у забора.

В доме горели все лампы и кто-то говорил, уверенно и громко, как будто там читали вслух.

Мотя вкатилась на крыльцо, припала на передние лапы, почти захлебнувшись истеричным, злобным лаем. Боголюбов влетел в дверь и метнулся к лестнице на чердак.

– Что здесь происходит?!

Молодой человек, совсем незнакомый, оглянулся на Боголюбова, и у него сделалось изумленное лицо. Он ничего не понял. Собака бесновалась.

– Ты кто?! Чего тебе здесь надо?! – заорал Андрей Ильич.

– Андрей! – тоненько заголосили из-за чердачной двери. – У него пистолет!

Боголюбов отстранил с дороги незнакомца, который судорожно тащил из кармана какой-то предмет, взбежал по лесенке и дернул дверь. Она не поддалась.

– Лера, это я. Открывайте!..

С той стороны как будто что-то упало, дзинькнуло и развалилось. Боголюбов крикнул:

– Лера! – потряс дверь и прислушался. Нечто твердое и холодное уперлось ему в позвоночник. Он не обратил внимания.

– Уходи, – негромко и повелительно сказали сзади. Щелкнул затвор. – Пристрелю. Руки вверх и пошел отсюда!..

Андрей Ильич оглянулся. Парень держал пистолет двумя руками, собака захлебывалась и извивалась у его ног.

– Пристрелю, – повторил незнакомец, скалясь.

– Да ладно, – вдруг произнес совсем рядом музейный работник Саша Иванушкин и как-то моментально, одним коротким движением перехватил оружие. – Чего ты дурака валяешь!..

Молодой человек дернулся, вытаращил глаза – пистолет теперь был в руке у Саши, – чердачная дверь распахнулась, Боголюбов отшатнулся, и в проеме показалась Лера, вся в серой пыли.

– Андрей! – выговорила она и сжала кулаки. – Мы здесь!..

Молодой человек вдруг завыл и бросился на Сашу. Тот отступил на шаг, как будто выполнил танцевальное па, и ничего не сделал, по крайней мере Боголюбов, который все это время словно кино смотрел, ничего не заметил. Незваный гость как бы наткнулся на препятствие, которое Саша сотворил из воздуха, захрипел, кровь отхлынула от лица, он зашатался и столбом повалился назад.

Сильно загрохотало.

Мотя замолчала.

Московское время двадцать два часа семь минут, выговорил диктор.

– Андрей, – повторила Лера. – Мы здесь.

И бросилась Боголюбову на шею.

Саша Иванушкин сунул пистолет за ремень и заглянул на чердак.

– Юлия Ильинична, – позвал он как ни в чем не бывало. – Спускайтесь.

Дрожащая серая женщина, которую Саша не узнал, показалась откуда-то сбоку, словно слезла со шкафа, стоящего поперек дверного проема.

– Он меня убьет, – выговорила эта серая женщина без выражения. – Лера зачем-то дверь открыла. Он войдет и убьет меня. Он специально приехал, чтобы меня убить.

Саша подал ей руку, глядя во все глаза. Он не предполагал, что человек может так измениться за столь короткое время!

– Никто и никогда вас не убьет, – сказал Саша. – Осторожно, не упадите! Видите, тут на полу… безобразие.

Юлька, увидев лежащего на спине человека, вскрикнула, зажала рот рукой и бросилась обратно на чердак. Саша переглянулся с Боголюбовым.

– А ты говоришь – неприятности, – сказал Иванушкин, морщась, и полез следом за ней. – Юлия Ильинична! А, Юлия Ильинична!..

– Что случилось, я не понял ничего?! – Боголюбов отстранил Леру, взял ее за плечи и сильно встряхнул. – Что это такое?!

– Юлька, – выговорили ее губы отдельно от нее. – Это ее… кавалер.

– Кто?!

– Он за ней ухаживал последние полгода. Мы с тобой разводились, нам было не до нее, мы все проворонили!.. – Это было личное боголюбовское словечко – «проворонили», – когда-то давным-давно Лера говорила его словами, и сейчас вдруг опять сказала! – Она меня с ним познакомила… недавно. Он хороший мальчик из хорошей семьи. Садист. Урод.