Аромагия (СИ) - Орлова Анна. Страница 42
Несколько шагов, и мы выскочили на берег, словно пробка из бутылки с шампанским.
Исмир замер, глядя во все глаза. Потом проронил что-то непонятное, явно ругательное. Не успела я перевести дух, как дракон оказался рядом со статуей…
Он гладил лед, как бесконечно любимую женщину. То нежно, едва-едва касаясь кончиками пальцев, то приникнув всем телом, то очерчивая руками контуры желанной фигуры.
Почувствовав, как заполыхали щеки, я с трудом отвела глаза. Любая женщина охотно оказалась бы в этот момент на месте безответной ледяной скульптуры. Впрочем, почему безответной? Краем глаза (каюсь, не смогла долго стоять, потупившись) я увидела, как снег будто льнет к двум фигурам, слившимся в объятии, стирает горящие руны. Полыхающие знаки постепенно затухли, подернулись пеплом и остыли под белоснежной пеленой.
Еще несколько томительных мгновений, и дракон отступил на шаг назад, всмотрелся в лицо статуи (клянусь Одином, теперь ледяные губы усмехались!), притронулся к щеке, словно убирая мешающий локон… И улыбнулся — так, что екнуло сердце…
Когда Исмир повернулся ко мне, загадочная полуулыбка играла в уголках его губ, а серые глаза искрились, как снег на солнце…
Должно быть, мои щеки просто горели, хотя я давно вышла из возраста вечно смущающихся девиц. Хорошо хоть можно списать румянец на трескучий мороз, к вечеру все усиливающийся.
Только теперь я заметила, что вокруг сгустились сумерки. Видимо, белизна льда разбавляла молоком крепкий чай ночи.
Дракон смотрел, не отводя глаз, и от него исходил такой пьяняще-острый коктейль запахов… Сражение с враждебными чарами привело его в восторг, должно быть, как древнего мужчину, завалившего мамонта.
Откровенно говоря, это пугало и одновременно завораживало. Женские сердца всегда сильнее бьются при виде победителя, в нас ведь заложено стремление принадлежать самому-самому…
Только в этот момент первоочередные желания дракона были скорее гастрономического свойства. По крайней мере, он определенно не отказался бы подзакусить тем, кто устроил эту историю.
Надеюсь, Исмир не сочтет меня, так сказать, аперитивом?
— Нужно срочно посмотреть, как так мои пациенты! — «спохватилась» я громко. — Вы уверены, что чары уничтожены?
— Несомненно! — подтвердил Исмир. — После моего вмешательства вряд ли что-то сумеет растопить этот лед.
Его яростный восторг угас, как будто лампу накрыли абажуром. Какофония ароматов упорядочилась, на передний план вновь выступило благоухание сандала, что позволило мне вздохнуть с облегчением. Плата за повышенную чувствительность — склонность «заражаться» чувствами окружающих. Разумеется, в городе, среди толпы, переполненной разнородными чувствами и заботами, болезнями и ароматами, острота восприятия притупляется, а вот тет-а-тет, среди льдов, она причиняет немало неудобств!
Дракон окинул меня взглядом и констатировал:
— Вы не в силах идти самостоятельно.
От его слов руки и ноги налились усталостью, словно к ним привязали тяжелые гири. Вспомнилось, как один доктор в Мидгарде пропагандировал идею ежедневных физических нагрузок: надевал трико и каждое утро на центральной площади лично демонстрировал упражнения с гирями… Примеру его так никто и не последовал, напротив, доктора арестовали за нарушение общественного порядка (неприлично в таком виде появляться на публике!). В Хельхейме к спорту относились проще — зима давала предостаточно возможностей для игр на свежем воздухе, правда, все они традиционно начинались после праздника Йоля.
Впрочем, Исмир не стал дожидаться моего согласия: подхватил на руки и двинулся прочь.
А на морском берегу осталась величественная статуя, которой, надо думать, отныне предстояло стать святыней хель. Загадочно улыбающаяся, спокойная и вечная, как сам ледник…
Исмир шагал легко, и перед ним расступалась метель, ветер мягко подталкивал в спину, а снег ложился под ноги мягчайшим ковром.
Подумалось вдруг, что хорошо бы путешествовать в сопровождении ледяного дракона. Хель всего лишь выживают в снегах, а вот дети стихии здесь действительно дома.
Я же, наплевав на скромность, обнимала Исмира за шею и блаженствовала на грани между явью и сном…
Хутор будто нарисовался в сплошной пелене снега. Только теперь он вовсе не казался опустевшим, пугающе нежилым: из дома доносились голоса.
Едва дракон меня отпустил, я рванулась туда, торопясь проверить, как дела у моих пациентов.
Отдернув полог, заглянула внутрь и замерла, наблюдая семейную сцену: хозяйка дома во все корки распекала понурившегося супруга, а тот покорно внимал благоверной. На мгновение представилось, как я сама отчитываю Ингольва за какую-то провинность, и сдержать смех представившейся сцены стоило больших усилий.
— Великолепно. Вижу, больные уже оправились, — раздался за моей спиной вкрадчивый голос дракона, и я едва не подпрыгнула. Совсем о нем забыла!
Хель разом вздрогнули, хозяйка чуть не подскочила на месте, гневно вспыхнула… Потом, рассмотрев, кто перед нею, вдруг глубоко поклонилась.
— Приветствуем в нашем доме, сын стихии! — почтительно произнесла она, беззастенчиво меня игнорируя. Пахло от нее маслом нима — подгнившим луком — неприязнью. — Прошу, раздели с нами пищу и кров!
Складывалось впечатление, что я полупрозрачная, как тонкая корка льда.
Осторожно отодвинув меня с прохода, Исмир шагнул внутрь, остановился, молча меряя взглядом замерших хель, потом обронил веско и подчеркнуто безразлично:
— Нет! — и продолжил размеренно: — Закон говорит: если кто-то спасет другому жизнь, то спасенный обязан почитать его, как отца своего и мать свою. Имя того, кто нарушит это право, будет проклято в веках, и птицы выклюют глаза его, а рыбы съедят его печень…
Определенно, это была цитата из Свода законов хель — подобные обороты свойственны только коренным жителям севера. В устах дракона это звучало пугающе, к тому же от него вдруг повеяло чем-то острым, горьким и едким. Скипидаром?
— Но… — попыталась возразить дама-хель.
Исмир словно не заметил этого.
— Вот эта женщина — госпожа Мирра — ухаживала за вами. Она нашла причину вашей хвори и помогла ее устранить. А вы не желаете даже приветствовать ее в своем доме! Что ж, полагаю, Мать охотно приютит нас. Пойдемте, Мирра!
Он протянул мне руку и я, чуть поколебавшись, приняла приглашение.
Я отнюдь не впервые сталкивалась с черной неблагодарностью, но готовность Исмира вступиться за меня грела душу.
За спиной что-то попыталась возразить хель. Дракон только оглянулся, и она подавленно замолчала.
Едва мы успели выбраться из негостеприимного дома, как на меня набросилась Альг-исса, бегущая со стороны моря.
— Ай, где ты бродишь? — вопила она негодующе. — Я сделал, что надо. Вернулся. Тебя нет! Нигде нет, совсем! Я кричал, искал… Думал уже, тебя морской змей проглотил!
— Ох, прости, — повинилась я, осторожно освобождая ладонь из крепкого пожатия дракона. — Боюсь… у меня не было времени оставить тебе записку…
И бросила искоса взгляд на своего «похитителя», буквально вынудившего меня уйти без предупреждения.
— Прости, я… — начала было говорить, но объяснение прервал дракон.
— Вы совсем замерзли, — вмешался он, завладевая моей озябшей ладонью, — к тому же нуждаетесь в отдыхе и пище…
— Я могу разжечь костер, — с явственным сомнением предложила Альг-исса, и я оценила ее готовность к самопожертвованию.
— Лучше я проведаю шаманку, — запротестовала я, — нужно узнать, как она…
— Вы ведь уже валитесь с ног, — ответствовал Исмир, бросив на меня взгляд. Неожиданно ослепительно улыбнулся — словно солнечный луч погладил сверкающий атлас снега — и сказал загадочно: — Лед тоже умеет быть теплым…
Дракон поймал мой взгляд, как птицу в силки и…
Я с новой силой почувствовала накатившую усталость. Словно пуховое покрывало, она отделяла меня от мира, укрывала ватой, искажала звуки…
Сознание дернулось в шелковых нитях, рванулось…