Перехлестье - Алексина Алена. Страница 95
– Мы бессмертные. Мы богини!
Фирт посмотрел на Маркуса, и тот едва заметно кивнул.
– Вы преступницы. Беглые заговорщицы, улизнувшие в червоточину. Иномирянки. Хитрые, ловкие, тщеславные, сильные. И в этом мире, где не оказалось ни магии, ни колдовства, вы стали сродни богиням. И вам понравилось быть вершительницами судеб. Еще бы! Вот только за сотни лет, проведенных вдали от дома, ваши телесные оболочки истончились, сделались бесплотными. От Перехлестья отойти без человеческого тела уже не удавалось.
– Что… кто…
– Я, – Фирт улыбнулся, и с лиц обеих сестер мгновенно сошла вся краска. – После всего происшедшего для вас не будет суда иного, чем тот, который вершит Жнец. Я – созданный вами, чтобы убивать магов и вершить правосудие, приговариваю вас к смерти.
Он беспрепятственно вошел в круг, и правая рука, затянутая в латную перчатку, вспыхнула холодным голубым светом…
Ветер ласково колыхал траву на поляне перед руинами Капитэорноласа.
– Так что такое Перехлестье? – тихо спросил дэйн.
– Истончившаяся ткань между мирами, – горько улыбнулся Маркус, – которая разрушалась все более и более от расползавшейся магии. Наш мир лишен волшебства. Точнее, был лишен. Как и мир Василисы. Но теперь все будет иначе. Магия уйдет. Навсегда. Вмести с теми, кто ее создал. И червоточина перестанет существовать.
– Магия уйдет? – Палач магов смотрел неверяще.
– Да. Талис и Морака мертвы, а значит, их сила ушла вместе с ними. К сожалению, те, у кого уже есть этот дар, останутся с ним до конца, но сила больше не будет проклятой. И со смертью магов все закончится. Все те, кто живет здесь, будут просто людьми, какими и были раньше. Не сразу… пройдет несколько десятков лет, прежде чем проклятый дар полностью исчезнет, но это все же победа.
Волоран обернулся, глядя на выходящего из храма Жнеца.
– Скоро ты станешь свободен, – Фирт посмотрел на Маркуса. – Смертен, лишен дара и всемогущества. Я выполнил свою часть договора – сказать нет двум ведьмам, возомнившим себя богинями, а ты выполнил свою. Я перестану быть Жнецом, стану просто человеком, не обязанным кого-то убивать, карать и наказывать.
– Да, – бывший правитель и узник шагнул к Жнецу. – У меня есть только одна просьба…
Тот вместо ответа кивнул и закрыл глаза.
Воздух справа от Маркуса задрожал, и на поляне перед разрушенным храмом оказались двое: Грехобор и недоуменно озирающаяся Василиса. Она оглядела собравшихся: Фирта, Маркуса, Волорана, испуганную стайку женщин в лиловых одеждах, Зарию, лежащую без чувств, а затем обозрела величественные руины храма и поинтересовалась:
– Это вы тут все развалили или оно так и было?
Мужчины переглянулись, и лишь один Маркус продолжал отрешенно смотреть на Василису, не слыша ее вопроса и не замечая ничего вокруг.
– Ильса, – негромко позвал он.
Взгляд девушки затуманился, а потом потемнел. Фирт провел закованной в перчатку рукой вдоль лица Василисы, и та пошатнулась. Йен едва успел подхватить жену и с удивлением увидел стоящую в шаге от нее женщину.
Она не была красивой. Но во взгляде Маркуса, обращенном к ней, было столько любви, словно она была средоточием всех достоинств.
– Ильса…
Грехобор смотрел на нее, стараясь запомнить. Он уже забрал грехи незнакомки, и они упали ему в душу, как переспевшие гроздья боли, однако не причинили привычного страдания, а растворились в его силе и канули без остатка.
Маркус протянул руку к стоящей напротив женщине. Пальцы прошли сквозь тонкое запястье, и призрак покачнулся, словно от ветра.
– Вот для чего мне нужно было, чтобы ты страдал, Йен. Вот для чего был нужен ты сам. Никто другой не смог бы сделать того, что сделал для нее Грехобор. Фирт…
Жнецу не пришлось повторять дважды. Ярко вспыхнула на солнце перчатка, ослепив всех, кто стоял поблизости, а когда невольные зрители случившегося наконец проморгались, поляна была пуста.
– Йен, – раздался в тишине слабый голос, – я что, больше не колдунья?
Все стоящие на поляне обернулись к Василисе, а она смотрела то на Фирта, то на Йена и ждала наконец вердикта относительно своей судьбы.
Эпилог
– Багой! – Звонкий голос, доносящийся с кухни, заставил трактирщика подскочить и вжать голову в плечи. – Да когда ж ты ее починишь! Я сейчас задохнусь!
Хозяин «Кабаньего пятака» вырос на пороге кухни мгновенно, как по зову сердца. Эхо крика еще гуляло под закопченными потолочными балками, а виновный, осужденный и приговоренный, уже стоял, готовый к смерти.
– Еще раз мне придется разжигать это… эту… И будешь готовить САМ!
– Дочка, что ты бушуешь? – с заискивающими интонациями в голосе спросил харчевник. – Я уже почти затопил, а тут постоялец…
Жалкая попытка оправдаться не удалась.
Дочка, прищурившись, спокойно сказала:
– Если к завтрашнему дню не исправишь, корми постояльцев соломой!
– Все, все, все… – запел Багой, отступая. – Сегодня же сделаю!
И он выскользнул прочь из кухни, отступил в обеденный зал и для надежности спрятался за стойкой, где принялся яростно натирать кружки, бубня:
– Да когда ж уже он явится-то, а? Сколько еще девке томиться?
На его счастье, Зария не слышала этого бухтения, она вышла на двор и теперь стояла, вдыхая свежий утренний воздух. На душе было тоскливо и пасмурно, вопреки погожему солнечному деньку.
Девушке порой не верилось, что все закончится хорошо. Иногда казалось, что все просто… закончилось. И хотелось одновременно расплакаться и раскричаться от обиды. Василиса и Йен накануне приехали в гости. Вид у обоих был заговорщический.
Василиса с красивым круглым животиком ходила, переваливаясь как уточка, быстро уставала и, окруженная заботами Багоя, только и искала, где бы спрятаться. Йен шепнул Зарии, что Милиана напророчила им двойню. И чернушке стало смешно. Она не представляла Грехобора с двумя свертками ревущих младенцев на руках.
И тут же, против всякой логики, Зария тихо всхлипнула. Как же им хорошо! Они счастливы и не живут ожиданием неизвестно чего… А она стоит одна, пропахшая дымом, в застиранном переднике и с растрепавшейся косой. Одна. Уставшая от постоянных надежд.
И в этот самый миг, когда девушка была столь близка к отчаянию, теплый ветерок мягко коснулся ее спины, и голос, памятный до дрожи, до судорог в горле, прошептал на ухо:
– Зария-а-а-а…
Она рывком развернулась и наконец увидела того, кого так долго ждала. Какие усталые у него были глаза! Он казался старше, чем прежде, лицо осунулось, а в уголках рта залегли горькие складки. И никого на всем свете не было красивее этого мужчины, с робким ожиданием глядящего в ее глаза.
– Глен! – Девушка повисла на нем, прижавшись всем телом, слыша стук его сердца, ощущая тепло его кожи и силу его рук, сомкнувшихся на ее талии. – Почему? Почему так долго? – Зария отстранилась, обхватив лицо мужчины ладонями. – Я…
– Прости… – Глен перехватил ее руку и поцеловал. – Быстрее не получилось. Это не так-то просто – заново родиться. Прости.
– Нет, – помолчав, покачала головой Зария и залилась краской. – Ты слишком неубедительно просишь…
Дэйн заметил брата, сидящего в тени дровяника, раньше, чем об этом сказал его дар. Это обрадовало и успокоило Волорана. Магия истончалась. Скоро ее совсем не останется, и все забудут когда-нибудь, что дэйны, маги и колдуны были живыми людьми, а не образами из старинных преданий. Разрушатся от времени святилища, зарастут травой и станут просто камнями. Мир сделается проще.
– Ты чего не рядом с женой? – спросил дэйн.
– Она спит. – Взгляд Грехобора потеплел. – Ну, я и ушел, чтобы не разбудить ненароком. Знаешь, до сих пор не могу поверить, что она… и я…
Старший брат хмыкнул:
– Понимаю. Наверное, нет-нет, а боишься к ней прикоснуться или думаешь, что спишь?
Йен кивнул, а потом, задумчиво глядя куда-то в пустоту, сказал: