Игра с огнем - Гайворонская Елена Михайловна. Страница 33
Тамара сочувственно закивала. Анюта ей нравилась. И надо же…
– Ну и идиот же я, – хлопая по лбу, проворчал Вадим. – Надо было за ней приударить! Но кто бы знал, что она из богатых…
– Ага! – Вскинулся дядя Вова, – очень ты им нужен! Давно пенделя под зад не получал, Казанова недоделанный! Вон, бери поднос и тащи в зал. Галка приедет – обрадуется. Пиши, Тома, объявление: требуется официантка.
Марк молча подошел к столу.
Огромный острый тесак для рубки мяса лежал на разделочной доске. На его широком дымчатом лезвии расползались бурые разводы… Тошноты не было, когда засаленная деревянная рукоятка легла в ладонь. Стиснув зубы, Марк с силой вонзил острие в недоразделанную Вадимом черную говяжью печень, словно именно в ней крылась причина страшного опустошения его истерзанной души.
Александра, нервно пройдя по огромной гостиной вдоль и поперек, закурила. Анна подумала, что тоже не отказалась бы от сигаретки. И от чашки горячего чая. Отчего-то, попадая в любой из родительских домов, раскиданных по планете, она неизменно мерзла. Даже, когда за стенами стояла тропическая жара. Холод выползал из-под ворсистого ковра на полу, окутывая ноги, подбирался к коленкам, растекался по артериям, сковывая пальцы, сводя скулы…
– Я видела, ты куришь, – неожиданно сказала мать, усаживаясь в кресло спиной к окну.
Анна ожидала иных вопросов и потому недоуменно захлопала ресницами.
– Ну и что? Ты тоже куришь. И папа…
Она привычно втянула голову в плечи, ожидая воспитательной затрещины, но и ее не последовало. Вместо этого мать, поджав губы, сунула недокуренную сигарету в пепельницу и проговорила:
– Я жду твоих объяснений.
– Нечего особенно объяснять, – с наигранной улыбкой пожала плечами Анна. Просто любопытно было взглянуть на семейную легенду.
– Оставь свой идиотский юмор! – Рявкнула Александра. – Ты можешь говорить серьезно?
– Если серьезно, то все слишком сложно… – Девушка подула на длинную челку. – Я хотела понять, как же все произошло на самом деле…
– Ты считаешь, что я говорила тебе неправду?
– Правда у каждого своя. – Анна покусала кожу около ногтя среднего пальца. – Мам, неужели ты никогда не задавалась вопросом, не КАК это могло случиться, а ПОЧЕМУ… Отчего обыкновенный человек вдруг идет на такое? Не бандит, не киллер – просто парень, из тех, кого мы встречаем каждый день на улице… Вдруг ЭТО есть в каждом из нас?
– Ты с ума сошла… – Широко распахнув глаза, Прошептала Александра, подавшись вперед на своем кресле. – Ты что, не понимала, что это – смертельная игра?!
– Это не было игрой. И, тем более, смертельной.
– Этот человек опасен. Он – чудовище.
– Ты в самом деле так думаешь? – тихо спросила Анна, пристально глядя на мать. – Тогда как же ты могла нанять ту несчастную проститутку? Чего ты добивалась: чтобы у него по новой съехала крыша? И тебе было наплевать, что с ней произойдет?
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – стрельнув глазами в свежевымытое окно, отрезала Александра. – Что он тебе наболтал про меня, этот недоумок?
От взгляда дочери не укрылось, что длинные ногти матери впились в нежные ладони, а губы непроизвольно дернулись.
– Ничего, – покачала головой Анна. – Мы вообще не говорили о тебе. Разве, однажды. Когда он сказал, что ты собираешься его уничтожить. Любой ценой. Я тогда не поверила. Но я слышала твою последнюю фразу. Там, в бистро. Что ты собираешься делать, мама?
– Я намерена отправить тебя в Швейцарию. Сегодня же. Немедленно. И, если не в университет, то в закрытый пансион. Выбирай.
– Я уже выбрала, – проговорила девушка. – Я никуда не поеду.
– Что?! – Александра подскочила к дочери. Та отшатнулась, но не сдвинулась с места, вскинув остренький подбородок. Стальные глаза и карие глядели друг в друга, не моргая. Александре показалось, что из глубины миндалевых точечек-зрачков смотрит на нее, упрямо и жестко, Роман.
– Оставь его в покое, мама. Ты не имеешь никакого права распоряжаться чужой жизнью. Неужели ты не понимаешь, что твоя ненависть разрушительна? Пытаясь сломать его, ты уничтожаешь себя. Ты сама превращаешься в чудовище. Я не позволю…
– Девчонка! Дрянь! Да как ты смеешь так разговаривать со мной! – Не сдержавшись, Александра залепила, наконец, дочери хорошую затрещину.
Лицо Анны сделалось некрасивым, злым.
– Ultimo viva regum [11] – проговорила она, тяжело дыша, потирая красную щеку. – Это единственное, что ты когда-либо могла мне дать от души. «Делай, что тебе говорят, Марианна! Скажи „спасибо“, что тебе не приходится зарабатывать на жизнь, Марианна! – Ее голос сорвался на крик. – Скажи спасибо за то, что вообще родилась! „Спасибо! Большое спасибо! За все теплые слова, которых я не слышала! За дом, которого не имела! За деньги, которыми мне затыкали рот! За славную фамилию и безупречную репутацию, которую я, к несчастью, умудрилась подмочить! И знаешь что? Если ты попытаешься что-нибудь сделать Марку, я дам интервью твоему любимому «Вогу“! я расскажу свою правду об идеальной семье Литичевских и твоей обожаемой сестрице – наглой, расчетливой, лживой, циничной суке!
– Как ты можешь, – отпрянув, озадаченно промолвила Александра, стиснув пальцами виски. В воздухе носилась мигрень. – Ты соображаешь, что ты говоришь? Ты защищаешь убийцу своей родной тетки…
– Которую я никогда не видела… К счастью…
– Ты носишь ее имя…
– Уже нет. Я его поменяла. Два месяца назад. Вот паспорт.
– Господи… – Александра опустилась в кресло, почувствовав вдруг ужасную усталость. Точно отпахала три смены на шинном заводе. Она смотрела на девушку на фотографии в бордовой книжице и на ту, что, злобно ощетинившись, стояла у окна. И не узнавала ни той, ни другой. Эта девушка была незнакомой. Чужой. Курила омерзительные сигареты. Смотрела холодно. Разговаривала так, как никогда не позволяла себе ее дочь. Ее маленькая принцесса, которую она так старалась защищать от мерзостей жизни… И которой теперь будет трудно влепить воспитательную оплеуху.
Каллиграфические черные буквы прыгали и расплывались перед глазами Александры.
А когда-нибудь она поменяет и фамилию… И останется только отчество. Напоминание об отце. А она, Александра Дмитриевна. Вовсе исчезнет. Как Марианна. Как весь род Звонаревых… Что же останется?
«Издалека долго течет река Волга…»
Александра вздрогнула, отняв от лица ладони.
– Куда ты?
– Домой.
– Ты едешь к нему?! – Александра кинулась к двери, загородив ее собой, раскинув руки, как раненные крылья. – Я тебя не пущу… Не позволю…
Она трясла головой. Ее прическа растрепалась, на закушенной губе засохла темная капля. Анне стало не по себе. Она не хотела причинять матери боль. Так получилось. Анна почувствовала отвращение к самой себе. И жалость. К матери. К Марку. И немного к себе самой. И горечь во рту, как после мерзкой таблетки. Как было с Григорием…
– Мам, – сказала она, застыв в нерешительности, – ну чего ты…
Ей хотелось обнять Александру, но проявления нежности не входили в семейный кодекс Литичевских.
– Мам, я к себе еду. Я квартиру снимаю. Однокомнатную, я адрес тебе напишу. На…
– Где?
– В Сокольниках.
– В Сокольниках? – На измученном лице Александры мелькнуло изумление. – Но почему там?
– Какая разница? – Пожала плечами девушка. Ткнула в карту пальцем. И попала… – А что?
– Так… Ничего. Ты, правда, с ним больше не увидишься? Дай мне слово.
Да он со мной разговаривать-то теперь не захочет, – Анна опустила глаза. – Успокойся. Ничего у нас не было. Ни-че-го.
– Чем ты теперь будешь заниматься?
– Не знаю.
– Почему ты уходишь?
– Потому что на самом деле ты не хочешь, чтобы я осталась. Признайся хотя бы себе самой. Я никогда не была нужна тебе, мам. По-настоящему никогда. И никто тебе не был нужен. Если бы Марианна была жива, ты бы и к ней иначе относилась. Мертвых любить проще. Они не доставляют хлопот… – Анна шагнула было на лестницу и вдруг обернулась. – Мам, ты когда-нибудь любила по-настоящему? Я имею в виду мужчину…
11
Последний довод королей (лат.)