Колыбельная - Паланик Чак. Страница 34

Едем в машине. Все, что снаружи, — желтое. Желтое до самого горизонта. Но не лимонно-желтое, а желтое, как теннисный мячик. Как желтый теннисный мячик на ярко-зеленом корте. Мир по обеим сторонам шоссе — одного цвета.

Желтого.

Вздымаются, пенятся волны желтого, расходятся рябью под порывами горячего ветра от проносящихся мимо машин, плещутся через гравиевые обочины и бегут к желтым холмам. Желтые. Светят желтым в машину. Нас четверо: я, Элен, Мона и Устрица. Наша кожа и наши глаза — все желтое. Подробности об окружающем мире. Он желтый.

— Brassica tournefortii, — говорит Устрица. — Марокканская горчица в цвету.

Мы едем в машине Элен, где пахнет горячей кожей. Элен за рулем. Я сижу впереди, рядом с ней. Устрица с Моной — на заднем сиденье. На сиденье между нами — между мной и Элен — лежит ее ежедневник. Красный кожаный переплет липнет к коричневой коже сиденья. Атлас автомобильных дорог США. Компьютерная распечатка списка всех городов, где в библиотеках есть книжка, которая нам нужна. В желтом свете синяя сумочка Элен кажется зеленой.

— Как же красиво. Я бы все отдала, чтобы быть индианкой. — Мона смотрит в окно, прислонившись лбом к стеклу. — Родиться в племени черноногих или сиу лет двести назад... родиться свободной и просто жить в полной гармонии с природой. В мире, где все натуральное.

Я тоже смотрю в окно, прижавшись лбом к стеклу, Мне интересно, что там такого красивого видит Мона. В машине работает кондиционер, но стекло — обжигающе горячее.

Странное совпадение, но в атласе автомобильных дорог весь штат Калифорния раскрашен точно таким же ярко-желтым цветом.

Устрица громко сморкается, фыркает и говорит Моне:

— Индейцы этого не видели.

Он говорит, у ковбоев не было перекати-поля. Перекати-поле — русский чертополох — появилось в Америке только в конце девятнадцатого века. Семена завезли из Евразии на шерсти овец. Семена марокканской горчицы завезли вместе с землей, которую использовали как балласт на парусных судах. Те серебристые деревья — это лох узколистый, elaegunus augustifolia. Эта белая пушистая травка, похожая на кроличьи уши, что растет вдоль обочины, — verbascum thapsus, царский скипетр, или коровяк высокий. Искореженные черные деревья, которые мы проехали только что, — robina pseudoacacia, робиния лжеакация, или белая акация. Темно-зеленый кустарник с ярко-желтыми цветами — ракитник метельчатый, cytisus scoparius.

Это все проявления биологический пандемии, говорит он.

— Все эти старые голливудские вестерны, — говорит Устрица, глядя в окно на просторы Невады, примыкающие к шоссе, — с перекати-поле, костром кровельным и другими растениями-травами. — Он говорит, качая головой: — Изначально их на континенте не было. Но это все, что у нас осталось. — Он говорит: — Сейчас в природе не осталось почти ничего натурального.

Устрица колотит по спинке моего сиденья:

— Эй, папаша. Какая в Неваде самая крупная ежедневная газета?

“Рено”, говорю. Или “Вегас”?

Устрица смотрит в окно” и в отраженном свете его глаза кажутся желтыми. Он говорит:

— И та, и та. И еще “Карсон-Сити”. Все три.

Я говорю, ага. И “Карсон-Сити” тоже.

Леса вдоль западного побережья задыхаются от метельчатого ракитника, от ракитника стелющегося, от плюща и ежевики, говорит он. Все эти растения завезли сюда из Старого Света. Исконные деревья гибнут от шелкопряда непаркого, завезенного в Америку в 1860 году Леопольдом Трувело, который хотел разводить их для шелка. Пустыни и прерии задыхаются от горчицы, костра кровельного и песколюба песчаного.

Устрица расстегивает рубашку, и на груди у него висит какой-то бисерный кошелечек. На шнурке, унизанном бусами.

— Мешочек для талисманов индейцев хопи, — говорит он.

Элен смотрит на него в зеркало заднего вида. Ее руки лежат на руле. На руках — облегающие перчатки из телячьей кожи. Она говорит:

— Симпатичная штучка.

Устрица снимает рубашку с плеч. Бисерный мешочек висит у него на груди как раз между сосками. На загорелой груди нет ни единого волоска. Мешочек сплетен из синего бисера с красным крестом в центре. В желтом свете его загар кажется оранжевым. Его светлые волосы словно охвачены пламенем.

— Я сама его сделала, — говорит Мона. — Долго делала, с февраля.

Мона с ее черно-красными дредамн и бусами из горного хрусталя. Я интересуюсь: она что, индианка из племени хопи?

Устрица открывает мешочек и роется пальцами в содержимом.

А Элен говорит:

— Мона, какая ты индианка?! Ты вообще непонятно кто. Твоя настоящая фамилия — Штейнер.

— Вовсе не обязательно быть хопи, — говорит Мона. — Я его сделала по картинке из книжки.

— Значит, это не настоящий мешочек для талисманов хопи, — говорит Элен.

А Мона говорит:

— Нет, настоящий. Он — точно такой же, как в книжке. — Она говорит: — Я тебе покажу.

Из мешочка хопи Устрица достает мобильный.

— Самое замечательное в этих народных промыслах, они не требуют каких-то особых умений. Смотришь программу по телевизору, где тебе объясняют, как что-то делать, и сразу же делаешь, — говорит Мона. — И при этом соприкасаешься с древними энергиями.

Устрица выдвигает антенну и набирает номер. У него под ногтями грязь.

Элен наблюдает за ним в зеркало заднего вида.

Мона наклоняется вперед и поднимает с пола под сиденьем брезентовый рюкзак. Вынимает оттуда какой-то спутанный клубок из веревок и перьев. Похоже на куриные перья, раскрашенные в яркие пасхальные цвета — розовый и голубой. На веревках висят медные монетки и бусины из черного стекла.

— Это ловец снов индейцев навахо, — поясняет она, встряхивая клубок. Некоторые веревки распутываются и свисают свободными концами. Несколько бусин падает в рюкзак у нее на коленях. Розовые перья разлетаются по салону, и она говорит: — Я думаю использовать монеты И-Цзын. Чтобы усилить энергетику.

Под рюкзаком, под цветастой юбкой — ее лобок гладко выбрит. Стеклянные бусины скатываются туда.

Устрица говорит в трубку:

— Да, мне нужен номер отдела рекламы “Карсон-Сити Телеграф-Стар”.

У него перед лицом проплывает розовое перышко, и он дует на него, отгоняя.