Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 109

— Тебе придется отправиться со мной, — сказал он кричащему малышу и, подвесив сумку через плечо, сел на гунтера.

У следующего выступа горы он увидел стадо зебр. Прячась за лошадью, он подобрался на расстояние точного выстрела и выбрал молодую кобылицу с жеребенком. Без промаха попал в голову. Зебра сразу упала. Когда Лотар подошел к мертвой зебре, жеребенок отбежал на несколько шагов, потом вернулся.

— Прости, приятель, — сказал ему Лотар.

У детеныша не было никаких шансов выжить, и пуля, которую всадил ему в голову Лотар, стала актом милосердия.

Потом он склонился к мертвой кобыле и развел ей ноги, обнажив раздутое черное вымя. Лотар сумел выцедить полфляги теплого молока. Жирного, с толстым слоем желтых сливок. Он развел его равным количеством теплой воды и намочил сложенный обрывок рубашки.

Шаса плевался, брыкался и отворачивал голову, но Лотар был настойчив.

— Это единственное блюдо в меню.

И неожиданно Шаса понял. Молоко капало с его подбородка, но часть попадала в рот, и он нетерпеливо кричал всякий раз, когда Лотар отнимал тряпку, чтобы снова смочить ее.

Эту ночь Лотар проспал, прижимая ребенка к груди, и проснулся на рассвете, когда Шаса потребовал завтрак. С предыдущего вечера оставалось молоко зебры.

К тому времени как он накормил мальчика и выкупал его в миске нагретой на костре воды, уже взошло солнце. Когда Лотар отпустил Шасу, тот на четвереньках, с возбужденными криками галопом устремился к лошадям.

У Лотара в груди возникло чувство, какого он не знал со смерти своего сына, и он посадил мальчика на спину лошади. Шаса брыкался и булькал смехом, а гунтер повернул голову и принюхался, насторожив уши.

— Мы сделаем из тебя наездника раньше, чем ты научишься ходить, — рассмеялся Лотар.

Однако когда он подошел к носилкам Сантэн и осторожно попытался поднять ее, его охватила тревога. Женщина по-прежнему была без сознания, хотя застонала и стала поворачивать голову из стороны в сторону, когда он коснулся ее ноги. Нога распухла и потемнела, на стежках швов засохла кровь.

— Господи, как плохо, — прошептал Лотар, но когда поискал выше, на бедре, признаки гангрены, ничего не обнаружил.

Зато он сделал другое неприятное открытие: Сантэн нуждалась в таком же уходе, как ее сын.

Лотар быстро раздел ее. Единственной одеждой девушки были брезентовая юбка и накидка. Глядя на нее, он старался ничего не чувствовать и сохранять медицинское, профессиональное отношение.

Но не мог.

До сих пор представления Лотара о женской красоте зиждились на спокойной, округлой рубенсовской прелести его светловолосой матери, а потом и жены Амелии. Теперь он обнаружил, что его вкусы меняются на прямо противоположные.

Эта женщина была худа, как гончая, с впалым животом, на котором под кожей проступали отдельные мышцы. А кожа даже там, где ее не касалось солнце, была не молочно-белая, а скорее желтоватая как масло.

Волосы на теле не светлые и тонкие, а густые, темные, вьющиеся. Руки и ноги — длинные и гибкие, не округлые, с ямочками на коленях и локтях. На ощупь плоть упруга, его пальцы при прикосновении не погружаются в нее, как он привык, и там, где солнце касалось ног, рук и лица, кожа Сантэн была цвета слегка намасленной древесины тика.

Ловко, но осторожно переворачивая ее на живот, он старался не думать о таких вещах, но когда увидел ее ягодицы, круглые, упругие и белые, как пара страусовых яиц, что-то в его животе перевернулось, и мыть ее он заканчивал неудержимо дрожащими руками.

Он не испытывал никакого отвращения к этой работе, это было так же естественно, как забота о ребенке. Лотар снова завернул девушку в шинель и присел рядом на корточки, внимательно разглядывая ее лицо.

Снова оказалось, что эти черты не соответствуют его прежним представлениям о женской красоте. Ореол густых кудрявых волос, темных, почти как у африканцев, черные брови слишком суровы, подбородок чересчур выпячен и упрям, и во всем лице чувствуется напористость, которую нельзя сравнить с уступчивой мягкостью других женщин. Хотя сейчас Сантэн лежала совершенно обмякнув, Лотар читал на ее лице следы больших страданий и трудностей, возможно, не меньших, чем его собственные, и, слегка коснувшись ее щеки, почувствовал, что его неудержимо, роковым образом влечет к ней, как будто они были обещаны друг другу с того первого взгляда много месяцев назад. Вдруг он резко покачал головой, сознавая собственную нелепую сентиментальность.

«Я ничего не знаю о тебе, а ты — обо мне».

Подняв голову, он виновато увидел, что ребенок отполз под копыта лошадей. С радостными криками Шаса пытался ухватить их за ноздри, когда они опускали головы, принюхиваясь к нему.

Ведя вьючную лошадь и неся ребенка, Лотар к исходу того же дня добрался до фургонов.

Сварт Хендрик и слуги побежали ему навстречу, сгорая от любопытства, и Лотар начал распоряжаться.

— Мне нужно отдельное жилище для женщины, рядом с моим. Тростниковая крыша для прохлады и брезентовые занавесы вместо стен, чтобы их можно было поднимать и впускать ветер. Все должно быть готово к ночи.

Он уложил Сантэн на свою койку и снова вымыл ее, прежде чем переодеть в длинную ночную рубашку, которую передала Анна.

Сантэн по-прежнему была без сознания, хотя один раз открыла глаза. Взгляд ее был плавающим, туманным, и она пробормотала по-французски что-то, чего он не понял.

Он сказал:

— Ты в безопасности. Мы друзья.

Ее зрачки реагировали на свет; он знал, что это обнадеживающий признак, но вот веки снова сомкнулись, она погрузилась в беспамятство или сон, и он постарался не тревожить ее.

Получив доступ к своей аптечке, Лотар сменил повязки на ее ранах, обильно смазав их бальзамом — излюбленным средством от всех болезней, унаследованным от матери.

Ребенок тем временем снова проголодался и во всеуслышание заявлял об этом. В стаде Лотара была молочная коза. Он посадил Шасу на колени и накормил разведенным козьим молоком. Потом попробовал заставить Сантэн выпить теплого супа, но она слабо сопротивлялась и едва не подавилась. Он отнес ее в сооруженную слугами хижину, уложил на койку из перекрещенных сыромятных ремней с тюфяком из шкуры и укрыл свежими одеялами. Ребенка Лотар положил рядом с ней и ночью несколько раз в тревоге просыпался и заходил к ним.

Уже под утро он крепко уснул и почти сразу проснулся.

— Что случилось?

Он инстинктивно схватился за ружье.

— Пошли быстрей! — прошептал ему на ухо Сварт Хендрик. — Скот тревожится. Я подумал, что это может быть лев.

— Что случилось, парень? — раздраженно спросил Лотар. — Выкладывай.

— Это не лев, гораздо хуже! Поблизости дикие бушмены. Ночью они пробрались в лагерь. Думаю, они приходили за скотом.

Лотар спустил ноги с койки и поискал сапоги.

— Варк Ян и Клайн Бой уже вернулись?

Чем больше отряд, тем легче искать.

— Еще нет, — покачал головой Хендрик.

— Хорошо, будем охотиться одни. Седлайте лошадей. Нельзя давать маленьким желтым дьяволам большую фору.

Он встал, проверил, заряжено ли ружье, стащил с койки овчину и направился туда, где уже ждал с лошадьми Сварт Хендрик.

О’ва не мог заставить себя приблизиться к лагерю чужаков больше чем на двести шагов.

Даже на таком расстоянии необычные звуки и запахи приводили его в смущение. Звонкие удары топора по дереву, дребезжание ведра, блеяние коз — все это заставляло его вздрагивать; запахи парафина и мыла, кофе и шерстяной одежды тревожили его, а разговоры незнакомцев, их непонятные интонации и резкие свистящие звуки пугали не меньше, чем шипение змей.

С колотящимся сердцем он прижимался к земле и шепотом сказал Х’ани:

— Нэм Дитя наконец со своим народом. Она потеряна для нас, старая бабушка. Ты повредилась рассудком, раз столь безрассудно идешь за ней. Мы хорошо знаем, что эти чужаки убьют нас, если обнаружат.

— Нэм Дитя ранена. Ты видел следы под деревом мопани, где лежит туша льва без шкуры, — прошептала в ответ Х’ани. — Видел ее кровь на земле.