Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 68

Дорога проходила по берегу. Слева на гладкий желтый песок обрушивался зеленый прибой, увенчанный страусовыми перьями пены, впереди простиралась безликая, наводящая тоску прибрежная полоса, окутанная белесой морской дымкой.

Дорогой пользовались сборщики водорослей — те служили удобрением; но по мере продвижения на север дорога становилась все менее заметной, пока окончательно не исчезла.

— Что впереди? — спросил Гарри у Кали Пита, которого от последней машины привели в голову колонны.

— Ничего, — ответил тот, и никогда Гарри не ощущал в самом обычном слове такую угрозу.

— Отсюда мы сами проложим дорогу, — сказал Гарри с уверенностью, которой не чувствовал. На то, чтобы пройти следующие сорок миль, им потребовалось четыре дня.

Когда-то очень давно в этих местах протекали реки. Добрую сотню лет назад они высохли, но крутые стенки их русел сохранились, а дно было усыпано гладкими булыжниками, похожими на пушечные ядра. То и дело колонна натыкалась на предательски ровные участки земли, где автомобили неожиданно проваливались по самые оси в мягкий песок и их надо было вручную толкать вперед. Попадались в почве и разломы: туда завалился боком один из грузовиков; на второй машине лопнула задняя ось, и автомобиль пришлось бросить вместе с горой багажа. Тот, как выяснилось, был абсолютно ни к чему — все эти палатки, складные стулья, столы, эмалированная ванна, ящики с разным барахлом, которым собирались соблазнять вождей диких племен, и пачки чая, и консервированное масло, и остальное снаряжение, казавшиеся таким жизненно важным, когда его закупали в Виндхуке.

Укоротившаяся и избавленная от лишнего груза колонна продолжала пробиваться на север.

На полуденном солнце вода в радиаторах закипала, поэтому ехали, выпуская пышные струйки белого пара из запасных клапанов. Каждые полчаса останавливались, чтобы дать моторам остыть.

Иногда попадались участки берега, усеянные черными обломками скальных пород, острыми, как ножи. Они легко пропарывали тонкие покрышки. В один из дней Гарри подсчитал, что останавливались пятнадцать раз, чтобы поменять колеса. До самой полуночи над лагерем висел едкий запах расплавленной резины, пока измотанные походом мужчины при свете фонарей чинили рваные камеры.

На пятый день пути разбили лагерь напротив опаленного солнцем голого пика Брандберг — Огненной горы, вершина которой поднималась впереди из багряного вечернего тумана, — а наутро Кали Пит исчез из лагеря.

Он прихватил с собой ружье и пятьдесят обойм с патронами, одеяло, пять бутылок с водой и — в качестве завершающего штриха — золотые охотничьи часы и кошелек в двадцатью золотыми соверенами, которые накануне Гарри положил у своего спального мешка.

В ярости, угрожая застрелить мерзавца на месте, Гарри возглавил карательную экспедицию на «форде». Однако Кали Пит отлично все рассчитал, и в миле от лагеря начались холмы и глубокие ущелья, где не могла пройти машина.

— Пусть уходит, — распорядилась Анна. — Без него мы в большей безопасности, и уже двадцать дней моя дорогая… — Она оборвала фразу. — Надо идти вперед, минхеер, ничто не должно нас задерживать. Ничто.

Продвигаться вперед с каждым днем становилось все труднее, все мучительнее и тяжелее.

Наконец они оказались перед стеной скал, которая вырастала прямо из моря и странным образом напоминала зубчатый гребень на спине динозавра. Тускло поблескивая под солнцем, скалы тянулись далеко в глубь суши, и Гарри внезапно почувствовал, что силы его на пределе.

— Это безумие, — бормотал он, стоя на кабине одного из грузовиков, когда, заслонив глаза от ослепительного солнца, пытался разглядеть проход в высокой неприступной стене. — С людей достаточно. — Люди стояли небольшими встревоженными группами рядом с помятыми пыльными грузовиками. — Прошел почти месяц. Никто не выжил бы здесь, даже если бы его прибило к берегу. — Культя у Гарри болела, каждая мышца в спине ныла, каждый позвонок казался разбитым ужасной тряской. — Мы должны повернуть назад!

Двигаясь скованно, как старик, он спустился с крыши кабины и захромал вперед, туда, где рядом с «фордом» во главе колонны стояла Анна.

— Мефрау, — начал он. Она обернулась и взяла его руку в свою, большую и красную.

— Минхеер. — Ее голос звучал хрипловато. Когда Анна улыбнулась ему, протесты Гарри стихли и он впервые подумал, что, если не считать красноты лица и строгих морщинок на нем, она красивая женщина. У нее мощный и решительный подбородок, белые зубы, а теперь в ее глазах светилась нежность, какой он не замечал раньше.

— Минхеер, я стою и думаю, что мало кто смог бы провести нас так далеко. Без вас у нас ничего бы не вышло. — Она сжала его руку. — Конечно, я знала, что вы умница и написали много книг. Но теперь я знаю также, что вы сильны и решительны, что вы человек, которого ничто не остановит.

Анна снова сжала его ладонь. Ее рука была твердой и теплой. Гарри обнаружил, что наслаждается ее прикосновением. Он расправил плечи и лихо сдвинул набекрень широкополую шляпу. Боль в спине притихла. Анна снова улыбнулась.

— Я поведу отряд через скалы пешком. Нужно обыскать берег, каждый его фут. А вы тем временем поведете колонну в глубь территории и найдете обходной путь.

Им пришлось пробиваться в глубь побережья целых четыре мили, пока они не обнаружили меж каменных утесов узенькую опасную дорогу, которая вывела обратно к морю.

Когда Гарри разглядел далекую фигуру Анны, упрямо шагавшей по глубокому песку во главе маленького отряда, растянувшегося позади нее, он почувствовал внезапное облегчение и признался себе, что в течение этих нескольких коротких часов ему очень ее не хватало.

Вечером, когда они сидели на песке, привалясь к дверце «форда», неторопливо пережевывали солонину с сухарями и запивали ее крепким кофе, подслащенным сгущенкой, Гарри смущенно произнес:

— Мою жену тоже звали Анной. Она давно умерла.

— Да, — подтвердила Анна, старательно жуя сухарь. — Знаю.

— Откуда?

Гарри был удивлен.

— Мишель рассказал Сантэн.

Этот вариант имени Майкла все еще поражал Гарри.

— Я все время забываю, что вы много знаете о Майкле.

Он взял кусок солонины и посмотрел в темноту. Как обычно, его люди разбили лагерь чуть поодаль, чтобы оставить их наедине; в костре горел плавник, свет окутывал их желтым сиянием, и их голоса звучали в ночи невнятно.

— С другой стороны, я ничего не знаю о Сантэн. Расскажите о ней, пожалуйста, мефрау.

Эта тема никогда им не наскучивала.

— Она хорошая девочка, — Анна всегда начинала с этого утверждения, — но упрямая и своевольная. Я не рассказывала вам, как однажды…

Гарри сидел рядом с ней, внимательно наклонив голову, но в этот вечер он почти не слушал ее.

Свет лагерного костра играл на красивом лице Анны, и Гарри смотрел на него с ощущением покоя и умиротворенности. Женщины обычно пугали Гарри, в их присутствии он чувствовал робость, и чем красивее и умнее были дамы, тем сильнее Гарри робел. Он давно смирился со своим мужским бессилием, впервые узнав о нем во время медового месяца. Издевательский смех новобрачной и сейчас, тридцать лет спустя, звенел в его ушах. Больше он никогда не давал женщинам возможности смеяться над ним. Сын на самом деле был не его, эту работу проделал за него брат-близнец, и теперь, в пятьдесят лет, Гарри оставался девственником.

Иногда, думая об этом, как сейчас, он чувствовал себя виноватым.

Он с усилием отогнал эти мысли и постарался вернуть довольство и покой, но теперь он ощущал запах сидящей рядом женщины. Воды, чтобы мыться, со времени выезда из Свакопмунде не хватало, и запах был сильный.

От Анны пахло землей, потом и чем-то тайным, женским, и Гарри придвинулся чуть ближе, наслаждаясь этими запахами. Те немногие женщины, которых он знал, душились одеколоном и розовой водой, источали искусственные, скучные ароматы, но эта пахла как животное, теплое, сильное и здоровое.

Гарри зачарованно наблюдал, а она, продолжая говорить своим низким голосом, подняла руку, чтобы откинуть с виска несколько прядей. Под мышкой у нее торчал темный курчавый кустик, до сих пор влажный от дневной жары. Гарри вдруг затрясло от внезапного дикого желания, сокрушительным ударом поразившего его. Оно росло, как крепкое негнущееся деревце, вызвав боль, о которой он давно забыл мечтать. Плоть, привыкшая к вечному одиночеству, неожиданно набухла и напряглась, возбужденная разрядами, идущими из самых глубин существа.