Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 91

В середине дня он позволил им сбросить сумки и лечь на твердый камень, а сам пошел искать место на границе известняка с песком, где можно было бы перейти. На полпути вниз он остановился и принюхался; уловив слабый запах падали, свернул в сторону и нашел тушу старого жеребца зебры. Прочитав следы, О’ва понял, что охотящиеся львы поймали жеребца, когда тот пересекал гряду, и стащили вниз. Это произошло несколько недель назад, обрывки шкуры и плоти высохли и затвердели, а кости были рассыпаны меж камней.

О’ва быстро осмотрелся и обнаружил все четыре копыта, нетронутые. Гиены не успели изгрызть их. Складным ножом О’ва отделил копыта от костей плюсны и поспешил к женщинам. Он привел их к границе с Калахари — месту, где земля опять становилась мягкой — и склонился перед Сантэн.

— Я проведу Нэм Дитя, а потом вернусь за тобой, — сказал он Х’ани, корой сансевьеры привязывая копыта к ногам Сантэн.

— Мы должны торопиться, старый дедушка, они догоняют.

Х’ани тревожно принюхалась к ветру и наклонила голову, улавливая самые тихие звуки леса.

— Кто они? — К Сантэн вернулось не только способность дышать ровно, но и любопытство, и сообразительность. — Кто за нами гонится? Я ничего не видела и не слышала. Это люди как я? О’ва, это люди из моего народа?

Х’ани быстро вмешалась, прежде чем О’ва смог ответить.

— Это черные люди. Большие черные люди с севера, не твой народ.

Хотя и она, и О’ва, оглянувшись с гряды, видели на краю поляны белого человека, они в нескольких словах достигли соглашения, которое позволит удержать Нэм Дитя.

— Ты уверена, Х’ани? — Сантэн покачивалась на копытах зебры, как девочка, впервые обувшая туфли на высоком каблуке. — У них не светлая кожа, как у меня?

Неожиданно ей пришла в голову ужасная мысль — возможно, она бежит от своих спасителей?

— Нет! Нет! — Х’ани в крайнем возбуждении замахала руками. Роды совсем скоро, и увидеть их — ее последнее желание в жизни. — Они не светлокожие, как ты. — Х’ани вспомнила самых страшных персонажей мифологии племени сан. — Это большие черные великаны, которые едят человеческое мясо.

— Людоеды!

Сантэн была ошеломлена.

— Да! Да! Поэтому они за нами и гонятся. Они вырежут ребенка из твоего чрева…

— Пошли, О’ва! — крикнула Сантэн. — Быстрей! Быстрей!

О’ва, привязав два оставшихся копыта к своим ногам, повел Сантэн с гряды; он шел за ней на таком расстоянии, что создавалось впечатление, будто зебра покинула каменистую местность и ушла в лес.

В миле от гряды он спрятал Сантэн в густом колючем кустарнике, снял с ее ног копыта, перевернул пару на своих ногах и отправился за Х’ани.

Бушмены, оба с копытами на ногах, прошли тем же путем, а когда достигли убежища Сантэн, сбросили копыта и втроем побежали на восток.

О’ва заставлял их идти всю ночь, а на рассвете, когда утомленные женщины уснули, вернулся по следу назад и проверил, не разгадали ли преследователи их хитрость. И хотя никаких признаков погони не обнаружил, они еще три дня и три ночи шли скорым шагом, не разводя костров и используя любые возможности местности и любые уловки, чтобы скрыть свой след.

На третью ночь О’ва почувствовал такую уверенность, что мог сказать женщинам:

— Можно развести костер.

В красном дрожащем свете костра он танцевал, как одержимый, и восхвалял всех духов по очереди, включая Богомола и Канну, потому что (так он с серьезным видом объяснил Сантэн) неизвестно, кто помог им в бегстве, кто направил ветер, чтобы он донес запах преследователей, кто так удобно положил тушу зебры. Поэтому необходимо поблагодарить всех. Он танцевал до захода луны, а потом спал до восхода солнца. Затем они возобновили передвижение в привычном неторопливом ритме и даже остановились на целый день, когда О’ва обнаружил колонию долгоногов.

— Здесь мы охотимся в последний раз. Духи очень настаивают на этом. Ни один человек племени сан не может охотиться в пяти днях пути от «Места Всей Жизни», — объяснил он Сантэн, выбирая длинные гибкие стебли ползучего кустарника, очищая их и сплетая один с другим, пока не получилась гибкая и прочная удочка почти в тридцать футов длиной. На последнем стебле он оставил и боковую веточку, которая росла под острым углом к черенку и походила на грубый рыболовный крючок. О’ва заточил ее и обжег на костре. А потом долго и тщательно осматривал норы долгоногов, пока не выбрал ту, которая вполне подходила для задуманного им.

Женщины присели с ним рядом, а он просунул конец «удочки» с крючком в отверстие норы и, словно по дымоходу, стал аккуратно спускать, осторожно огибая подземные препятствия и повороты, пока почти вся удочка не исчезла под землей.

Неожиданно стержень сильно задрожал в его руках, и О’ва сразу стал вытягивать его, как рыбак, почувствовавший: клюет.

— Он лягает удочку, пытается ударить ее задними лапами, — хмыкнул О’ва, проталкивая свое орудие еще глубже и заставляя долгонога лягаться пуще прежнего.

На этот раз стержень словно ожил в руках старика, он дергался и вырывался.

— Зацепил! — О’ва изо всех сил навалился на конец стержня, как можно глубже загоняя острый крючок в плоть животного.

— Копай, Х’ани! Копай, Нэм Дитя!

Женщины начали палками разрыхлять землю, быстро углубляясь. Чем ближе они подбирались к концу длинного багра, тем громче звучали приглушенные крики пойманного на крюк долгонога. Наконец старик, запыхавшись, вытащил из-под земли покрытое мехом существо. Длинноногий заяц был размером с крупную кошку и в диком возбуждении подпрыгивал на конце гибкой удочки, отталкиваясь сильными задними лапами. Х’ани с размаху огрела животное палкой по голове.

К ночи они поймали еще двух долгоногов и, поблагодарив их, наелись сладкого поджаренного мяса — им не скоро придется попробовать его еще.

Утром они начали последний переход. Резкий горячий ветер дул им в лицо.

Хотя теперь охота стала для О’ва табу, на поверхности Калахари и под ней процветало удивительное изобилие растительной жизни. Попадались цветы и зеленые листья, из которых можно было сделать салат, а также корешки, клубни, фрукты и богатые белком орехи. Водоемы были полны влагой. Все это превращало переход в приятную и радостную прогулку. Правда, путников донимал ветер, беспрестанно дувший навстречу, горячий и колючий из-за поднятого в воздух песка, отчего приходилось наклоняться вперед и прятать лицо под кожаным капюшоном.

Смешанные стада красавиц-зебр и неуклюжих голубых антилоп-гну с растрепанными гривами и худыми ногами бродили по широким котловинам и некогда поросшим травой полянам, которые ветер превратил в знойные пустоши. Он сдувал с поверхности котловин мельчайшую пыль, столбами поднимая ее в небо. В воздухе словно повисал туман, отчего солнце превращалось в тусклый оранжевый шар, а горизонт надвигался сразу со всех сторон.

Пыль забивалась в ноздри и скрипела на зубах, скапливалась в уголках глаз и высушила кожу до такой степени, что Х’ани и Сантэн пришлось жарить и толочь ядрышки из косточек дикой сливы, дабы извлечь каплю масла и смазать себе кожу и ступни.

Тем не менее с каждым минувшим днем оба старика становились как будто сильнее, бодрее и активнее. Казалось, изматывающий ветер угнетает их все меньше. В походке появилась даже некая резвость, и они оживленно болтали на бегу, пока Сантэн тащилась далеко позади, почти так, как в первое время после их встречи.

На пятый вечер после того, как они пересекли гряду, Сантэн с трудом доплелась до лагеря, который бушмены уже разбили на краю очередной котловины. Сантэн легла на голую землю: было жарко, и она слишком устала, чтобы нарвать травы для постели.

Когда Х’ани принесла еду, Сантэн капризно ее оттолкнула.

— Не хочу есть. Ничего не хочу. Ненавижу эту землю! Ненавижу жару и пыль!

— Скоро, очень скоро мы доберемся до Места Всей Жизни, и там родится твой ребенок.

Но Сантэн откатилась от нее.

— Оставь меня, просто оставь меня в покое.