Слотеры. Песнь крови - Обедин Виталий. Страница 55

Неужто мессир Калешти решил, что сболтнул больше, чем стоило, и теперь пытается исправить ситуацию? Но тогда почему всего трое? Даже если они мастера своего дела и стоят каждый двух, дело-то придётся иметь с Выродком! Не в правилах Ночных ангелов недооценивать противника.

— Ложь недостойна человека, к которому обращаются «мессир»! — продолжал накручивать ситуацию скуластый.

Его товарищи возмущённо заурчали, закивали шляпами.

— Да ну? — Я слегка оскалился, — Интересно, были ли мессирами господа, платившее деньги вашим мамашам…

— Ага! Мессир, теперь вы точно не оставляете нам выбора.

— Кто послал вас, ряженые?

Вместо ответа все трое взялись за рукояти шпаг. Что ж, намерение выяснить, кто послал их по мою душу, стоит пока приберечь. Только не увлечься бы и обязательно оставить в живых хоть одного, чтобы потом было, кому вопросы задавать. Вздохнув и поморщившись, я потянулся левой рукой за дагой. Клинок Тора-Бесоборца уже покидал ножны с мрачным, размеренным «зззы-ык!».

Трое задир быстро распускали завязки плащей, чтобы те не сковывали в драке движения. Один отшвырнул плащ в сторону, вытащил из-за пояса кинжал и скопировал мою стойку. Его товарищи сноровисто и умело накручивали толстую, грубую материю своих плащей на руки, на манер щитов. Эти, видать, фехтуют в старом, классическом стиле.

В неспешных и уверенных движениях троицы чувствовался немалый опыт участия в подобного рода забавах — по всему, умелые бойцы. Драка обещала быть жестокой.

И недолгой.

Я быстро оглянулся, удостоверяясь, что сзади никто не подкрадывается. Мимоходом успел отметить: после первого же обмена ударами стоит начать маневрировать, смещаясь влево — тогда обугленные остатки лавки Гамона и Сукко прикроют спину и не дадут наёмникам зайти в тыл.

К этому времени уже совсем стемнело. Вечерний сумрак переходил в ночь, и жала шпаг почти не отсвечивали в темноте.

В иных обстоятельствах я обрушился бы на троицу, рассыпая зуботычины и пинки, прежде чем они вытащат оружие. В грязной драке, когда тычут ножами, размахивают дубьём и принимают угрожающие позы, мой вес и огромная физическая сила позволяли свести на нет численное преимущество врагов. Но фехтовальный поединок — дело другое. Здесь проворство и мастерство запросто уравнивают разницу в габаритах. Более того, чем крупнее противник, тем легче в него попасть.

Памятуя об этом, я ежедневно (когда не охотился) проводил не меньше трёх часов кряду в гимнастическом зале, упражняясь с лучшими мастерами фехтования Блистательного и Проклятого, каких только можно найти за деньги. Упорство и труд вознаграждаются — шпагой я владел отменно, но лучшим в сём ремесле, увы, никогда не был и едва ли стану. Крупные размеры, тяжёлый костяк и мощная мускулатура, дающие преимущество в побоищах без правил и сантиментов, в искусстве фехтования оборачивались значительными недостатками. Мне не хватало ни лёгкости, ни гибкости, ни изящества, какие обнаруживал, орудуя клинком, к примеру, Джад Слотер, ловкий и подвижный, словно мальчик-танцор.

Такому громиле, как Сет Ублюдок Слотер, двуручный меч или эспадрон подошёл бы куда больше, чем шпага. Беда в том, что пока будешь замахиваться тяжеленным мечом, умелый противник с лёгкой шпажонкой успеет провертеть в тебе пару-тройку дырок. Как говорится: «Ай! И прощай, голуба, прощай!»

Настороженно поводя клинками в воздухе, я снова подумал о пистолетах, на сей раз с лёгким раздражением. Пожалуй, не стоило чваниться и принимать их правила игры. У «громобоев» на двоих четыре ствола — хоть один бы, да выстрелил. А с двумя противниками управиться не в пример легче…

— Вы посмотрите, друзья! — с деланным смехом воскликнул один из троицы, в шляпе с узкими полями и тульёй, украшенной рыжими перьями, — Боров орудует вертелом!

Шпага Тора-Бесоборца и впрямь недалеко от меча ушла — как раз под мою стать оружие. Тем не менее, прекрасный баланс клинка позволял мне обращаться с ним с известным проворством. Пробить мою защиту парой быстрых уколов не выйдет. Наёмным убийцам придётся попотеть, отрабатывая гонорар.

— Если это вертел, то, будьте покойны, я уж насажу на него трёх каплунов! — прорычал я.

Прежде чем кто-то из бретёров успел найтись в ответ, я ринулся на них, угрожая шпагой и дагой ближайшему. Такой прыти они не ожидали. Застигнутый врасплох наёмник успел выставить клинок вперёд, но я отшвырнул его мощным батманом и тут же въехал в открывшееся брюхо остриём кинжала. Бретёр издал утробный возглас и отшатнулся, хватаясь руками за рану. Глаза его широко распахнулись, казалось, не столько от боли, сколько от изумления. Всё произошло слишком быстро.

Не останавливаясь, я сделал вольт, полуоборот и рубанул шпагой второго, в шляпе с рыжими перьями. Тот поднял, было руку, обмотанную плащом, намереваясь отбить удар, но в последнее мгновение до него дошло: широкое, почти как у абордажной сабли, лезвие, направленное таким здоровенным детиной, перерубит и материю, и мышцы, и саму кость. Спасая конечность, бретёр шатнулся назад, неловко зацепился каблуком за брусчатку и, не удержавшись на ногах, плюхнулся на задницу. Ещё секунда — и я развалил бы ему голову надвое, но третий бретёр, опомнившись, вихрем налетел на меня, осыпая ударами обоих клинков.

Металл залязгал, загудел, рассыпая ворохи искр. Рука у нового противника оказалась на удивление крепка. Он ловко парировал мои удары, пуская их по касательной, и сам норовил подобраться поближе, чтобы ткнуть кинжалом. Мы закружили друг против друга, прощупывая защиту быстрыми выпадами и финтами.

Хорош, чёрт подери!

Свалившийся наёмник тем временем поднялся на ноги и подобрал оружие. Видя, что его товарищ держится достаточно уверенно, он первым делом кинулся не на подмогу, а проверить раненного в живот.

Торопясь использовать несколько секунд, отпущенных на схватку один на один, я перешёл в атаку, круша оборону противника градом широких рубящих ударов. Поверьте, беспорядочно молотить шпагой — точно цепом по снопу — опасное дело. При каждом новом замахе корпус остаётся открытым для коварного выпада, а прямой колющий удар всегда быстрее бокового рубящего. Мой противник это прекрасно осознавал и не мог не воспользоваться случаем.

В какой-то момент его шпага лязгнула по клинку Тора-Бесоборца, скользнула вдоль него, мерзко скрежеща и закручиваясь змеёй, отклонила в сторону — и тут же полетела в атаку, неся смерть на гранёном острие. Проделал он всё ловко, правильно и умело, хоть аплодируй! Дыра в брюхе Сета Слотера вышла бы на загляденье.

С одной маленькой поправкой — вышла бы, не готовь я сам бретёра к такому выпаду.

В нужный момент я просто повернул корпус и смертоносное остриё пронеслось мимо, пропахав лишь глубокую борозду поперёк нагрудника. Нанося свой «верный» удар, наёмник вытянулся вперёд в глубоком выпаде — достаточно, чтобы оказаться на расстоянии удара моей левой. Трудно и придумать более удачный расклад. Я вполне успевал садануть его дагой снизу вверх, вбив клинок под челюсть и до самого темени — так, чтобы прошибить черепную коробку вместе с её содержимым. Пожалуй, я и должен был так делать. Но вместо этого повернул кулак и всего лишь влепил ублюдку сокрушительный хук в висок. Доля милосердия, впрочем, здесь была отмерена предельно скупо. Удар моего кулачища, да ещё и с зажатой в нём дагой, вышибал дух не хуже пушечного ядра. Разве что получалось в итоге гораздо опрятнее — мозги одежду не пачкали.

Страшный хук не отбросил головореза в сторону, он просто снёс его с ног. Наёмник не отлетел и упал, а буквально-таки обрушился на мостовую всем своим весом. Затылок с омерзительным глиняным стуком припечатался к мостовой; шляпа, шпага и кинжал полетели в стороны.

— Мать твою… — разгибаясь над раненым, пробормотал последний бретёр.

На лице его застыло растерянное выражение: дело-то принимало совсем дурной оборот. Это выражение усилилось, когда незадачливый наёмник обнаружил, что смотрит в свирепое сдвоенное дуло «громобоя». Его шпага сама собой опустилась.