Голубой горизонт - Смит Уилбур. Страница 89

После этих звонких слов наступило долгое молчание; Кадем стоял скрестив руки, как сам пророк.

Наконец Дориан нарушил тишину.

– Я слышал твою мольбу и сообщу решение, которое ты должен передать шейхам Омана. Но сначала я объясню, как пришел к нему.

Дориан положил руку на плечо Мансура.

– Это мой сын, мой единственный сын. Мое решение глубоко затрагивает его. Мы с ним обсудили его во всех подробностях. Его горячее молодое сердце стремится к приключениям, как стремилось мое в его возрасте. Он просил меня принять приглашение шейхов.

– Твой сын необычайно мудр для своего возраста, – сказал Кадем. – Если такова воля Аллаха, он вслед за тобой будет править Маскатом.

– Бисмилля! – одновременно воскликнули Батула и Кумра.

– Если пожелает Господь! – с радостным выражением подхватил по-арабски Мансур.

Дориан поднял правую руку, и все снова замолчали.

– Есть еще один человек, которого глубоко затрагивает мое решение. – Он взял за руку Ясмини. – Принцесса Ясмини все эти годы была моим товарищем и женой. Давным-давно я дал ей клятву, клятву на крови. – Он повернулся к ней. – Ты помнишь мой брачный обет?

– Помню, господин мой муж, – негромко ответила она, – но я думала, что ты мог забыть.

– Я дал тебе две клятвы. Первая: хотя закон и пророки дозволяют это, у меня не будет других жен, кроме тебя. Я сдержал эту клятву.

Ясмини не могла говорить, она только кивнула, и от этого движения слеза сорвалась с ее ресниц и упала на шелк, покрывающий ее грудь, оставив мокрое пятно.

– В тот день я дал и вторую клятву: не причинять тебе боли, если в моих силах предотвратить ее.

Ясмини снова кивнула.

– Да будет известно всем присутствующим, что если бы я принял приглашение шейхов Омана воссесть на Слоновый трон, это причинило бы принцессе Ясмини боль страшней самой смерти.

Звонкость повисшей тишины была подобна весеннему грому. Дориан встал и раскинул руки.

– Вот мой ответ. Да услышит Господь мои слова. Да станут святые пророки ислама свидетелями моей клятвы.

Том поразился преображению младшего брата. Теперь это был поистине король. Но следующие слова Дориана разрушили все иллюзии.

– Передай, что моя любовь и восхищение по-прежнему с ними, как в битве под Маскатом и во все последующие дни. Тем не менее бремя, которое они хотят возложить на меня, слишком тяжело для моего сердца и моих плеч. Они должны найти другого человека для Слонового трона. Я не могу принять халифат, не нарушив при этом клятву принцессе Ясмини.

Мансур невольно вскрикнул в отчаянии. Он вскочил и убежал в темноту. Том встал и побежал бы за ним, но Дориан схватил его за руку и остановил.

– Пусть идет, брат. Разочарование его велико, но оно пройдет.

Он снова сел и с улыбкой повернулся к Ясмини. На ее прекрасном лице было восхищение.

– Я сдержал свою клятву тебе, – сказал Дориан.

– Мой господин! – прошептала она. – Сердце мое!

Кадем встал, лицо его было бесстрастно.

Он низко поклонился Дориану.

– Как прикажет мой принц, – негромко сказал он. – Я не могу называть тебя великим. Это печалит мое сердце, но путь будет так. Воля Господа свершилась.

И он ушел в темноту, в сторону, противоположную той, куда побежал Мансур.

Наступил час вечерней молитвы, и человек, называвший себя Кадемом аль-Джури, совершил ритуальное омовение в соленых водах лагуны. Очистившись, он поднялся на холм над океаном. Разложил молитвенный коврик, прочел первую молитву и в первый раз простерся.

Но ни эта молитва, ни покорность воле Господа не могли смягчить гнев, кипевший в его груди. Потребовались все его самообладание и одержимость, чтобы закончить молитвы, не дав волю чувствам. Закончив, он развел небольшой костер из хвороста, собранного по пути на холме. Костер разгорелся, Кадем сел на коврик, скрестив ноги, и смотрел сквозь мерцающий от жары воздух на горящее дерево.

Слегка раскачиваясь, словно на быстроходном верблюде в пустыне, он прочел двенадцатую мистическую суру Корана и стал ждать голоса в ночи. Он слышит эти голоса с детства, со дня своего обрезания. Он ясно слышал их после молитвы и поста. И знал, что это голоса ангелов Божьих и пророков. Первым послышался голос, которого он боялся больше всех.

– Ты не выполнил свою задачу.

Он узнал голос Джабраила, ангела мести, и дрогнул под этим обвинением.

– Высочайший из высоких, аль-Салил не мог отказаться от наживки, столь тщательно для него приготовленной, – прошептал он.

– Выслушай меня, Кадем ибн-Абубакер, – сказал ангел. – Тебя привела к неудаче твоя самонадеянность и гордость. Ты был слишком уверен в своих силах.

Ангел назвал его настоящим именем, потому что Кадем был сыном паши Абубакера, того самого военачальника, которого Дориан убил в битве на реке Лунге больше двадцати лет назад.

Паша Абубакер был сводным братом и другом детства калифа Омана Заяна аль-Дина. Они выросли вместе в зенане на острове Ламу, и их судьба с самого начала переплелась с судьбой Дориана и Ясмини.

Гораздо позднее, во дворце в Маскате, когда умер их царственный отец и Заян аль-Дин стал калифом, он назначил Абубакера высшим военачальником и пашой на службе халифата. И послал Абубакера с армией в Африку, найти и схватить Дориана и Ясмини, сбежавшую кровосмесительную пару.

Во главе эскадронов кавалерии Абубакер догнал беглецов, когда те пытались уйти вниз по реке Лунга в открытое море на маленьком корабле Тома «Ласточка». Абубакер напал на них, когда корабль застрял на мели в устье реки. Бой был яростным и кровавым, кавалеристы Абубакера устремились на отмель. Но корабль был вооружен пушками, и Дориан поднес фитиль к одному из орудий. Ядро оторвало паше Абубакеру голову, и его армия отступила в беспорядке.

Хотя в год смерти отца Кадем был ребенком, Заян аль-Дин взял его под свое покровительство и выказывал любовь и привязанность скорее как к сыну, чем как к племяннику. И тем самым превратил Кадема в своего верного человека. Что бы ни говорил Кадем Дориану у костра, его верность Заяну аль-Дину требовала того же, что и месть убийце его отца. Это был священный долг, кровная месть, завещанная ему Богом и его собственным сердцем.

Заян аль-Дин, который мало кого любил, любил своего племянника Кадема. Он держал его при себе, а когда Кадем стал испытанным воином, сделал его начальником своей личной гвардии. Из возможных наследников калифа только Кадем не погиб в бойне на Рамадан. В последовавшем восстании Кадем сражался как лев, защищая своего калифа, и именно Кадем провел Заяна аль-Дина по лабиринту подземных переходов под стенами крепости к кораблям, ожидающим в гавани. И благополучно доставил своего господина во дворец на острове Ламу на Берегу Лихорадок.

Кадем во главе армии покорил крепости на побережье и предотвратил их попытки поддержать совет мятежников в Маскате. Кадем провел переговоры с английским консулом на Занзибаре и уговорил своего хозяина отправить послов в Константинополь и Дели, чтобы получить поддержку. Во время кампании на Берегу Лихорадок Кадем захватил большинство предводителей отрядов, противостоявших Заяну аль-Дину. Все эти вожаки были отданы в руки палачей, которые извлекли из них все сведения, какие только смогли.

Именно так, разумно чередуя вопросы и применение ударов палками по пяткам и удавки в виде струны, они добыли драгоценную жемчужину: узнали, где искать аль-Салила, убийцу паши Абубакера и кровного врага калифа.

Вооружившись этим знанием, Кадем умолял калифа разрешить ему стать орудием мести. Заян согласился, и Кадем решил, что не может доверить этот священный долг никому из подчиненных. Он сам разработал план завлечения аль-Салила во владения калифа, представившись послом мятежников, которые по-прежнему держат в своих руках город Маскат.

Когда Кадем объяснил свой план калифу, Заян аль-Дин восхитился и благословил это предприятие. Он пообещал Кадему титул паши, какой был у его отца, и любые другие награды, о каких тот попросит, если Кадем сумеет привезти кровосмесителей аль-Салила и его жену обратно на остров Ламу, дабы месть свершилась. Кадем попросил лишь одну награду: когда аль-Салилу придет время умереть, он задушит его собственными руками. Он пообещал Заяну аль-Дину, что удавление будет медленным и болезненным. Заян улыбнулся и пообещал и это.