Одиночный выстрел - Бегунова Алла Игоревна. Страница 23

Людмила в бинокль наблюдала это фантастическое для современной войны зрелище. Спору нет, румыны шли красиво. Русские пока не стреляли, так как вражеские солдаты находились далеко. Но количество их было изрядное: не менее двух тысяч человек. И это — на первый батальон 54-го полка, где едва насчитывалось 500 штыков.

Между тем расстояние сокращалось.

Румыны подошли на 700 метров, и по ним нанесла первый удар наша минометная батарея. Фонтаны разрывов высоко взметнулись среди шеренг. Их строй на некоторое время сломался. Однако, оставив убитых за спиной, живые сомкнули ряды и продолжили наступление под музыку своего оркестра. По команде офицеров они ускорили шаг и взяли ружья «на руку». Лезвия примкнутых штыков устрашающе сверкнули в пыльной степной дали.

Павличенко терпеливо ждала, когда первая шеренга в серовато-песочных мундирах поравняется с забором на краю кукурузного поля. Согласно «Карточке огня», которую она нарисовала для себя загодя, этот забор отстоял от ее окопа на 600 метров, разросшиеся кусты «волчьей ягоды» — на 500 метров, одинокое дерево — на 400 метров. Теперь воины короля Михая Первого, сами того не ведая, выходили на дистанцию прямого выстрела ее снайперской винтовки, то есть на 600 метров.

А прямой выстрел — вещь совершенно замечательная, особенно в обороне. При нем траектория пули не поднимается выше цели на всей дистанции стрельбы. Взяв прицел «6» и точку прицеливания по каблукам солдат противника, можно стрелять без перестановки прицела, что дает выигрыш в скорости ведения огня. Враг сначала получит пулю в ногу, подойдя ближе — в живот, еще ближе — на трехстах метрах — в грудь, затем — в голову. Далее, по мере приближения к снайперу, в обратном порядке — в грудь, живот, ногу.

Излюбленный способ у Людмилы был: выстрел либо в переносицу, либо в висок. Но глядя на марширующую под барабан армаду, она думала, что в данной ситуации выстрел только в голову — непозволительная роскошь. Главное сейчас — просто стрелять, стрелять и стрелять. Лишь бы остановить «психическую» атаку, не дать румынам дойти до наших окопов. Ведь они, имея четырехкратное численное превосходство, сразу уничтожат ее боевых товарищей, весь первый батальон.

Однако они не дошли…

Солнце садилось, освещая слабыми скользящими лучами степные пространства возле деревни Гильдендорф. Отступив, румыны унесли с собой раненых, но убитые остались. Их было много. Перешагивая через тела погибших врагов, Людмила вместе с лейтенантом Андреем Ворониным выискивала «своих» и отмечала их в записной книжке. Командир второй роты помогал снайперу, иногда переворачивая убитых и рассматривая входные пулевые отверстия.

Попутно Люда объясняла молодому офицеру, как сложно теперь в этом деле разобраться. Кроме нее огонь на поражение успешно вели пулеметчики и стрелки. Патроны же у всех одинаковые, винтовочные, калибра 7,62 мм.

Потому не желает она присваивать чужие заслуги, пусть каждый участник жестокой, но победоносной схватки получит свою толику славы.

— Сколько вы лично насчитали, товарищ ефрейтор? — наконец, не выдержал Воронин.

— Девятнадцать человек, убитых попаданием в голову, шею, в левую сторону груди. Из них — семь офицеры и унтер-офицеры, — ответила она, заглянув в записи.

— В командиров целились специально?

— Ну да. Так предписывает инструкция.

— Отличный результат! Я хочу представить вас к награде, — торжественно произнес лейтенант.

Люда в сомнении покачала головой:

— Наверное, в Москве не утвердят. Пока не время раздавать ордена и медали. Еле-еле отбиваемся от врага, отступаем. Одесса — совсем близко.

— Награды бывают разные, — уклончиво ответил командир второй роты. — Например, следующее воинское звание.

— То есть я — младший сержант? — Павличенко весело улыбнулась.

— Да. Разве вы не хотите быть сержантом?

— Очень хочу, товарищ лейтенант!

Таковая оценка ее деяний вдохновила Людмилу необычайно. Через два дня ей приснился сон про «психическую» атаку. Снова расстилалось перед Павличенко ровное поле, размеченное ею на секторы. Снова шеренги вражеских солдат мерно, как заведенные, шагали во весь рост от одного ориентира к другому, при потерях тотчас смыкали ряды и опять превращались в идеальные мишени. С нашей же стороны гудело мощное огневое прикрытие. Разрывы снарядов и мин, треск пулеметных очередей заглушали голос снайперской винтовки. Стоя в окопе полного профиля, Люда стреляла с упора на бруствере. Она чувствовала плечом теплую твердость приклада, левой рукой придерживала деревянное цевье ружья. Правая ее рука действовала легко и свободно, точно сливаясь в одно целое с металлическим механизмом затвора. Двадцать выстрелов за тридцать минут…

Сон младшего сержанта в жизнь не воплотился.

Командование румынской Четвертой армии, сильно потрепанной в сражениях за Одессу, с 24 сентября 1941 года приостановило активные боевые действия. Значительные потери охладили пыл самоуверенных захватчиков. Фашисты начали перегруппировку своих воинских частей. Кроме того, генерал Антонеску запросил помощи у союзников-немцев. Гитлер откликнулся на его просьбу. В конце сентября к городу подошла германская 99-я легкая пехотная дивизия и несколько дивизионов тяжелых минометов, гаубиц и пушек. Бои возобновились с прежней силой.

К тому времени 54-й стрелковый полк сменил дислокацию. Из Восточного сектора обороны «разницы» перебрались в Южный сектор, к селениям Дальник, Татарка, Болгарские хутора. Здесь сейчас находилась их родная 25-я Чапаевская дивизия. Здесь готовилось контрнаступление на противника. Советские войска уже вышли на позиции, предназначенные для атаки. Ждали только подвоза с «Большой земли» крупной партии боеприпасов.

В предгрозовые дни Людмилу вызвали в штаб дивизии, располагавшийся в деревне Дальник. Поначалу она испугалась встречи со столь высоким начальством. Капитан Сергиенко успокоил младшего сержанта: командование претензий к Павличенко не имеет, наоборот, хочет ее поощрить. К тому же Люда сможет представиться самому командиру дивизии генерал-майору Ивану Ефимовичу Петрову.

Это был человек лет сорока пяти, выше среднего роста, худощавый, рыжеватый, с жесткой щеточкой усов над верхней губой, с лицом властным, умным, решительным. Он носил пенсне, которое в минуты волнения вздрагивало от непроизвольных движений головы, что являлось следствием давней контузии, полученной им еще в годы Гражданской войны.

С первого взгляда Петров показался Людмиле прирожденным военным, офицером из семьи офицеров. На самом деле его отец работал сапожником в городе Трубчевске, но сумел дать сыну образование. Сначала тот окончил гимназию, затем — Карачевскую учительскую семинарию и из нее в январе 1917 года попал в Алексеевское юнкерское училище в Москве.

— Товарищ младший сержант, — сказал Петров низким хрипловатым голосом. — За успехи на фронте командование вручает вам именную снайперскую винтовку. Вейте фашистов без жалости.

Адъютант комдива подал Людмиле новенькую винтовку СВТ-40 с оптическим прицелом ПУ, более коротким и легким, чем хорошо знакомый ей прицел ПЕ. На металлической трубке виднелась красивая гравировка: «100. За первую сотню мл. с-ту Павличенко Л.М. от команд. 25-й див. Ген. м-ра Петрова И.Е.»

— Служу Советскому Союзу! — торжественно произнесла она, наклонилась и коснулась губами вороненого ствола оружия, точно давала клятву на рыцарском мече.

Командиру дивизии это очень понравилось. Он взглянул на младшего сержанта с интересом:

— Вы давно в армии, Людмила Михайловна?

— Никак нет, товарищ генерал-майор. Вступила добровольцем в конце июня.

— А до армии кем были?

— Училась в Киевском университете. Истфак, четвертый курс.

— Превосходно владеете винтовкой, — заметил Петров.

— С отличием закончила там же, в Киеве, Снайперскую школу ОСОАВИАХИМа, — она приставила ружье к ноге.

— Украинка? — генерал-майор покосился на нее.

— Никак нет, — быстро ответила Люда. — Я русская. Моя девичья фамилия — Белова. Павличенко — лишь по мужу.